Роза на зимнем ветру - Эйби Шэна. Страница 5
– Ты прекрасна, Соланж! А прекрасному ангелу не идут дурные манеры. Не сопротивляйся. Это глупо и бесполезно. Верь мне. Я сделаю все, чтобы ты всегда была такой прекрасной. – Пальцы нежно гладили ее щеку. – Завтра утром ты встретишь меня, как подобает невесте встречать своего жениха.
Соланж показалось, что в его глазах нет цвета и нет жизни. Однако они околдовывали ее, темными путами удерживали в своих бездонных глубинах.
– Ты выйдешь за меня, Соланж. Клянусь.
Большим пальцем он обвел ее нижнюю губу. Какая чуткая насмешка над лаской, которой совсем недавно дарил ее Дэймон! Редмонд наклонился к ней. Она отшатнулась, тряхнув головой.
– Ты слишком торопишься, мой лорд. – Щеки ее пылали гневом. Жестом она указала на жадную до сплетен толпу.
Граф вздохнул.
– Может быть, ты и права. Мы побережем горячность до другого раза.
Соланж быстро встала.
– Я удаляюсь, отец, – поспешно сказала она.
Генри взглянул на нее, потом на графа. Выражение его лица стало загадочным.
– Ступай. Завтра нелегкий день, – ответил он.
Соланж поклонилась им обоим и вышла из зала. Граф молча проводил ее взглядом, любуясь изящным покачиванием бедер и гордой осанкой девушки.
– Она будет моей, – негромко проговорил он.
– Само собой, – подтвердил Генри.
2
Она никак не могла согреться.
В камине остались лишь тлеющие угли, а позвать разжечь огонь было некого; вся челядь прислуживала на пиру. Да и не слуги нужны были Соланж. Ей был необходим Дэймон.
Соланж быстро сняла праздничный наряд и бросила его на покрытую шкурами постель. Из большого кожаного короба она извлекла теплую одежду и пару сафьяновых сапог. Этот наряд ей подарил Дэймон, зная ее страсть наблюдать за звездами и забираться при этом в самые недоступные места.
Прошлой весной он был свидетелем, когда она отрывала подол платья, чтобы он не мешал ей лазить по деревьям. Дэймон сказал тогда, что видение Соланж, падающей с дерева из-за подвернувшегося под ногу подола, преследует его в кошмарных снах, а юбку выше колен носить неприлично.
Соланж была в восторге. Мужская одежда дала ей такую свободу, о которой она могла только мечтать. Конечно, платья ее отличались роскошью, но у них были плотные лифы, узкие рукава и множество нижних юбок. Все это было модным, дорогим, но совершенно неудобным.
Соланж с удовольствием облачилась в мужской костюм: тунику из мягкого хлопка, сверху для тепла – шерстяной жилет. Шапку решила на этот раз не надевать. Последними она натянула сапоги до колен.
Окно, как всегда, было открытым, и холодный ветерок обдувал Соланж. Узорный турецкий ковер пересекала серебристая лунная дорожка. Ночь выдалась ясная, но погода могла измениться каждую минуту. Надо было торопиться.
В спешке она забыла положить под одеяло подушку, как делала всегда на случай, если кто-то заглянет в комнату. Так можно было создать имитацию ее присутствия. Затаив дыхание, Соланж открыла дверь и... обнаружила стражника, который, мирно похрапывая, преградил выход. Увы! Пришлось вернуться в комнату.
Девушка прижалась ухом к замочной скважине – тишина. Соланж перевела дыхание. Силы почти оставили ее, колени дрожали. Но больше всего ее возмущал стражник, а вернее, отец, который приказал охранять ее. Конечно, Генри вполне мог ожидать, что она сбежит. Однако Соланж, честно говоря, ничего настолько серьезного не замышляла. Ей бы только добраться до Дэймона, и все наверняка разрешится само собой. Добраться до Дэймона, но как?
Соланж подошла к постели и присела. Из окна по-прежнему тянуло холодом. Она обхватила себя руками, поежилась и стала думать, что делать дальше!
Выход был один – вылезти через окно. Она не де лала этого с тех пор, как однажды, несколько лет назад, едва не свалилась темной, безлунной ночью, ухватившись за шаткий камень. Никто, кроме Дэймона, об этом не знал, но пережитого страха хватило Соланж, чтобы дать себе зарок не лазить по этой стене.
Однако сейчас не было другого выхода. Собираясь с мужеством, Соланж закусила губы и, вспомнив о подушках, старательно уложила их на свое место. Потом подошла к окну и выглянула. От высоты захватило дух.
