Луна доктора Фауста - Эррера Луке Франсиско. Страница 73

Благодушное выражение вмиг исчезло с лица Гуттена, и он ответил властно и резко:

– Я дождусь вестей от своих.

Вильегас же явно начал терять если не учтивость, то терпение:

– Но губернатор может разгневаться на такую задержку, и будет совершенно прав. Он сочтет это непочтительностью…

– Прошу вас не забывать, сударь, – поднимаясь, отрезал Филипп, – что пока еще я губернатор. Я не тронусь с места, пока не узнаю о судьбе моих людей.

Вильегас в замешательстве закусил губу.

– Вот что я придумал, дон Филипп: пошлите к Кинкосесу гонца с приказом идти в Эль-Токуйо.

Филипп задумался: за эти двенадцать лет он пережил столько измен, что приучился быть осторожным.

«Вильегас пляшет под дудку Карвахаля. Он утверждает, что судья позабыл нанесенное ему оскорбление, – это ложь, измысленная им самим или внушенная ему Карвахалем. Тот пронесет свою ненависть ко мне до гробовой доски. С ним Каталина. Она своих чувств сдерживать не будет. Столкновение неизбежно. В Эль-Токуйо двадцать человек из моего отряда, и кое-кого он уже перетянул на свою сторону. Войска у Карвахаля нет: он может рассчитывать только на горожан. Я – воин, а он – писец. Посмотрим еще, чья возьмет! Как только прибудет Кинкосес с главными силами, я потягаюсь с судьей».

– Нет! Я буду ждать Кинкосеса здесь! – твердо произнес он.

– Помилуйте, дон Филипп!..

– Такова моя воля!

Глаза Вильегаса сузились. Чтобы скрыть досаду, он поднялся, отошел к костру, отрезал от туши длинный тонкий ломоть.

Когда он вернулся к Филиппу, лицо его сияло радостью.

– Ваша милость! Что я за бестолочь такая: битый час беседую с вами, а сообщить вам радостную новость и позабыл!

– Какая же это новость?

– Ваши карлики, Перико и Магдалена, воротились из Испании и находятся сейчас в Эль-Токуйо.

– Перико и Магдалена? – едва не задохнулся Филипп.

– Да-да!

Филипп одним прыжком подскочил к Вильегасу, ухватил его за плечи и принялся трясти.

– Это правда? Вы сказали мне правду, дон Хуан, или солгали, желая заманить в Эль-Токуйо?!

– Полноте, сеньор Гуттен! За кого вы меня принимаете? Мы столько лет знакомы, а вы подозреваете меня в такой низости! Если вам недостаточно моего слова, спросите у них. Эй! Ко мне! – подозвал он своих спутников. – Где видели вы в последний раз карликов Перико и Магдалену?

– В Эль-Токуйо, сеньор, – хором ответили четверо солдат.

– В доме губернатора, – добавил пятый. Филипп едва не плакал от счастья:

– Слава богу! Слава богу! Благодарю вас, дон Хуан! Простите, если неосторожно сорвавшееся слово ненароком обидело вас. Спасибо за добрую весть! Эти малыши – как родные мои дети!

Солдаты в неприязненном молчании слушали его прерывающуюся от рыданий речь. Вильегас сочувственно положил ему руку на плечо.

– Успокойтесь, дон Филипп, успокойтесь! Совсем скоро вы обнимете своих любимцев – могу вообразить, как много значат они для вас, если и мы привязались к ним всем сердцем и тешились их шутейной перебранкой.

– Ну, поведайте же, дон Хуан, все, что вам известно! Когда они возвратились в Венесуэлу? Как они оказались с вами? Что было с ними в Испании?

Вильегас, немного оторопев от такого напора, принялся рассказывать:

– Проведя три года при дворе принца Филиппа, Перико и Магдалена воротились в Венесуэлу. Мне было велено выделить им жилище, на которое имеет право каждый гражданин Коро. Магдалена носила придворное платье – это при нашей-то жаре!

– Придворное платье? – расхохотался Филипп.

– Ну да! Носила и носит со дня прибытия по сию пору, невзирая на зной, и говорит, что не возьмет на себя смелость нарушить этикет, принятый при дворе его величества.

– Ну а Перико что вытворяет? – сияя, спросил Филипп.

– Да вы просто не поверите! Он въехал в Коро верхом на маленькой английской лошадке – они называются пони – в полном рыцарском вооружении. Поначалу я решил, что это наваждение. Можете ли вы представить себе, как этот крошечный паладин, взяв копье наперевес, с криком «Святой Иаков и Испания!» атакует бродячую собаку?! Одно вам скажу: об этой парочке в наших краях долго еще будут рассказывать сказки!

