Овернские влюбленные - Эксбрайя Шарль. Страница 5
Вернувшись в сад мэтра Парнака, Лепито все еще кипел от негодования, но дурное настроение мигом улетучилось, едва он увидел идущую навстречу (вернее, к калитке) женщину своей мечты. Владычица грез, Соня Парнак и в самом деле была красавицей. Высокая, плотная, но вовсе не толстая, она обладала всеми достоинствами, которые вызывают вожделение у любого мужчины. На ходу Соня покачивала бедрами почти без нарочитости, но достаточно, чтобы пробудить интерес. У нее были темные волосы, серьге глаза и полное румяное лицо — впрочем, такой цветущий вид свойствен многим молодым южанкам. Озорной смех придавал облику Сони особое очарование, своего рода изюминку. Короче говоря, это была одна из тех женщин, о которых мужчина грезит с юных лет и до глубокой старости. Было, правда, небольшое «но», заметить которое могли лишь наиболее разборчивые (и, надо сказать, не без оснований), — это некоторая вульгарность, выдававшая довольно темное происхождение. Однако на сей счет в салонах Орийака лишь строили тщетные предположения.
По мере того как Франсуа приближался к той, кого мечтал однажды заключить в объятия, сердце его колотилось все отчаяннее. Еще издали он увидел, что молодая женщина улыбается, и ощутил такое блаженство, что почти утратил земное притяжение.
— Добрый день, мадам…
— Здравствуйте, Франсуа… Вы сегодня не работаете?
— Я… меня послали отнести досье мэтру Живровалю…
— Вас что, перевели в посыльные?
— Нет… это Антуан… он увидел, что я нервничаю… и почел за благо дать мне возможность немного расслабиться…
— А почему это вы нервничали, мой маленький Франсуа?
— Я поссорился с мсье Дезире.
Соня пожала красивыми плечиками.
— Охота вам связываться с этой старой развалиной! Ладно, можете немного проводить меня, я хочу с вами поговорить…
— Но… но… нас могут увидеть! — пробормотал Франсуа, замерев от страха и восторга.
— И что с того?
Молодой человек так мечтал, чтобы его уговорили, что сразу же сдался. Они вместе вышли из сада и двинулись по авеню Гамбетта.
— Малыш Франсуа… Вы ужасно неосторожны… Эта записка в моей шляпе… ведь ее мог прочесть кто угодно!
— Вы… вы сердитесь?
— Нет, конечно, но нужно вести себя умнее. От вас такое беспокойство. За столом я не решаюсь развернуть салфетку, а если кто-то рядом, то даже не могу ни сумку открыть, ни туфли надеть — везде может оказаться ваша записка. Вы что же, подкупили кого-то из слуг, а? Наверное, Розали, да? Признайтесь, плутишка!
— Нет-нет, клянусь вам! Просто я выдумываю всякие предлоги, чтобы попасть в дом, когда там нет ни вас, ни мэтра Парнака…
— Это все-таки опасно. Бросили бы вы эту писанину…
— Я не могу!
— Правда?
— Когда я вам пишу, мне кажется, будто я говорю вам то, что не осмеливаюсь высказать вслух.
— Это уж точно, у вас просто духа не хватит произнести эти ужасные слова, — с легким смешком и какой-то двусмысленной улыбкой сказала мадам Парнак.
— Ужасные слова? — растерялся Франсуа.
— Черт возьми! Вы ведь говорите не только о порывах своего сердца… вы описываете меня… причем в таких подробностях, что я чувствую себя как у оценщика… Это очень гадко…
Но это «очень гадко» было произнесено таким воркующим голоском, так многообещающе, что Франсуа решил развивать тему и дальше.
— Так вы меня любите, Франсуа?
— И вы еще сомневаетесь?
— Мужчины так легко лгут, чтобы добиться своего…
В распоряжении Сони Парнак был небогатый набор весьма расхожих истин, которые она пускала в ход при всяком удобном случае. Это позволяло ей сойти за умную в глазах дураков. Франсуа был далеко не глуп, но, как всегда и везде на этом свете, любовь превратила его в невольное подобие идиота.
— Мне труднее судить о вашей искренности — вы-то ведь никогда мне ничего не говорили…
— Злючка…
Молодой Лепито уже не шел, а парил над землей.
— Вы… вы могли бы полюбить меня?
— Ну не знаю, да ведь у меня есть муж!
— О-о-о!
