Обрученные - Эллиот Элизабет. Страница 43

Гай гасил свечи одну за другой, и вскоре комната погрузилась в темноту. Пока они разговаривали, последние догорающие красные угольки превратились в пепел. Облака за окном скрыли взошедшую несколько часов назад луну. Держать глаза открытыми стало ни к чему, поскольку разглядеть что-либо в этой угольно-черной комнате было абсолютно невозможно, но зато все остальные органы чувств обострились, пытаясь скомпенсировать потерю. Сердце гулко билось, а дыхание было так учащено, как будто она только что остановилась после долгого бега. Где-то вдалеке завыла собака или волк, и этот одинокий заунывный звук заставил Клаудию поежиться. Запах от потушенных фитилей донесся до нее именно в тот момент, когда она почувствовала, как кровать прогибается под весом Гая, а затем услышала шелест покрывал – он устраивался рядом.

Ее нервы были напряжены до предела, но даже в таком состоянии она целиком сосредоточилась на мужчине, находившемся рядом. Добрый фут разделял их, но Клаудия ощущала каждое его движение, как если бы они лежали, касаясь друг друга, слышала равномерное глубокое дыхание, будто ее ухо прижималось к его груди.

Мысли Гая были так же далеки ото сна, как и ее. Она могла бы поклясться в этом. В конце концов, молчание стало нестерпимым:

– Вы не сказали мне тогда, что у меня на щеке грязное пятно.

В его голосе не было и намека на сонливость:

– О чем это вы?

Ей ужасно захотелось увидеть его сейчас.

– Я знаю, что в тот день, когда мы встретились, мое платье были измазано, но вам следовало бы сказать, что лицо у меня было тоже испачкано.

– А, это, – его голос отразил улыбку, видеть которой она не могла. Клаудия сообразила, что он лежит лицом к ней. Она повернулась к нему, не различая ничего, кроме чернильной темноты, и мысленно представляя себе невообразимую голубизну его глаз. – Это грязное пятнышко очень хорошо смотрелось. Оно было слишком очаровательно, чтобы позволить вам вытереть его самой. Я стер его, когда поцеловал вас.

При воспоминании о его поцелуях у нее внутри поднялась теплая волна.

– Я этого не припоминаю, – произнесла она едва слышно.

– Вы не можете вспомнить мои поцелуи? – спросил он низким чарующим голосом. – Вы помните, как я дотронулся до вас? Как обнимал вас и ласкал?

– Да, – прошептала она.

Его голос приобрел доверительные интонации:

– Ваша кожа была нежной, как лепесток розы. И ваш аромат – как благоухание роз. И сандалового дерева. В Монтегю сейчас цветут розы, и каждый раз, вдыхая их запах, я представляю, как касаюсь вас. И целую. Мысленно я целовал вас уже сотни раз.

Клаудия сдерживала дыхание, боясь самым незначительным движением нарушить возникшее между ними чувство близости. Его слова переворачивали ей душу и безумно волновали. Она никогда не предполагала, что вызывает в нем столь же сильные чувства, как и он у нее, никогда не думала о том, как могут на нее подействовать эти откровения. Ей потребовалось напрячь всю силу воли, чтобы не прикоснуться к нему.

– Немногие мужчины позволили бы себе признаться в таких чувствах, – продолжил он, – особенно своей возлюбленной. В таком случае женщина получает слишком сильную власть над мужчиной, возможность управлять им. Я много раз давал себе слово, что ни в коем случае не позволю женщине взять надо мной верх. И еще, я никогда не думал о женщине так много, как думаю о вас. Никогда я не желал женщины столь сильно. Я мечтаю о вас даже при дневном свете, когда глаза мои широко раскрыты. – Кровать прогнулась, когда он перевернулся на спину. – Все происходящее в моей жизни, Клаудия, я жестко контролирую. Все, кроме вас.

Она ожидала, что Гай скажет что-нибудь еще, например, каким образом он хочет добиться господства над ней. Но он хранил молчание. Значит ли это, что у нее действительно есть какая-то особая власть над Гаем? Может, он подозревает, что не все уже зависит лишь от него?

Возможно, он просто играет с ней, проверяет ее решимость сопротивляться. В уме она повторяла все, что он сказал, но не могла уловить ни единого слова, звучащего фальшиво. Клаудия ощущала невыносимое желание прикоснуться к нему, подчиниться страсти его поцелуев еще раз. Больше всего на свете она хотела оказаться в его объятиях. Но она также знала и цену его поцелуям. Губа болела, и, прикусив ее слишком крепко, Клаудия почувствовала солоноватый привкус крови. Как может она согласиться на его условия и отдаться ему, зная, как тяжела будет расплата?

Смутные очертания профиля Гая начали обретать форму по мере того, как туманный серый свет утренней зари проникал в покои. Клаудия напрягала зрение, чтобы разглядеть лицо Гая, надеясь увидеть его спящим, однако, так и не поняв, что его глаза открыты, сама заснула.

Гай ждал какой-нибудь реакции на свои слова, ждал, казалось, несколько часов, может быть, дней, надеясь хоть на какой-нибудь знак, который бы указывал, что она готова положить конец его страданиям. Ужасно, но она продолжала молчать. Солнце поднималось все выше над горизонтом, и комната из серой, погруженной в полумрак, постепенно превращалась в светло-золотистую. Он повернулся, чтобы посмотреть на Клаудию. Она лежала лицом к нему, и рот ее был слегка приоткрыт. Она спала крепким сном. Как может она спать на расстоянии вытянутой руки от него, зная, насколько сильно он желает ее? Ему приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы удержаться от побуждения прикоснуться к ней, что сон был невозможен. Что заставило его уговорить Клаудию лечь к нему в постель и при этом дать обещание не дотрагиваться до нее? Безумец, он совсем потерял голову. Такую пытку он не пожелал бы и худшему врагу.

Гай посмотрел на груду подушек на полу, раздумывая, не перейти ли ему к камину, чтобы поспать хотя бы час-другой. Он отбросил покрывало в сторону, но Клаудия пошевелилась при этом движении, и Гай замер на месте. Она тихо вздохнула во сне и провела рукой по его груди, будто желая убедиться, что он все еще рядом. Гай попытался высвободиться из-под ее руки, однако Клаудия всем телом придвинулась ближе к нему, обняв его за талию.

Гай застонал. Ее рука жгла кожу, как раскаленное железо. Ему хотелось скорее избавиться от этого непосильного бремени, обнять Клаудию и крепко прижать к себе. Но Гай знал – стоит ему пошевелить хотя бы пальцем, и он погиб.