– Что же, Магдалена тоже ездит на пони?

– Ну разумеется! Государь позаботился и о ней. Вы увидите эту амазонку в Эль-Токуйо.

– Как им понравилось при дворе? Что они рассказывают?

– По словам Магдалены, император дня не мог прожить без нее, она была единственным утешением в его горестном вдовстве. Еще она похваляется, к вящему негодованию Перико, тем, что королевский шут-карлик упорно домогался ее.

– Не может быть!

– Оба говорят, что, несмотря на милости, расточаемые им государем и инфантами, они проливали потоки слез в разлуке с отчим краем и с вами, дон Филипп. Узнавши, что вы живы-здоровы, они с ума сойдут от радости.

– Я сам мечтаю поскорее увидеть их, – поспешно вставая, сказал Филипп. – Ну, вот вы и убедили меня. Едем в Эль-Токуйо.

– Сами не представляете, сколь счастливо ваше решение. Оставьте записку Кинкосесу, и отправимся! Если повезет, к ночи будем в Киборе.

«Ему удалось провести меня, – злясь на себя, думал Филипп. – Но пусть не радуется: я не так-то прост и останусь в Киборе до прихода отряда».

Всадники на рысях ехали по направлению к Кибору. В полдень им оставалось покрыть еще пять лиг по беспощадной сухой жаре. Вдоль дороги тянулись поросшие кустарником пустоши, и, глядя на них, Филипп не выдержал:

– Про эти земли вы толковали? Так они куда хуже, чем в Коро.

– Вы правы, дон Филипп, но зато в какой райской долине лежит наш будущий город!

– А как попали в Эль-Токуйо Перико с Магдаленой?

– Обычным порядком: когда Хуан Карвахаль решил оставить Коро, они вместе с жителями последовали за ним.

– Ну, и довольны они?

– Как и все мы. Они немедля нашли общий язык с Каталиной и стали прислуживать ей, хотя никто от них этого не требовал и не покушался на свободу, дарованную им государем.

Губы Филиппа дрогнули в еле заметной усмешке.

«Провалиться мне на этом месте, если эта маленькая чертовка пошла в служанки к Каталине не для того, чтобы вызнать всю ее подноготную», – подумал он.

Некоторое время ехали молча, а потом Вильегас сказал:

– Знаете ли вы, что сталось с Николасом Федерманом, с этим проклятым швабом, испортившим нам всем столько крови?

Гуттен, живо поворотясь в седле, приготовился слушать.

– Как только ему стало известно, что его сместили с должности, а губернатором вновь назначили Спиру, он немедля поплыл в Испанию с намерением вновь начать свои козни. Если бы не я, все те люди, которых он привел в Кабо-де-ла-Вела, умерли бы с голоду, ибо он так торопился восстановить утерянные права, что оставил их всех на произвол судьбы. Мы их кормим, а они помогают нам отбиваться от набегов индейцев. Кстати, среди этих солдат был один прелюбопытнейший малый, которого вы, кажется, некогда знавали. Его зовут Франсиско Герреро по прозвищу Янычар.

– Янычар! Как же! Прекрасно помню его! Где он обретается ныне?

– В Эль-Токуйо. Он теперь в большом фаворе у Карвахаля, из-за того что жестоко враждовал с Федерманом.

– Чем, кстати, кончилась его история?

– Ах да! Не успел он прибыть в Испанию, как первым делом обвинил Вельзеров и Спиру в том, что они утаивают от казны часть доходов. Но Вельзеры ему так это не спустили: он сел в тюрьму, где в 1542 году и умер.

– Бедняга! – прошептал Филипп, на которого при этом известии нахлынули воспоминания.

– Это еще не все. В смертный свой час он публично покаялся, что возвел напраслину на своих хозяев… Ну, вот и Кибор. Здесь мы заночуем.

– Что ж…– рассеянно отвечал Филипп, с трудом отвлекаясь от горьких мыслей, порожденных известием о смерти Федермана.

– Переночуем, а на рассвете двинемся дальше и, если ничто нас не задержит, к вечеру доберемся до Эль-Токуйо.

– Прекрасно, – сказал Филипп, размышляя тем временем, как бы ему отсрочить выезд. Связка чеснока, свисавшая с вьючного седла, привлекла его внимание. Он вспомнил слова Диего де Монтеса: если засунуть дольку чесноку в задний проход, начинается такой сильный жар, будто человек при смерти…