Язон четырех морей - Бенцони Жюльетта. Страница 71

Закончив и исчерпав все силы, Марианна спрятала лицо в дрожащих руках.

– Теперь вы знаете все, сир! И я утверждаю, что в моем рассказе нет ни единого лживого слова! Я хочу добавить, – заторопилась она, опустив руки, – что визит… лорда Кранмера означал начало этой драмы, для которой…

– Минутку! Это может подождать! – сухо оборвал Наполеон. – Вы поклялись, что это было выражением самой правды…

– И я еще раз клянусь в этом, сир!..

– Бесполезно! Если все было так, как вы рассказали, на вашем теле должно быть доказательство, покажите его мне!

Марианна внезапно покраснела до корней волос и растерянно заморгала.

– Вы хотите сказать… этот ожог? Но, сир, он находится на моем бедре!

– Ну так что? Разденьтесь!

– Прямо здесь?

– А почему нет? Никто не войдет! И это будет не первый раз, мне кажется, что вы снимете одежду передо мной? Не так далеко ушло время, когда вы находили в этом даже некоторое удовольствие.

Слезы выступили на глазах Марианны при упоминании таким язвительным тоном о мгновениях, которые всегда хранились у нее среди самых дорогих воспоминаний, но отныне казались частью совсем другой жизни.

– Сир, – промолвила она с усилием, – это время ушло гораздо дальше, чем Ваше Величество представляет…

– Я не признаю такую точку зрения! И если вы хотите, чтобы я вам поверил, сударыня, надо представить мне доказательство. В противном случае вы можете уезжать: я вас не задерживаю больше.

Марианна медленно встала. Невыносимая тоска и печаль сжали ей горло, затрудняя дыхание. Неужели он так мало любил ее, что требовал от нее принести в жертву стыдливость и их прошлую любовь? Он прав, говоря, что еще недавно ей нравилось являть его взглядам свое тело, но в них было столько нежности! Но теперь он смотрел на нее так же холодно, как работорговец, оценивающий живой товар. И затем, теперь появилась пропасть между женщиной из Бютара и Трианона и той, которая на тюремных досках так страстно отдалась любимому человеку, чья жизнь, может быть, зависела от этой интимной катастрофы.

Отведя глаза в сторону, она начала открывать стягивавший бюст зеленый суконный спенсер. Ее пальцы дрожали на черных шелковых шнурах, но короткая куртка упала на ковер. Длинная юбка амазонки скользнула по бедрам, за ней последовала рубашка. Прикрыв скрещенными руками груди, она слегка выдвинула поврежденное бедро.

– Смотрите, сир, – сказала она бесцветным голосом.

Наполеон нагнулся. Но когда он выпрямился, его помрачневший взгляд впился в глаза молодой женщины и держал ее в своей власти несколько безмолвных секунд.

– Как ты должна его любить! – пробормотал он наконец.

– Сир!..

– Нет! Помолчи! Видишь ли, это то, что я хотел узнать. Ты больше не любишь меня, не так ли?

На этот раз она отыскала его глаза.

– О, сир! Клянусь, что я люблю и всегда буду любить вас, но по-другому!

– Это то же самое, что сказал я. Ты меня не любишь… а жаль!

– Но вы сами, сир? Разве ваши чувства ко мне остались прежними? И Императрица не занимает полностью ваше сердце?

Его ответная улыбка была необычайно милой.

– Да! Ты права! Тем не менее… мне кажется, что пройдут долгие годы, прежде чем я смогу без волнения смотреть на тебя… Одевайся!

В то время как она лихорадочно-торопливо натягивала одежду, Наполеон начал рыться в загромождавших его бюро бумагах, что-то разыскивая. В конце концов он достал большой лист бумаги, исписанный аккуратным почерком, снабженный императорской печатью, и протянул его Марианне.

– Возьми! – сказал он. – Очевидно, это то, о чем ты приехала меня просить с риском сломать нам обоим головы: помилование Язона Бофора! Как видишь, я подумал об этом, не дожидаясь тебя. Оно готово!..

Неожиданная радость пронзила сердце Марианны почти такой же болью, как недавно горе.

– Вы помиловали его, сир? Господи! Какое счастье вы мне подарили! Итак, кошмар окончился? Он будет освобожден?

Наполеон нахмурил брови и взял обратно акт о помиловании. Ласковый друг внезапно исчез, и снова появился Император.

