Обрученные - Эллиот Элизабет. Страница 41

Он отрицательно покачал головой.

– Вы же хотели посмотреть на него, когда мы остановились в лесу. Ну вот теперь и посмотрите, – она показала рукой на сундук, – оно вон там. Вы могли бы прикинуть, сколько флоринов за него можно выручить – ведь рано или поздно, когда я покину Монтегю, мне придется с ним расстаться. Понимаете, я точно не знаю, сколько оно может стоить, но если верить моим братьям, то этой суммы должно хватить, чтобы обеспечить несколько лет вполне сносной жизни в Лондоне – ну, конечно, в том случае, если мне удастся отправиться туда, не собирая целую армию. Если я не ошибаюсь, ваши агенты при случае занимаются и драгоценными камнями. Не сомневаюсь, что им удалось бы заключить более выгодную сделку со скупщиком, чем мне. Как, по-вашему, согласится ли кто-нибудь из них взяться за это дело?

Гай тяжело вздохнул. Его руки разжались и бессильно повисли.

– Прекрасно. Я посмотрю ваше ожерелье, но, в любом случае, нельзя ручаться за его цену. В конце концов, цена любой вещи всегда зависит от того, насколько она желанна покупателю.

Вся та горькая ирония, которую он постарался вложить в свои слова, увы, пропала даром, поскольку у Клаудии не было времени обдумать его ответ. Она проворно вскочила с его колен и подошла к сундуку, чтобы достать ожерелье. Склонившись над сундуком и вынимая из него все новые и новые платья, Клаудия несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь сладить с бешено стучащим сердцем. Зов страсти еще звучал в ее разгоряченной крови. Проведи она хоть на мгновение дольше времени у него на коленях, и она сама бы поцеловала его, не дожидаясь, пока он решится. Она могла бы поспорить на любой изумруд из своего ожерелья, что он не возражал бы. Развратник.

Да нет, если кто действительно развратница – так это она. Гай, по крайней мере, не скрывал своих намерений. Она боялась сознаться самой себе, что вырвалась из его объятий лишь из-за малодушного страха, что рано или поздно он неизбежно ее покинет.

– Ну?

Клаудия вздрогнула. Ее рука наконец нащупала ожерелье, лежавшее на самом дне, и она вытащила его из сундука. Держа свое сокровище в обеих руках, она повернулась к Гаю – и из ее груди вырвался невольный вздох облегчения: пока она искала ожерелье, он успел надеть штаны. И хотя от этого непреодолимое притяжение, которое она чувствовала, глядя на его обнаженный торс, ничуть не уменьшилось, ей все-таки стало легче. Клаудия с ужасом подумала, что вряд ли их беседа была бы сколько-нибудь членораздельной, если бы, обернувшись, она увидала его наготу. Гай сидел на краю кровати. Она, и испуганная, и восхищенная, смотрела на его мощную мускулистую грудь и широкие плечи. Ее голос звучал не слишком твердо:

– Ну вот. Я никак не могла вспомнить, куда его сунула.

Гай издалека окинул ожерелье внимательным оценивающим взглядом, а потом поманил ее к себе:

– Я бы хотел рассмотреть его получше.

Она подошла к нему. Нити, унизанные изумрудами, тихо позванивая, свисали между ее ладонями драгоценной зеленой паутиной. Самые крупные камни имели форму продолговатых многогранников и были оправлены золотом, между ними тянулись золотые же нити с изумрудами поменьше. Крупных камней – и тех было множество, а уж сосчитать все мелкие у Гая ни за что не хватило бы терпения.

Он взялся рукой за одну из драгоценных нитей, зажал в пальцах большой камень:

– Эти изумруды… э-э… очень крупны.

– Да, немного грубовато, – согласилась Клаудия. – Может быть, имеет смысл вынуть камни из оправ – переплавленные золотые оправы и цепочки, несомненно, тоже стоят немало. Или вы думаете, ожерелье можно продать и в таком виде?

– Мало кто… – он оборвал себя на полуслове. – Я думаю, вынимать камни и переплавлять оправы слишком накладно. Мой агент Гарольд Милройскин знает толк в драгоценностях. Я посоветуюсь с ним при встрече.

Он взял ожерелье в руки, прикидывая, сколько оно могло бы весить.

– Знаете, Клаудия, это ведь не просто безделушка, как я себе представлял. Лучше, если оно будет храниться в моей сокровищнице под замком. – Он смерил ее холодным взглядом. – Разумеется, если вы достаточно доверяете мне.

– Вы ведь не вор, милорд. Я без малейшего страха доверила бы вам все, что у меня есть. Вернее, почти все, – уточнила она и подумала, что ее сердце вряд ли стоит в его глазах дороже, чем эти холодные, мертвые камни. Она почти выпустила ожерелье из рук, когда он остановил ее, взяв за запястье.

– Я уже много раз просил вас обращаться ко мне по имени, когда мы одни, я согласен показать это ожерелье своему агенту, только если вы обещаете звать меня «Гай».

Она посмотрела на свою руку – Гай нежно поглаживал большим пальцем пульсирующую венку у нее на запястье.

– Неужели для вас все на свете предмет торговли, Гай?

– Да. Эта привычка стала составной частью меня самого, и она неплохо мне служит. – Он повернул ее руку и повесил на нее ожерелье. – Почему бы эту ночь не подержать его в вашем сундуке? Завтра я помещу его в сокровищницу.

В его глазах пробегали таинственные искорки, и взгляд говорил, что он не забыл о своем желания поцеловать ее. Клаудия вновь спрятала ожерелье в сундук, чувствуя себя очень скованно от неотступного взгляда Гая, преследующего ее по пятам. Закрыв сундук, она вернулась к очагу и вновь взялась за тунику, которую начала шить вечером, затем принялась осматриваться в поисках иголки.

– Посмотрите на камине, – предложил Гай.

На каминной полке серебряным блеском посверкивала иголка с продетой в нее зеленой нитью.

– Простите меня, барон, я не хотела тревожить ваш сон. Если хотите, вы можете вернуться в постель.

– В самом деле? – его голос звучал с какой-то тягучей, медлительной ленцой – так, наверное, мог бы говорить голодный волк, обрети он дар речи. – А что намерены делать вы?

– Я хотела бы немного пошить, если, конечно, вам не помешает горящая свеча. Не думаю, что смогу сегодня заснуть на этих подушках.

– Вы могли бы спать в моей постели.

– Ай! – Игла вонзилась ей в палец. Клаудия вытащила ее и принялась сосать палец.

Гай похлопал по своей подушке.

– Здесь мягко и удобно. Обещаю, что в моей кровати крысы вас не побеспокоят.