Мария кровавая - Эриксон Кэролли. Страница 145

В январе 1557 года Англия была уже почти втянута в войну. В королевском дворце собрали шерифов ближайших к столице графств, чтобы сообщить о количестве ополченцев, которых они должны были представить. Заново экипировали также и королевскую гвардию. Корабли английского флота отремонтировали и укомплектовали личным составом, а гарнизон в Кале, получив свежее подкрепление, был приведен в состояние боевой готовности. После всевозможных проволочек Совет согласился послать Филиппу шесть тысяч пеших и шестьсот конных воинов, которых Англия обязалась представить в случае нападения французов на Нидерланды, и 20 января в Гринвич-парке Мария провела смотр королевских наемников-рыцарей.

Они двигались мимо нее в доспехах, колонной по трое, на крупных военных жеребцах с бело-зелеными копьями в руках. При каждом рыцаре состояло трое наемных воинов, одетых в цвета Тюдоров — зеленый и серебристо-белый. Мария стояла на высокой платформе, а они проезжали перед ней у ворот парка туда и обратно. Трубачи торжественно трубили, штандарты весело развевались па ветру, причем оформлены они теперь были по-новому. На штандартах было изображение соединенного герба Филиппа и Марии, что символизировало союз двух держав против общего врага. На одной половине поля герба красовался Белый Олень Англии на фоне геральдических цветов Кастилии — красного и желтого, на другой был изображен черный габсбургский Орел с позолоченными лапами. Наемники наняли акробата, чтобы он выступил перед Марией. Когда они проезжали мимо королевы, «он с большим искусством исполнил много забавных трюков, так что Ее Величество сердечно смеялись». После окончания смотра Мария «поблагодарила их всех за труды» и, весьма воодушевленная и ободренная, возвратилась во дворец. С таким войском и верными гвардейцами ей не нужно бояться Франции. Объединенных сил Англии и Испании будет достаточно, чтобы победить папу и его союзников.

Новый французский посол в Англии, Франсуа де Ноайль, на военные приготовления Марии смотрел совсем по-иному. Как и его брат Антуан, которого он официально сменил на этом посту в ноябре 1556 года, он считал приближающуюся войну трагическим результатом неблагоразумного замужества Марии. Авторитет власти Марии был уже исчерпан почти до предела, и война с Францией должна, по его мнению, привести к ее свержению. «Не получится ли так, — писал он, — что если она будет пытаться еще сильнее натягивать лук, то может оборваться тетива?» Ноайль видел гораздо яснее, чем сама Мария, какие душевные страдания может принести ей эта война. «Она уже почти потеряла и свой рассудок, и свое королевство, — настаивал он. — Случится вот что: с ее головы слетит корона и откатится так далеко, что прежде чем она успеет оплакать свои оплошности и промахи, ее кто-нибудь обязательно поднимет».

ГЛАВА 47

Будь твердою опорой королю!

8 марта Филипп отбыл из Брюсселя в Кале, где его ждал корабль для отплытия в Англию. Он взял с собой только двух приближенных из свиты, шесть вельмож и половину своих чиновников, оставив большую часть дома. Передвигался он крайне медленно, останавливаясь в Гейте, Брюгге, , Одеибурге, Нипорте, Дюнкерке и Гравелипе и добрался до Кале только 18 марта. Как мы видим, возвращаться в свое островное королевство Филипп не спешил, к тому же все его окружение настаивало па сколь возможно кратком там пребывании. Но, еще раз взвесив все «за» и «против» — дипломатические, военно-стратегические и финансовые вопросы, которые требовали его решения весной 1557 года, — Филипп окончательно пришел к выводу, что Англия ему нужна как активный союзник в споре с папой и французским королем. Мария могла дать ему кое-какие деньги и предоставить ограниченное число войск, но всего этого ему необходимо было много больше. Кроме того, Филиппу было нужно то, чего очень страшился королевский Совет Англии: официальное объявление войны.

