Мера любви - Бенцони Жюльетта. Страница 38

— Я — дочь короля, сестра короля! Я не опущусь до поведения развратницы!

Катрин плотнее закуталась в шубу, надела капюшон и вздохнула.

— Вы правы, герцогиня, мы говорим на разных языках. Но я думала, что в Португалии, где такое жаркое солнце и душистая земля, даже принцессе могло бы нравиться любить!

Вскоре Катрин вышла из герцогского дворца через маленькую потайную дверь и направилась к дому Симоны. Недавно рассвело, а в городе уже повсюду гремели ставни открывающихся лотков и лавчонок. Ночью шел снег, толстым слоем скрыла уличную грязь и острые крыши домов. Катрин быстро шагала, чувствуя себя помолодевшей.

Этим утром у нее не было приступа привычной тошноты. Можно подумать, что все пришло в норму, и беременность была лишь кошмаром, который Филипп прогнал своей любовью. Но это было не так, и теперь нужно серьезно поразмыслить об избавлении от бремени, преграждающего ей дорогу в будущее.

В доме Симоны, где ее, конечно, ждали, проснулись только слуги. Катрин попросила одного из них пойти во дворец и сказать Ван Эйку, что она срочно должна его увидеть. Ей ответили, что незачем так далеко ходить и что художник воспользовался гостеприимством Морелей и, должно быть еще спят.

— Так разбудите его! — приказала она.

Ван Эйк не заставил себя долго ждать. Через несколько минут ом прибежал с растрепанными волосами, в наброшенном наспех дорожном плаще, послужившем ему домашним халатом.

— Во имя всех святых рая, Катрин, где вас, черт возьми, носило? Мы искали ответ на этот вопрос добрую половину ночи.

— Как будто вы не знаете! Во дворце, конечно.

— Я знаю, но где во дворце! Мы умирали от страха, и наши опасения увеличивались час от часу. Мы передумали все самое страшное.

— Что же?

— Поди те угадайте! Вчера вы были в таком настроении, что я уже думал, не попали ли вы в тюрьму. Когда мы узнали от госпожи Симоны, что монсеньер не появился на королевском банкете, что он оставил гостей, сказавшись больным, и когда мне, его камердинеру, не удалось добиться аудиенции, я вообразил Бог знает что: герцог после холодной встречи с вами, арестовал вас и приказал бросить в тюрьму, после чего он, разгневанный и несчастный, уединился, отказавшись от праздника и страдая от гнева и досады, что часто с ним случается. У меня даже промелькнула мысль, что он приказал вас убить.

— Так просто? Какое воображение! И вам в голову не пришла мысль, что я могла провести с ним ночь?

— Провести ночь с герцогом? Всю ночь?

— Всю ночь! Ян, только не надо уподобляться коту, нашедшему горшочек со сметаной. Этой ночью он был моим любовником, как прежде, но это в последний раз. Мм больше не увидимся. В некотором роде — прощание.

Ван Эйк пожал плечами.

— Какая глупость! Катрин, он вас любит и…

— О! Я знаю, что он любит меня. Я нашла тому слишком много подтверждений в розовой комнате, точной копии моей комнаты в Брюгге, за исключением того, что находится за панно. Мой друг, вам удается нарисовать не только то, что вы хорошо знаете, но и то, что вы никогда раньше не видели! И, кажется, вы повторили этот подвиг пять раз? Мои поздравления!

Покраснев как помидор, он бросил на нее возмущенный взгляд.

— Шесть! — возразил он.

— Шесть? Как же так! Герцог сказал мне, что пять.

— Один портрет я сделал для себя и решил, что необязательно докладывать об этом герцогу, — пробубнил он. — И скажу вам больше: я нисколько не сожалею об этом, признаюсь, что провел перед этими картинами самые упоительные минуты моей жизни! Рисовать очертания этого тела, которое монсеньер описал словами поэта, потом изобразить плоть, цвет, ласкать его формы! Воспоминания герцога вдохновили мою кисть. И вы хотите, чтобы я ничего не сохранил на память об этих неповторимых минутах, позволивших нам возродить вас? Вы медленно появлялись из-под моей кисти во всем блеске своего изящества и всеми, наконец, постигнутыми мной секретами вашей женственности.

