Победоносец - Жулавский Ежи. Страница 36

Члены Братства Истины давно уже ломали голову над тем, что означает эта змейка длиной в четверть окружности лунного шара. Некоторые полагали, что это обозначение пути, пройденного Старым Человеком, но Рода Премудрый не соглашался с этой гипотезой. Более того, он считал ее глубочайшим заблуждением.

— С какой стати было Старому Человеку предпринимать такое долгое и опасное странствие по мертвой поверхности Луны, — ораторствовал он, — когда под поверхностью существуют комфортабельные средства сообщения между населенными пунктами?

И красная линия по-прежнему оставалась волнующей загадкой, поводом для частых и безрезультатных споров между ревностными искателями истины.

Один из них, тот самый юнец со взлохмаченной гривой, что держал речь перед приходом Роды, выдвинул новую теорию. А именно, что это «линия угрозы», как он выразился. Не путь, пройденный Старым Человеком, а просто удобный и доступный маршрут по лунной поверхности к логовам жителей Великой пустыни, который подлежит особой охране в вечном опасении, что им воспользуются «обездоленные».

Сперва он высказал эту мысль предположительно, но по мере того, как посыпались возражения, начал огрызаться и упрямиться, а кончил тем, что счел свой домысел непреложной истиной и потребовал, чтобы Братство положило эту истину в основу практических действий как возможность без помощи Победоносца добраться до таинственных поселений в недрах Великой пустыни.

Разрешить спор призвали Роду.

Матарет, остановясь у двери, некоторое время наблюдал, как Премудрый с чувством собственного достоинства излагает свой взгляд на проблему, водя пальцем по разложенной карте. В какой-то момент даже потянуло подойти и послушать, но Матарет совладал с собой, усмехнулся и решительно отворил дверь.

Пройдя по длинному, узкому и темному коридору, Матарет выбрался на улицу. Это был самый бедный городской квартал, гнездо рабочего люда и мелких ремесленников, угодивших чуть ли не в рабство к торговцам и фабрикантам, что проживали в красивых домах на центральных улицах, по соседству с собором и дворцом первосвященника. По обе стороны узкой улочки, вкривь и вкось спускающейся к морскому берегу, тянулись неказистые глинобитные мазанки. Рядом с крылечками кучами валялся мусор, гниющий под лучами полуденного солнца, сквозь проломы в заборах торчали привядшие стебли разгулявшейся сорной травы. Тут и там, отыскав клочок тени, отлеживались изнывающие от зноя собаки.

Матарет юркнул в закоулок и осмотрелся, нет ли слежки. Ведь кое-кто догадывался, что он причастен к Братству Истины, особо ненавистному как раз в этом квартале, где у Победоносца были самые ярые сторонники и последователи. Люди, живущие тяжким трудом и обремененные заботами, видели в светлом пришельце с Земли надежду на лучшее будущее и с нетерпением ждали, когда он вернется с победой из-за моря и возьмется заводить на Луне новые порядки.

Но никто не маячил за окнами, никто не выругался сквозь зубы, проходя мимо «пустыниста», как презрительно называли здесь членов Братства. Квартал, который обычно даже в самое полдневное пекло кишел народом, выгнанным бедностью из дому на поиски заработка, казался вымершим. Только на площади, откуда в центр города вела мощеная дорога, Матарету попалась кучка рабочих. Они стояли в тени какой-то запертой лавчонки, оживленно разговаривали и с явной тревогой поглядывали в сторону моря.

Судя по отрывочным словам, которые удалось расслышать, произошло что-то важное, связанное с походом Победоносца на юг. И Матарет ускорил шаг, свернув к центру, где надеялся узнать что-нибудь более определенное…

Площадь перед собором была полна. Толковали о прибытии гонцов, которые ночью из-за встречного ветра отклонились от курса и под утро достигли побережья далеко к востоку за Отеймором, так что потратили полдня на то, чтобы пешком добраться до города. Матарет жадно прислушивался к носящимся в воздухе речам. По беспорядочным отрывкам чужих разговоров цельной картины было не составить, но складывалось впечатление, что на этот раз гонцы доставили не такие уж бодрые вести. Народ был встревожен. Вместо радостных возгласов доносилось раздраженное ворчанье, озабоченные лица обращались к морю, словно в страхе перед грозящим оттуда вражеским нашествием.