В ноябре военачальник Филиппа, герцог Альба, заключил с папой перемирие на сорок дней, что спасло Рим от бесчестья осады. Но срок перемирия истек в начале года, и вновь начались враждебные маневры. Павел IV под страхом смерти повелел всем испанцам покинуть Святой город и сформировал комитет по привлечению к суду Карла V вместе с сыном как мятежников против власти святейшего престола. Тем временем Генрих II, который поклялся, что придет на помощь папе, даже если это будет стоить ему короны, послал в Италию армию под командованием герцога де Гиза. Когда Филипп держал путь к Ла-Маншу, в Риме встретились французские и папские стратеги, чтобы разработать план совместных действий.

Было очевидно, что столкновение произойдет в Италии, и потому наиболее важные контратаки Филипп должен был предпринять на севере. Если сосредоточить испанские части Филиппа на французско-фламандской границе — в самом уязвимом для Франции месте, — то французам придется воевать па два фронта, и тогда инициатива окажется в руках империи. Теперь Филиппу нужна была большая армия и полная казна, на средства из которой эту армию можно было бы содержать. А это означало новые займы, в то время как он еще не расплатился за старые. В январе король послал приказы в казначейство Севильи не оплачивать ни единого подписанного им платежного поручения, нарушая тем самым все обязательства, которые он и его министры дали в последние месяцы. Единственной надеждой Филиппа, не считая чудесного появления на горизонте корабля с сокровищами из Нового Света, была послушная жена.

В начале февраля он послал в Англию Руя Гомеса, чтобы подготовить свое прибытие. Гомес должен был передать Марии долгожданную радостную весть о возвращении супруга, но одновременно и дать ясно понять, что за это возвращение Филиппа придется заплатить: Англия должна была объявить Франции войну. Мария это восприняла спокойно, заверив Руя Гомеса, что сделает все возможное, чтобы подвигнуть Совет на такое решение. Перед отъездом Гомес уговорил Марию расстаться еще со ста тысячами фунтов и заручился обещанием королевы об участии Англии в войне. 21 февраля она написала Филиппу, что беседовать с советниками на эту тему желательно в его присутствии.

Вечером 18 марта корабль Филиппа причалил в Дувре, а на следующий день сам супруг предстал перед Марией в Гринвиче. Его возвращение было отмечено торжественным колокольным звоном и пальбой из всех пушек Тауэра, а 23 марта король и королева проследовали через Лондон в сопровождении всех знатных вельмож, лорд-мэра и глав гильдий. Внешне Филипп, казалось, исполнял свою прежнюю роль почтительного супруга Марии, по в действительности оба они изменились. Мария очень быстро оценила всю глубину перемен, произошедших с ее супругом во Фландрии. Филипп же, в свою очередь, нашел, что она весьма изнурена гнетущими сомнениями и беспокойствами, а ее изможденное лицо покрыли глубокие морщины.

Вот как венецианский посол Мишель описывал королеву в своих сообщениях дожу и сенату через два месяца после прибытия Филиппа в Англию: «Во внешности Мария была очень печальна, сдержанна и серьезна, однако вид ее по-прежнему ласкал взор. Королева, даже в своем теперешнем возрасте, не была отталкивающе некрасива. Начав говорить, она неизменно привлекала внимание. Ее резкий голос звучал так, что королеву можно было слышать далеко вокруг, но самым притягательным в ее внешности были глаза. Они были пронизывающими и внушали не только уважение, но и страх». Мишель также добавлял, что Мария стала такой близорукой, что держала бумаги очень близко к лицу. Лицо Марии, с правильными чертами, было испещрено морщинами, «вызванными больше тревогами, чем возрастом», но почти все иностранные дипломаты отмечали подвижность и гибкость ума, а также быстроту, с которой она все схватывала почти на лету. Казалось, для нее не существует никаких сложностей и она может постигнуть буквально все. Высоко был оценен также и ее талант к языкам. Посол Суриано отмечал, что «всех удивляли ответы, какие давала королева па латыни, и весьма, , умные замечания, сделанные ею на этом языке».