Покои Соланж располагались на верхнем этаже замка. Внизу, под стеной, был внутренний двор. Днем он кипел самым разношерстным людом. Ночью же здесь было пусто. Раздавались только гулкие шаги часового. За воротами замка теснились неказистые деревенские домишки, а за ними открывался типичный английский пейзаж. Соланж находила его прекрасным. Ей нравились даже тронутая изморозью жухлая трава и голые ветви деревьев в лунном свете. На лесной опушке бродили причудливые тени.
Соланж любила этот сумеречный мир. Она знала там каждую лесную тропинку, но каждый раз умудрялась отыскивать какое-нибудь новое чудо.
Конечно же, Генри обо всем этом не имел понятия. Он искренне верил, что дочь его ведет приличный образ жизни. Изредка до него доходили слухи о ее отлучках. Тогда устраивались допросы с пристрастием. Но Соланж всегда умудрялась убедить его, что она просто сидела с книгой в дальних покоях.
В конце концов Генри решил серьезно заняться образованием единственного чада и нанял учителя, чтобы тот наставлял господскую дочь, а заодно уж и приемыша. Так началось их обучение богословию, математике, философии, английскому языку и латыни. То был один из немногих случаев, когда Генри нарушал традицию, но для Соланж и Дэймона это решение маркиза стало поистине даром небес.
Встречи Соланж с отцом оставались неизменными. Она должна была являться в его личный кабинет. Маркиз, как обычно, восседал за огромным столом красного дерева. За его спиной скалили зубы вышитые на королевских штандартах геральдические звери – зеленый и желтый львы, с одной стороны, грифоны – с другой. Они вызывали ужас у всех, что уж говорить о Соланж.
Отца интересовало все: почему она не явилась к леди Матильде учиться вышивке или к леди Жозефине на рок пения... Соланж терпеливо выслушивала весь список ее прегрешений, а потом отвечала, что зачиталась и забыла об уроке. Генри чесал бороду и кивал. В ее страсти к чтению он не находил большого греха. Поэтому в результате отпускал ее до следующего раза.
Ночью лес был непроглядно мрачен – даже для Соланж. Холодок пробежал по коже, когда она выглянула из окна. Осмотр стены под окном ничего не дал. Лунные тени разрисовали камни ложными выступами и вмятинами. Понять, где есть трещина, а где нет, было невозможно. Риск велик, но Соланж нужно было спуститься хотя бы на один этаж. Там не было охраны, и как раз под ее покоями располагалась библиотека.
Соланж перебросила ногу через подоконник и замерла. Ей показалось, что она слышит топот копыт. Стражник во дворе тоже их услышал и позвал людей, чтобы отворить ворота. Соланж оставалось только наблюдать, что будет дальше.
Люди, заполнившие двор, радостно приветствовали друг друга, но разобрать слов Соланж не могла. Кони цокали копытами, нетерпеливо фыркали. На первый взгляд, это был отряд охотников. Один из них показался Соланж знакомым. Он красиво смотрелся в седле, крепкой рукой сдерживая танцующего жеребца.
Дэймон! Соланж присмотрелась внимательно. Конечно, он! Никто другой не мог так ловко управляться с конем. Дэймон поднял голову и взглянул на ее окно. В лун ном свете черты его лица обрели чеканную завершенность, вьющиеся волосы спадали на воротник. Соланж замерла. Ей так хотелось, чтобы он заметил ее, но нельзя было допустить, чтобы ее увидели другие.
Но Дэймон не увидел ее. Вместе со всеми он спешился и, оживленно о чем-то болтая, прошел в замок.
Соланж выскользнула из будуара, подбежала к двери и стала прислушиваться. Шум в зале утих на миг, потом вспыхнул с новой силой. Должно быть, охотники беседуют с отцом. Сквозь весь этот шум ей послышались торопливо удаляющиеся шаги. Страж покидал свой пост. Соланж очень осторожно приоткрыла дверь. В комнату ворвался теплый воздух, отбросив волосы со лба девушки, согревая ее щеки. Узкая щель позволяла ей видеть лишь стену напротив да кусочек горящего факела. Она приоткрыла дверь пошире, выглянула и осмотрелась. Страж стоял в конце коридора, у самой лестницы. Он переминался с ноги на ногу, потом наклонился через перила, чтобы лучше слышать. Вдруг он резко обернулся. Соланж поспешно отшатнулась. Дверь находилась в тени, так что стражник, пропустивший перед дежурством добрых четыре кружки эля, не заметил ничего особенного.