Матарет уже было отчаялся узнать что-нибудь определенное, как вдруг неожиданно заприметил в толпе на паперти Ерета. Изумился, поскольку не ожидал, чтобы того, правую руку Победоносца, использовали в качестве гонца. Но раз уж использовали, значит, произошло что-то из ряда вон выходящее, достойное быть возвещенным устами молодого воителя.

Матарет был знаком с Еретом давно и коротко. Они ходили в закадычных друзьях, пока не разошлись во взглядах на Победоносца. Но в расчете на прежнюю дружбу Матарет протиснулся к паперти и потеребил Ерета за рукав, подавая знаки, что хочет поговорить с ним наедине. Воин узнал Матарета и приветственно кивнул.

— А, Матарет! Погоди минутку. Слушай, приходи часика через два в собор, — сказал Ерет, явно занятый беседой с окружающими. Последние слова он произнес, поднимаясь на возвышение для первосвященника возле паперти.

Завидев Ерета, народ всколыхнулся. Раздались громкие нарекания. А кое-кто уже вслух кощунствовал в адрес Победоносца.

Ерет набрал полную грудь воздуха и заговорил:

— Стыд берет смотреть на вас и слушать ваши бабские речи! Победа будет за нами, но требуется поднапрячься и помочь нам. Я прибыл не жалобы слушать, а собрать отряд на пополнение тем, кто сражается. Оружие в запасе есть. Пусть молодежь записывается, а как солнце сядет, мы снова отправимся на юг по льду.

Так говорил Ерет, бросая в толпу короткие, твердокаменные фразы. Матарет отошел чуть в сторонку. Увидел в дверях собора Ихазель. Она стояла, прислонившись к косяку, глаза у нее были как со сна, казалось, смотрят, а не видят. Лицо бледное, осунувшееся, белые руки скрещены на груди поверх дорогих ожерелий, надетых на шею.

Матарет принадлежал к одному из самых знатных и богатых семейств в городе и некогда находился в близком знакомстве с домом первосвященника Крохабенны. Увидев его внучку, подошел поближе и поклонился.

— Как дела, златовласка? — улыбнулся он Ихазели.

Та окинула его отсутствующим взглядом, ничего не ответила, отвернулась и ушла в собор. Матарет пожал плечами и сел у порога, дожидаясь, когда освободится Ерет. А того уже не было на возвышении. Закончив речь, Ерет спустился в толпу. Сверху было видно, как он беседует со стариками, оживленно отвечая на какие-то вопросы. Потом к нему подошел Севин. Клеврет первосвященника что-то долго объяснял Ерету с лукавой усмешечкой на губах и несколько раз указал рукой на сбившихся в сторонке рыбаков, которые пришли в город, сопровождая Хому, а когда тот был схвачен, так и застряли здесь.

Было видно, как Ерет сделал шаг назад и замахнулся на Элемова холопа, но Матарету уже наскучили эти наблюдения, он вскинул голову и загляделся на лазурное небо, нынче для полдня не в меру погожее.

Солнце явно миновало зенит, поливая жаром фасад собора. Полдневная гроза что-то запаздывала. Матарет прикрыл глаза. От зноя клонило в сон…

Мерещились какие-то необыкновенные входы в хрустальные пещеры по ту сторону Луны, как вдруг от полудремы пробудило легкое прикосновение к плечу. Перед ним стоял Ерет.

— Ты хотел поговорить со мной?

— Притомился ты, как я погляжу, — ответил Матарет, таращась со сна на дочерна загорелое, похудевшее лицо былого друга.

— Эка дело! Отдохну.

Они вошли в собор и присели в одном из сумрачных боковых притворов. Ерет скрестил ладони на камне и припал к ним лбом.

— И впрямь, чуток устал, — пробормотал он, не поднимая головы.

Матарет молча смотрел на него и нервно помаргивал. Чудилось, что по загорелой морщинистой щеке, видимой сбоку, можно прочесть всю летопись похода: повествование о трудах, о напряжении, о битвах, сомнениях и надеждах.

— Почему отправили именно тебя? — спросил наконец Матарет напрямик.