Жажда возмездия - Бенцони Жюльетта. Страница 31

Ей говорили, что этот человек обладал чрезвычайно гибким и острым умом, и она ничуть не сомневалась в этом.

Коммин отошел на несколько шагов и ждал, когда король освободится. Фьора увидела перед собой сухую руку, протянутую ей, чтобы помочь подняться, и услышала любезный голос:

– Мадам графиня де Селонже, добро пожаловать к нам.

Пораженная Фьора покачнулась словно от толчка и так побледнела, что Людовику показалось, что она сейчас упадет в обморок.

– В чем дело? – спросил он недовольно. – Разве это не ваше имя? Нас, может быть, обманули?

Поняв, кто находится перед нею, Фьора взяла себя в руки ценой невероятных усилий над собой:

– Прошу извинить мое волнение, которое я не смогла сдержать. Меня впервые называют так, а я не совсем уверена, что имею право носить этот титул и это имя. Мессир де Коммин сказал мне, что король хочет видеть Фьору Бельтрами. Она и никто другой, имеет с этого момента честь быть в распоряжении Вашего Величества.

Второй реверанс был безупречен: чудо грации и элегантности смягчило оценивающий взгляд короля.

– Мне кажется, что тут кроется какая-то тайна! Не желаете ли пройтись немного, графиня? Все в порядке, мои собачки! Следуйте за мной, и чтобы вас не было слышно!

Не произнося ни слова, они немного прошлись по траве, еще влажной после полуденного дождя, принесшего свежесть. Растерянная от внезапного обращения к ней и стараясь понять, от кого Людовик XI мог узнать о ее странном замужестве, Фьора терялась в догадках. Было невозможно, просто немыслимо, чтобы Деметриос проболтался. Тогда кто же? Как и зачем? Столько вопросов без ответа, ибо короля нельзя было спрашивать об этом. Людовик переменил тему и сказал уже совсем другим тоном:

– Мы знали раньше мессира Бельтрами, вашего отца, и мы уважали его, потому что это был прямой, честный и великодушный человек. Мы с огорчением узнали о его трагическом конце и о тяжелых событиях, которые последовали за этим. Мы знали, что сеньор Лоренцо де Медичи обладает поэтическим даром, но мы не знали, что его перо достигло такой высоты лиризма, когда он описал нам трагические события, жертвой которых стали вы, донна Фьора, – добавил король. – Великий Гомер не описал бы лучше, по правде говоря!

– Но монсеньор Лоренцо обещал хранить мою тайну, – запротестовала Фьора, которая наконец поняла, от кого Людовик XI узнал о ее секретах.

– Он, видимо, изменил свое мнение. Может быть, с целью защитить вас? Сеньор Лоренцо знает о том, что мы хотим знать все о тех, кто может быть приближен к нам. Это позволяет избежать лжи и избавить нас от запутанных объяснений. Наши отношения станут от этого более простыми. Что вы об этом думаете?

– Что вы, Ваше Величество, безусловно, правы, но что я тем не менее чувствую себя стесненной.

– Боже мой, мадам! Мы говорим с вами ясно и откровенно. Попытайтесь отплатить нам той же монетой и избавьте нас от женского жеманства и притворства. Судя по тому, что мы знаем о вас, вы женщина храбрая. Оставайтесь такой! И не принимайте этого огорченного выражения! Скажите-ка лучше, почему вы не уверены в том, что вы мадам де Селонже?

Немного успокоенная таким началом разговора, Фьора очень просто, словно этот незнакомый ей человек был ее исповедник, рассказала о своем визите в замок Филиппа и о боли и гневе, которые она испытала.

Людовик слушал ее молча, шагая взад-вперед, слегка наклонив голову и заложив руки за спину.

– Значит, – сказал он, когда Фьора умолкла, – мессир де Селонже стал двоеженцем, женившись на вас? Это серьезное преступление, караемое смертной казнью.

– У меня нет никакой причины и никакого желания защищать этого человека, сир, но, когда гнев прошел, я размышляла над этим. Может быть, полагая, что я погибла, он женился на этой Беатрисе совсем недавно?

Острый взгляд, брошенный королем на молодую женщину, выражал удивление и что-то похожее на симпатию.

