Ожерелье для дьявола - Бенцони Жюльетта. Страница 88

– Кто же это был?

– Это был мой брат!

– Твой…

– Да, это был Морван.

На минуту воцарилось молчание. В душе Жиля поднималась едкая волна ненависти, перед ним предстало грубое лицо младшего из братьев Сен-Мелэн. Стало быть, человек, которого он обещал себе отыскать и отправить в ад к Тюдалю, находился в Париже. Может быть, он уже и сталкивался с ним, но не узнавал.

Чувствуя, что Жюдит по-прежнему дрожит, он погладил ее по голове и заставил себя успокоиться.

– Это же отличная новость! Он служит в полиции, мне легко будет его найти.

– А что ты собираешься делать?

– Просто убить его. Ведь пока он жив, ты не сможешь обрести спокойствие. Я не хочу больше видеть эти глаза испуганной лани. Я люблю тебя, Жюдит. Ты – вся моя жизнь, и я хочу, чтобы я был – твоим. Между нами нет места таким, как этот презренный Морван. Забудь о нем сейчас, подожди немного, тогда забудешь и навсегда. А чем же закончилась эта история? Как тебе удалось выбраться из этой мышеловки?

– Через крышу. Над комнатой графа есть чердак, на который можно взобраться по маленькой внутренней лесенке. Я поднялась по ней, а потом по водосточным трубам, ну совсем, как кошка, но кошка, умирающая от страха, мне удалось перебраться на крышу соседнего дома. К счастью, сейчас лето. Я пробралась через какой-то захламленный и грязный чердак. Там я поранила руку задвижкой двери. Мне удалось найти лестницу, и я наконец выбралась на улицу. Там я бежала, бежала до тех пор, пока не смогла найти фиакр, который довез меня до Версаля. Кучер оставил меня у ворот города, он спешил вернуться в Париж. И я должна была отыскать эту проклятую улицу Ноай. Мне уже казалось, что я ее никогда не найду, я была так измучена, и мне было так страшно. На каждом шагу мне казалось, что вот-вот сейчас я повстречаюсь с Морван ом.

– Ты его больше не увидишь! Я сделаю для этого все, что надо. Но ты заплатила кучеру? У тебя были деньги?

В первый раз в этом доме он увидел в ее больших глазах радостный свет.

– Да! Я богата, представь себе. Ну, скажем, довольно богата. Посмотри!

Она приподняла низ своего платья, расшитую нижнюю юбку. Внутри был вшит большой полотняный карман. Из него она достала толстую пачку банкнот и мешочек с золотом. Она бросила все это на постель.

– Что это?

– А это то, что было в шкатулке Серафины.

Восковая печать – это же не слишком прочно.

Это научит ее, как делать вид, что она обо мне забыла. Я ей оставила ее бриллианты.

– Ну, хорошо, а твой добрый граф Александр?

Это же его деньги.

– Если бы это было так, он бы мне их давно отдал. Золото для него ничто. Он его делает сам.

– Делает сам? – поразился Жиль.

– Ну, конечно. В подвале дома он установил печи, реторты, кучу других каких-то странностей. Я видела однажды, как он это делает. Это было замечательно. Вот я и взяла эти деньги без всяких угрызений совести. Жиль, я слышала от Калиостро, что ты готов все бросить из-за меня: карьеру, короля, Версаль и увезти меня в Америку. Но он мне сказал, что у тебя мало денег для этого. Теперь они у нас есть. Так когда мы уедем?

– Очень скоро! Я надеюсь, что мы можем воспользоваться отъездом Бенджамина Франклина.

Я уже ходил к нему, но он уехал в Брест. Было слишком поздно.

– Благодаря этим деньгам это уже не имеет значения. Мы можем ехать хоть сейчас. Наконец-то мы сможем быть счастливыми.

Вся ее живость возвратилась к ней, она выскользнула из его рук, спрыгнула с кровати и, придерживая платье на груди, закружилась по комнате с легкостью балерины. Затем с необыкновенной грациозностью она опустилась перед Жилем, положила свою рыжую голову ему на колени, длинные волосы волнами стелились по полу.

– Уедем отсюда! Ты похитишь меня, мой прекрасный шевалье, мы уедем и будем любить друг друга на краю света. Я тебе подарю таких же смелых, как ты, сыновей, таких же отвратительных, как я, дочерей. Я тебе подарю столько любви! У меня ее столько для тебя! Возьми меня в жены – и уедем!