– Я этого не сказал, сударыня. Я помиловал вашего американского пирата, ибо я знаю, не имея, кстати, формальных доказательств, что он не убивал Никола Малерусса. Но факт контрабанды остается, так же как и эти фальшивые английские фунты, тем более что во всех министерских канцеляриях только и говорят об этом, и я не могу предать забвению такие тяжкие обвинения. Так что Бофор не поднимется на эшафот, но… пойдет на каторгу!

Пламя счастья, запылавшее в душе Марианны, превратилось в слабый огонек.

– Сир, – прошептала она, – я могу вас заверить, что в этом, как и в убийстве, он не виновен…

– Ваши слова – слабая защита от неопровержимых улик.

– Если бы вы позволили мне объяснить все детали происшедшего, я уверена…

– Нет, сударыня, увольте! Не требуйте слишком многого! Согласиться с этим – выше моих возможностей! Удовольствуйтесь тем, что я спас ему голову! Я признаю, что каторга далеко не место для отдыха, но там живут и… иногда оттуда… возвращаются!

«Или оттуда убегают!» – подумала Марианна, вспомнив непринужденное поведение странного сожителя Язона по камере. Но Император продолжил:

– Что касается вас, вы, конечно, можете отныне спокойно вернуться в свой дом. Ваша кузина ждет вас там, а также этот забавный персонаж, которого вы сделали чем-то вроде дядюшки – на манер того, что у вас уже было в Бретани, – и которого вы послали к господину Фуше! Я информирован, что он вернулся оттуда! Да и скрываться вам больше нет необходимости… К слову, где вы провели время после того, как избрали себе местом изгнания Бурбон-Ларшамбо?

Избавленная от самой главной заботы, Марианна позволила себе улыбнуться.

– Неужели, сир, есть что-нибудь, о чем вы не знаете? – спросила она.

– Слишком о многом!.. Особенно с тех пор, как я вынужден был расстаться с господином герцогом Отрантским. Итак, о вас. Где вы нашли убежище?

– Это не было убежище, сир, это была… тюрьма! – заявила молодая женщина, решив скрыть, насколько это удастся, сыгранную в этом деле роль Кроуфорда и его жены, а также Талейрана. – Жена Язона Бофора, нашедшая приют у Ее Величества королевы Испании, похитила меня и держала в заточении на одном из островов во владениях Мортфонтен. Благодаря богу мне удалось бежать…

Наполеона внезапно охватил гнев. Его кулак обрушился на зловеще затрещавший круглый столик.

– Уже не первый раз мне приходится слышать, что резиденция моей невестки служит, без ее ведома, притоном для всякого сброда! Она добра до глупости, и достаточно ее попросить, чтобы она открыла свою дверь и кошелек! Но это уж слишком, и я наведу там порядок! Теперь вы можете удалиться, госпожа княгиня, – добавил он, вынув из жилетного кармана часы и бросив на них быстрый взгляд. – Сейчас я должен принять госпожу Монтескью, на которую будут возложены обязанности гувернантки короля Рима… или принцессы Венеции. Отправляйтесь к вашей подруге и в ближайшем будущем ждите моих распоряжений. Надеюсь скоро опять увидеть вас.

Аудиенция была закончена. Под одобряющим взглядом хозяина Марианна склонилась в глубоком реверансе. Затем она направилась к двери, пятясь, как предписывал этикет, в то время как Император дергал сонетку, вызывая Рустана.

Она дошла до порога, когда он остановил ее движением руки.

– Да, кстати! Ваш друг Кроуфорд тоже вернулся в свое гнездо! Его заперли в заброшенной ферме около Понтуаза и потом выпустили, не причинив никакого вреда, кроме необходимости возвращаться домой пешком. Не особенно приятное упражнение для подагрика…

Смущенная Марианна не знала, что и ответить. Лицо Наполеона было суровым, но глаза смеялись. Он продолжал:

– По-видимому, вы обладаете талантом, сударыня, приобретать верных друзей даже среди тех, у кого верность не является главной добродетелью, как у этого плута Талейрана. Не растратьте его!.. Соблазнить такого старого нелюдима, как Кроуфорд, – победа немалая! До вашего прибытия он поклонялся только нашей бедной тетке, Марии-Антуанетте, но вы мгновенно пробудили в нем вкус к молодости и приключениям. Берегите таких друзей, сударыня! Они нам, может быть… окажутся полезными однажды.