– Это редкое качество – иметь способность так размышлять при горячем сердце! Что вы испытываете к Селонже?

– По правде говоря, сама не знаю. В некоторые моменты мне кажется, что я все еще люблю его, а иногда ненавижу так же, как его хозяина, этого герцога, ради которого он пожертвовал мною! Этого надменного Карла Смелого, которого мы, Деметриос Ласкарис и я, поклялись убить!

В глазах короля блеснула молния, быстро угасшая под его тяжелыми веками:

– Вы поклялись убить Карла Бургундского? Почему?

– Я ненавижу этого безжалостного герцога, который не захотел смилостивиться над моими родителями, этого герцога, ради которого мессир де Селонже бросил меня. Что касается мессира Ласкариса, то он обвиняет Карла Бургундского в смерти своего младшего брата.

Людовик XI сделал пол-оборота и зашагал в обратную сторону. Собаки покорно последовали за ним.

– По правилам, женщине нельзя жить в этом аббатстве, и Коммин проводит вас до Сенлиса, где вы найдете вашего друга. Я очень уважаю его, ибо это великий врач, и я полагаю оставить его при себе, как того желал сеньор Лоренцо. А если я предложу вам, донна Фьора, служить мне, вы согласитесь?

– Если король позволит мне совершить месть, в чем я поклялась, у меня не будет никаких причин отказаться. И я буду лояльной.

Она взвешивала каждое свое слово. Фьора почувствовала, что доверяет этому человеку. Может быть, оттого, что король перестал говорить о себе «мы», он показался ей сразу более близким и более человечным. Людовик покачал головой и неожиданно улыбнулся, что сделало его моложе на несколько лет. И, как всякая редкая вещь, эта улыбка таила в себе очарование.

– Я в этом уверен. Достаточно посмотреть вам в глаза, чтобы убедиться в этом. Кроме того, вам было бы полезно знать следующее; Филипп де Селонже – мой узник и... и он может быть казнен. Вы видите, я почти уже наполовину отомстил за вас.

Ошеломленная Фьора едва произнесла:

– Но... за что? В чем он виноват?

– Он пытался убить меня. Судьи называют это цареубийством, и если к нему применят закон, фаворит Карла Смелого будет четвертован. Но мы поговорим об этом позже. Да хранит вас бог, донна Фьора!

Резко повернувшись спиной к растерявшейся Фьоре, Людовик XI удалился в сторону здания аббатства. Уставшие от долгого послушания большие белые гончие прыгали, чтобы схватить сладости, которые он высоко держал в руке. Фьора вдруг почувствовала сильную усталость. Ей захотелось опуститься прямо здесь на мягкий травяной ковер, выплакаться и уснуть. Но она была подхвачена сильной рукой в тот самый момент, когда ее колени начали подгибаться.

– Идемте, донна Фьора! Я провожу вас к вашему другу. Он рядом, в трех четвертях лье отсюда.

Фьора, не сопротивляясь, дала увести себя. Удар, который она получила, был таким жестоким, что она не могла больше думать ни о чем другом. В голове билась только одна мысль – вновь увидеться с Деметриосом, за которую она ухватилась, как утопающий за соломинку.

Замок Сенлис был небольшим, по крайней мере для королевского замка, но зато постоялый двор «Три кувшина», располагавшийся по соседству, был просторным и удобным. Когда король бывал в Сенлисе, он всегда селил туда своих почетных гостей, и, конечно, Деметриос остановился тут, так как жизнь в аббатстве стесняла его, да это и не было положено человеку православной веры. Он откровенно сказал об этом Людовику XI, который, сам будучи очень набожным, смог понять такого достойного человека, каким был греческий врач.

Пока Фьора разговаривала с королем, Эстебан ускакал, чтобы сообщить своему хозяину о прибытии молодой женщины. На постоялом дворе ее уже ждала приятная комната, в которой все было приготовлено для ее приема. Это очень тронуло Фьору, но в особенности ее взволновал прием, оказанный Деметриосом. Впервые с тех пор, как они познакомились, он обнял ее. Увидев ее бледное лицо, Деметриос понял, что ей нужен был именно этот дружеский поцелуй, ибо она была на время лишена участия и нежности Леонарды. Но когда Фьора разрыдалась в его объятиях, он с беспокойством спросил: