Мастер сглаза - Жвалевский Андрей Валентинович. Страница 31

Когда в перерывах между стоянием на голове и чтением вслух невразумительных текстов на санскрите я ловил её взгляд, мне казалось, что она чего-то от меня ждёт. Я совершенно терялся, потому что не мог представить себя ухлёстывающим за Машей по обычному сценарию: угощение соком в баре, приглашение в гости «посмотреть классные мультики про Масяню», шампанское под лёгкую попсу и неизбежная постель с неизбежным взаимным враньём. «Серьёзные отношения» с моими жёнами происходили оба раза по их инициативе и по их сценарию, что в данном случае исключалось.

Грубоватый Гарик взял моду отпускать по этому поводу Двусмысленные шуточки. Правда, только в отсутствие Машки. Думаю, что он и с ней попытался обсудить на эту тему, но так получил по сусалам (морально, разумеется), что не рисковал повторять подобные опыты. Я только беззлобно отбрёхивался.

Но в целом отношения наши и с Гариком, и с Машей здорово улучшились. Они словно оправдывались передо мной за несостоявшийся разрыв. Во всяком случае, все нечастые свободные вечера мы проводили втроём, болтая о ерунде. Много было, например, разговоров о Гарри Поттере.

Гарик пытался было, основываясь на близости имён, претендовать на высокое звание Поттера, но был немедленно загноблен и осмеян. После непродолжительной ругани место Гарри выторговал себе я. Маша, при молчаливом нашем согласии и одобрении, объявила себя Гермионой. В качестве доказательства ведьминской своей натуры она сняла заколку и озорным движением головы рассыпала по плечам волосы. «Батюшки, — успел подумать я, прежде чем пошла кругом голова, — да она же рыжая!»

Этот факт подействовал на меня самым разрушительным образом. В порыве лихости я объявил, что готов прокатить Гермиону на метле и, вскинув ладонь над Гариковой теннисной ракеткой, патетически воскликнул:

— Вверх!

И ракетка плавно поднялась над полом.

Боже, как орал на нас Николаич!

Николаич, который тона никогда не повышал! Который учил, что злость всегда есть проявление слабости и ничто иное! Который мог двумя-тремя вовремя сказанными спокойными словами вогнать человека в состояние шока!

Этот великий психолог и педагог последовательно назвал нас:

— безответственными авантюристами;

— туполобыми лентяями;

— пацанами (видимо, в силу неприсутствия Маши на разборках);

— придурками;

— самовлюблёнными баранами;

— идиотами.

Дальнейшие оскорбления настолько беспочвенны и банальны, что приводить их здесь я не собираюсь.

Честно говоря, страшно не было. Вид орущего, покрасневшего от натуги и брызгающего слюной Николая Николаевича Романова настолько дик и неестественен, что мы никак не могли поверить в реальность происходящего. Просто тупо стояли и рассматривали диковинную картину.

Через некоторое время Николаич это понял, взъярился пуще прежнего и полез в стол за пистолетом. И кто знает, если бы не реакция Гарика, всё могло бы закончиться не так безобидно.

Побившись минуту в тренированных Гариковых руках, Николаич обмяк и затих. Ещё через десять минут он даже нашёл в себе силы принести нам извинения. После чего уже совсем нормальным голосом попросил оставить его на некоторое время совсем одного.

Немного поколебавшись, мы ушли, хотя я и захватил с собой, от греха подальше, хозяйский пистолет, заряженный серебряными пулями.

— Я сегодня впервые Николаича слышал! — странным голосом объявил Гарик, как только за нашей спиной закрылась входная дверь.

— Да его, небось, весь подъезд слышал! — покивал головой я, но Гарик бесцеремонно прервал мои глубокие умозаключения.

— Ты не понял! Я его мысли слышал.

Это было действительно интересно.

Мы уже как-то смирились с тем, что мысли Николаича даже для Гарика являются тайной за огромным количеством печатей. Поэтому заявление Гарри Семёновича вызвало живейший интерес аудитории. Я тут же начал дёргать его за рукав, а также задавать бессмысленные вопросы из разряда «Ну?» и «И чего?» Правда, сам Гарик меня разочаровал:

— Да не понял я ничего, — смущённо признался он, — белиберда какая-то.