Потрясенный, он склонился над ней, его губы припали к шелковистой массе ее волос.

– Жюдит! Любовь моя! – шептал он. – Ты думаешь, о чем говоришь?

Послышался ее смех.

– Конечно же! Я думаю об этом. Может, я довольно глупа, но я знаю, что такое замужество.

Я хочу быть твоей женой!

– Ты забыла, что говорил тебе Калиостро. Он же тебе говорил, что ты не должна уступать любви, что ты редкое существо, и поэтому ты должна оставаться…

Она резко встала, устремив на него сверкающие глаза.

– Девственницей? Я знаю. Только вот больше я этого не хочу. Какая это все глупость, почему я должна быть лишенной тех самых нормальных радостей, которые может познать женщина? Калиостро в тюрьме. Может быть, он оттуда уж никогда не выйдет. Ему я больше не нужна, а я не хочу больше быть ясновидящей. Я хочу быть лишь женщиной, твоей женой! Я люблю тебя, Жиль! Я безумно люблю тебя, ты слышишь, я хочу быть твоей, только твоей, и вся, полностью.

– Ты этого хочешь? Ты действительно этого хочешь? – спросил он охрипшим от желания голосом.

– Смотри! И суди сам!

Она медленно убрала с груди руки, придерживающие платье, гибко шевельнула плечами. Платье и белье соскользнули с ее груди, с бедер. Как Венера, выходящая из моря, она предстала перед восхищенными глазами Жиля стоящей в пенистой белизне белья. Нежный отсвет свечей золотил ее мягкую и нежную плоть, вычерчивал такие нежные тени и такие светящиеся выпуклости, что Жиль сполз с кровати, встал на колени перед этой божественной статуей, готовый упасть перед этой опьяняющей красотой. Она отдавала ему эту красоту. Она оставила далеко позади ту далекую маленькую хрупкую сирену Блаве.

Но богиня желала, чтобы ее обожали не издалека. Она взяла руками голову Жиля, вонзилась в него пылающим сквозь медные пряди волос взором.

– Люби меня… – прошептала она. – Так давно мое тело хочет открыться для тебя. С самого первого дня. Я тебя ненавидела, но ты так мне нравился. Если бы ты попытался взять меня, я думаю, что я бы тебе позволила это сделать, хоть и разодрала бы тебе затем все лицо.

Жиль обнял ее за талию, нежно приник к ее лону, поцеловал совершенные по красоте груди, припал к розовым соскам, почувствовал, что они дрогнули, затвердели под его ласками… Закрыв глаза, откинув голову, Жюдит, вздрагивая, отдавалась его ласкам. Он чувствовал, как дрожат ее ноги.

Он встал, взял ее на руки и отнес на кровать.

Она изгибалась, подобно золотому ужу, протягивала к нему руки.

– Иди ко мне! – умоляла она.

– Одну секунду!

Думая, что он идет раздеваться, она открыла свои большие глаза с расширившимися зрачками. Во взгляде было и любопытство и опасение.

Но она увидела, что он собирает все находящиеся в комнате подсвечники, зажигает на них все свечи. После этого он прошел в салон, принес оттуда два больших торшера, зажег их и поставил по обеим сторонам изголовья. Затем поставил на ковер два зажженных канделябра.

Жюдит с удивлением смотрела на него. Комната блестела ярче, чем Версаль в праздничный вечер.

– Что ты делаешь? – выдохнула она.

– Я хочу много света. Я давно мечтал, что буду любить тебя в первый раз при свете солнечных лучей, чтобы никакая тень не падала на твою красоту, на твои глаза в тот момент, когда ты будешь моей. Завтра ты станешь моей супругой перед Богом, но я хочу, чтобы эта ночь, наша первая ночь, была бы сверкающей, языческой. Ведь ты моя несравненная богиня, я хочу, чтобы у тебя был престол.

Говоря это, он торопливо освобождался от своих одежд. При потрескивании пылающих свечей, перед ярко освещенной постелью предстало его большое, мощное мускулистое тело, были видны шрамы недавних ран. Он проскользнул в постель. Ласковые руки девушки тесно сомкнулись на его шее. Они слились в страстном поцелуе. Руки его умело принялись играть на этом великолепном инструменте, каким было тело этой восхитительной девушки. Это была опьяняющая радость – чувствовать, как оно дрожит, подчиняется ему.