Это «о-о-о» красноречиво свидетельствовало, что мэтр Парнак не внушает особых опасений своему клерку.
— Но, Франсуа, как это дурно предполагать, что я способна любить кого-то, кроме мужа… во всяком случае…
— Да-а-а, и… что же? — До ошалевшего от счастья Лепито как-то не доходили столь очевидные истины.
— …для этого мне надо встретить искреннюю любовь… человека, который бы жил только для меня… чтобы я могла положиться на него до конца своих дней…
— Такого человека не нужно искать, моя Соня! Он уже есть, и это я!
Совершенно неожиданный хохот мадам Парнак обрушился на молодого человека словно холодный душ.
— Да вы… вы издеваетесь надо мной? — задохнулся юный обольститель.
— Да нет же, уверяю вас… — трясясь от смеха, едва произнесла красавица.
— Не нужно уверений. К несчастью, это так… Вы не принимаете меня всерьез… Ни единого знака расположения от вас… — с грустной надеждой канючил опустивший крылышки голубок.
— Неблагодарный! А кто же нашел для вас комнату у этой опасной вдовы?
— Что ж говорить теперь о моем жилье?
— Вам там не нравится? Меня это очень огорчает, — поворачивает разговор опытная в амурных делах Соня.
— Дело не в этом.
— А в чем же?
— Вы обещали зайти в гости, но так ни разу и не пришли! Почему?
— Мне это нелегко, я не слишком уверена в себе…
Франсуа опять понесло на седьмое небо:
— Соня — вы моя любимая, моя жизнь, моя милая, моя единственная… Соня…
Молодой женщине пришлось довольно ощутимо похлопать его по руке — без шлепков Франсуа, видимо, в последнее время просто не мог жить.
— Прошу вас, Франсуа…
Лепито схватил ее за руку.
— Обещайте прийти ко мне в гости!
Она попыталась вырваться.
— Вы с ума сошли! А вдруг нас увидят?
— Пусть видят! — клерка несло.
— Ладно, ладно, обещаю.
— Нет, скажите: я клянусь!
— Клянусь!
Франсуа отпустил руку мадам Парнак.
— Мне бы следовало рассердиться, — без всякого раздражения заметила она.
— Но вы не можете сердиться на меня, потому что в глубине души понимаете, как я люблю вас, как я вас обожаю, как я преклоняюсь перед вами…
Соня поспешила оборвать эти излияния.
— Франсуа, милый, вам давно надо быть в конторе…
— Я подчиняюсь, потому что люблю вас, и ухожу, потому что спешу исполнить ваше желание!
Лепито оставил молодую женщину и танцующими, легкими шагами двинулся серединой улицы обратно. Встретившийся ему настоятель храма Сен-Жеро поначалу опешил от такого способа передвижения, потом окинул Франсуа весьма суровым взглядом, призывая к порядку. Клерк его даже не заметил: Соня его любит! Все сомнения рассеялись сегодня как легкие облачка в летнем небе. Она будет принадлежать ему! Что его ждет впереди, молодого человека нимало не заботило. Он был счастлив сегодня и, наверное, навсегда. Франсуа вошел в сад мэтра Парнака, танцуя фарандолу на манер пастушка Ватто. Он уже собирался взлететь на крыльцо, как вдруг знакомый резкий голос словно пригвоздил его к месту.
— Мсье Лепито?
Франсуа испуганно обернулся. Дезире Парнак жег его взглядом.
— Мсье Лепито, как только вам надоест изображать клоуна — кстати, по-моему, это занятие вовсе не обязательно для клерка нотариуса, — будьте любезны зайти в мой кабинет. Я вас там подожду.
Столь внезапно отрезвленный, Франсуа с видом побитой собаки вошел в контору. Не поднимая глаз, он сообщил Антуану, что мсье Дезире засек его пляшущим в саду и требует теперь вот пред светлые очи. Старший клерк воззрился на него круглыми от изумления глазами.
— Танцевали в саду?! М-м… любопытно… С кем же это вы… танцевали?
— Один! — скромно сказал Франсуа.
— Один?! Но… почему?
— Потому что она меня любит!
Ремуйе просиял.
— Не может быть!
— Честное слово!
— Но тогда, стало быть, ваши дела идут лучше некуда?
— По-моему, да.
— В таком случае, старина, не забудьте обо мне…
— Что? Не забыть о вас — простите, но вы-то здесь причем?