— В смысле? — потребовал объяснений я.

— Да без смысла. Ты португальский или венгерский язык когда-нибудь слышал?

— Ну.

— Понял чего? Вот и с Николаичем так же.

— А что, разве люди думают словами?

— И словами тоже, но редко. Обычно сразу образами. Ну, картинки там всякие. Как мультики. Я же тебе столько раз показывал, когда вы через меня болтали.

— А Николаич что, не картинками думает? — не сдавался я.

— Да, в общем, картинками. Только какими-то непонятными. Слушай, а давай я их тебе покажу, пока помню!

Гарик схватил меня за руку, я прикрыл глаза и расслабился.

Видения у Николаича и в самом деле были довольно странные. Безумной комбинации цветовые пятна, вернее, области пространства. Сложная, абсолютно неописуемая структура объектов. Движения почти нет, зато трансформации происходят непрерывно. И что самое странное — во всём этом ощущается некая извращённая система. Я даже зажмурился покрепче, пытаясь ухватить систему за хвост, — и в этот момент все внезапно прекратилось.

Я недоуменно распахнул глаза и наткнулся взглядом на пунцовую физиономию Гарика. Собственно, наша мысленная связь была прервана именно по его инициативе: Гарик просто отпустил мою руку и резко отшатнулся. Причиной столь порывистого поведения оказалась благообразная старушка, которая спускалась мимо нас по лестнице, укоризненно покачивая головой. Я почувствовал, что тоже мучительно краснею. Что могла подумать бабушка, насмотревшаяся передачи «Про это», увидев двух молодых парней, которые нежно держатся за руки в пустом подъезде? Гарику было ещё хуже моего. Я мог читать только те мысли, которые отчётливо написаны на лице бабушки (хотя и этого было вполне достаточно), а ему доступна вся гамма бабушкиных упрёков и негодований.

Переглянувшись, мы стремительно ломанулись на улицу и уже там нашли в себе силы облегчённо рассмеяться. Причём Гарик, открывая машину, лукаво улыбнулся и протянул мне руку со словами:

— Присаживайся, милый.

Тренировки временно прекратились. Наш руководитель заявил, что ему нужно серьёзно скорректировать планы. В нирвану на сей раз, правда, впадать не стал, но попросил дней десять его не тревожить. И «быть поаккуратнее». Последнюю просьбу Николай Николаевич сопроводил весьма выразительным взглядом в мою сторону. Я клятвенно пообещал не желать ничего сверхъестественного. Честно говоря, у меня и так не было никакого желания повторять эксперименты с левитацией, телепортацией и прочей чертовщиной. Это прикольно, когда «Звёздные войны» смотришь или «Властелина колец», а когда сам пробуешь — жутковатое ощущение.

Практичный Гарик, узнав о перерыве в тренировках, тут же проделал два телодвижения: заказал себе тур в Тунис и перевёл меня на уплотнённый график работы. Хорошо знакомый с его методами оплаты труда, я тут же стал требовать тройной оклад.

— С какой радости я должен тебе три оклада башлять? — грозно изумился воротила игорного бизнеса.

— Во-первых, сверхурочная работа, во-вторых, возросшая квалификация. Продемонстрировать? — и я выразительно посмотрел на новую «семёрку» Гарика.

— Это шантаж. И грабёж. Только из уважения к производственным травмам — полтора оклада на время сверхурочной работы. Ты мне и так в копеечку влетаешь! Где я тебе столько денег наберу?

— А ты аналитика уволь, — порекомендовал я.

— А курс евро ты, что ли, прогнозировать будешь, умник? — поинтересовался Гарик.

— А зачем прогнозировать то, чем можно управлять? — вкрадчиво спросил я.

— Шантаж, подкуп и провокация, — резюмировал Гарик, но по блеску глаз я понял, что крючок он заглотил.

После неизбежного получасового восточного торга мы договорились о трёхкратном окладе на время его отъезда и о проценте от прибыли наших предполагаемых махинаций с европейской валютой. Последнее мы решили держать в строгой тайне даже от Маши. Николаич нам за такие художества точно головы поотрывал бы.