Катрин, оглушенная, не веря собственным ушам, внимала страстной речи Ван Эйка. Она давно знала, что он испытывал к ней нечто большее, чем уважение, но верила в возвышенную любовь художника, в платоническую любовь. Молодая женщина и представить себе не могла, что он может так страстно желать ее. Она испугалась, что эта страсть осложнит их отношения. Если в Брюгге она на некоторое время остановится у него, кто знает, что может произойти. Решив прервать поток признаний, она гневно сказала:

— Бог мой, все мужчины — сумасшедшие! Но безумнее вас я не встречала, если не говорить о вашем господине. Кому доводилось выслушивать подобный бред?

— Может быть! — мрачно ответил Ван Эйк. — Но его, безумие оплачено этой ночью вашим возвращением! Смею ли я на это надеяться?

— Разумеется, нет! Ян, если вы хотите, чтобы мы остались хорошими друзьями, как было прежде, никогда не будем больше говорить об этом странном периоде ваших отношений с герцогом, как, впрочем, и о портретах.

— Вам больше нравится быть мадонной? — с горечью поинтересовался Ван Эйк.

— Конечно, но если это вам кажется чересчур…

— Попросту говоря, вы предпочитаете всеобщее обожание, а не страсть одного человека. Катрин устало вздохнула.

— Ян, если вы хотите, мы это обсудим позже и поговорим обо всем, сколько вам будет угодно. А теперь я уезжаю. Через час я должна покинуть город.

— Послушайте, это невозможно! Неужели я должен вам напоминать, что если вы провели ночь с герцогом, то я еще не удостоился чести видеть его? Мне надо с ним поговорить, ведь я его посланник, черт возьми.

— Я знаю это, но все равно должна немедленно уехать. Ведь Брюгге не так уж далеко. Не больше восемнадцати лье. Я могу проделать этот путь в сопровождении Готье и Беранже. А вас подожду в вашем доме, вот и все! Теперь я пойду за мальчиками. Но что с вами? Вам плохо?

Ван Эйк действительно так покраснел, что стал одного цвета со своей темно-пурпурной одеждой.

— Катрин, я хотел сообщить вам это по приезде в Брюгге, вы не можете отправиться ко мне, тем более без меня!

— Почему? Вы дали такие строгие указания вашим слугам?

— Нет, не это. Я… я женат!

— Что? Вы…

— Да. Не прошло и трех месяцев после вашего отъезда, как по возвращении из Португалии я женился на Маргарите. Конечно, этот выгодный для меня брак — дело рук герцога, вознаграждение за выполненное поручение.

— Но почему вы об этом молчали? Это глупо! Мы такие старые друзья…

— Мне не представился случай. Сколько раз я вас видел за это время? В Ронсево и сейчас в Люксембурге, вот и все!

— Вот уже неделя, как мы вместе. Мне кажется, у вас было достаточно времени…

— Я знаю… но, понимаете ли, я не слишком доволен этим браком, хотя у меня есть дочь. Мы с женой не слишком ладим, и я предпочитаю не думать о ней. Я был так счастлив снова встретить вас! Мне показалось, что вернулось старое время…

— Ваша жена ревнива?

— Чрезмерно!

Он опустил голову, словно застигнутый врасплох подросток. Это было так смешно, что Катрин расхохоталась.

— Мой бедный друг! Но зачем в таком случае вы предложили мне свое гостеприимство? Впрочем, я на это еще не решилась, чтобы не дать повод для сплетен, — острый язык местных горожанок мне известен.

— Если заранее предупредить жену, у вас не будет причины отказываться от моего крова. Она все-таки не мегера, и я имею право пригласить друга, находящегося в трудном положении. Мы поедем…

Она нежно прикрыла его рот рукой.

— Я и мои люди остановимся в гостинице «Роис-Курояе». Это напомнят мне времена, когда мы с дядей Матье приезжали на ярмарку в Брюгге. Нам там будет хорошо.

— Вы сошли с ума! Вы хотите остановиться в трактире, чтобы там избавиться от бремени? Это безумие! Почему бы вам не вернуться домой? Вы забыли, что у вас в этом городе есть собственный дом?

— Я помню об этом, но не может быть и речи, чтобы я отправилась туда. Я всем сообщила, что возвращаюсь во Францию. Герцог Филипп и герцогиня Изабелла не должны знать о моем пребывании в Брюгге.