Утро магов - Бержье Жак. Страница 38

И хотя перед братом Фрэнсисом было именно такое откровение, он не мог подавить в себе желание вскрыть ящик, колотя по нему изо всех сил.

Неожиданно крышка поддалась, содержимое рассыпалось по земле — и молодой монах почувствовал, как ледяная дрожь пробежала по его спине. Сама древность раскрылась перед ним! Страстный любитель археологии, он едва верил своим глазам и тотчас же подумал, что брат Иеракс захворает от зависти, — но тут же упрекнул себя за эту неблагочестивую мысль и возблагодарил Небо, пославшее ему такое сокровище.

Дрожа от волнения, он осторожно дотронулся до предметов, находившихся в ящике, стараясь их рассортировать. Ранее приобретенные знания позволили ему опознать в этой груде отвертку — род инструмента, употреблявшегося когдато, чтобы ввинчивать в дерево металлические стержни с нарезкой. Чтото вроде маленьких ножниц с острыми лезвиями. Он обнаружил также странное орудие, состоявшее из полусгнившей деревянной ручки и большой медной трубки с приставшими к ней частицами расплавленного свинца, но ему не удалось определить, что это за прибор. Ящик содержал еще моток черной клейкой ленты, слишком испорченной веками, чтобы можно было определить, что это такое, многочисленные куски стекла и металла и множество маленьких трубчатых предметов с проволочными усиками — тех самых, которые язычники в горах считали амулетами, а некоторые археологи думали, что это остатки легендарной «махина аналика» эпохи, предшествовавшей Огненному Потопу.

Брат Фрэнсис внимательно осмотрел все эти предметы, прежде чем сложить их в сторонке на большом плоском камне; что же касается документов, то он оставил их под конец. Однако как всегда именно онито и составили самую важную часть находки, если учесть, что число бумаг, спасенных от ужасных аутодафе, зажженных в Эпоху Упрощения невежественными и мстительными толпами, не побоявшимися уничтожить таким образом все, вплоть до самых священных текстов, было очень невелико.

В ящике было две такие неоценимые бумаги и три маленьких листка с рукописными заметками. Все эти древние документы были очень хрупки, долгие годы высушили их, сделав ломкими, и молодой монах обращался с ними в высшей степени осторожно, защищая их от ветра краем одеяния. Их едва можно было прочесть, тем более, что они были написаны на допотопном английском, этом древнем языке, который, как и латынь, теперь уже больше не употреблялся никем, кроме монахов в обрядах литургии. Брат Фрэнсис стал медленно расшифровывать их, узнавая слова, но не вникая в их точное значение. На одном из листочков можно прочесть: «Один фунт сосисок, одна банка кислой капусты для Эммы». На втором листке: «Не забыть параграф 1000 для налоговой декларации». И, наконец, на третьем были только цифры, длинный столбец, вычитаемый из предыдущей суммы, за которым следовало слово: «Чшш!». Неспособный понять что бы то ни было в этих документах, он удовлетворился тем, что проверил расчет и нашел его правильным.

Из двух других бумаг, находившихся в ящике, одна, плотно свернутая в трубочку, грозила распасться на куски при первой же попытке ее развернуть. Брату Фрэнсису удалось расшифровать всего два слова: «Тотализатор ипподрома», и он вложил ее обратно в ящик, чтобы изучить потом, после специальной закрепляющей обработки. Второй документ представлял собой большую бумагу, много раз складывавшуюся в одних и тех же местах и такую ломкую на сгибах, что монах вынужден был удовлетвориться лить осторожным заглядыванием между листками.

Это был план, сложная сеть белых линий, начерченных на синем поле! По спине брата Фрэнсиса снова пробежала дрожь: он держал в руках «синьку», или «схему» — один из редчайших древних документов, которые археологи так высоко ценили и которые обычно с таким трудом разгадывали ученые и специалистыпереводчики! Но невероятное благословение, которое представляла собой подобная находка, не ограничивалась этим: среди слов, начертанных в одном из нижних углов документа, брат Фрэнсис вдруг обнаружил имя самого основателя его ордена — самого Блаженного Лейбовича! Руки молодого монаха так сильно задрожали от радости, что он едва не порвал бесценную бумагу. И тут он вспомнил слова, сказанные ему на прощанье пилигримом: «И да найдешь ты Голос, который ищешь!» И он действительно нашел Голос, Голос с большой буквы, подобной той, которую образуют два крыла голубя, летящего к земле с высоты небесной тверди, прописная буква, как в молитвах «Веере дигнум» или «Види аквам», большая и торжественная буква, как та, что украшает большие страницы Требника — короче: большая и великая, как его призвание! Бросив последний взгляд на «схему», чтобы удостовериться, что все это происходит не во сне, монах запел благодарственную молитву: «Блаженный Лейбович, молись за меня… Блаженный Лейбович, избавь меня…» — и эта последняя фраза была несколько смелой, ибо основатель его ордена еще только ожидал канонизации! Забыв наставления аббата, брат Фрэнсис вскочил и стал вглядываться в даль, на юг, куда ушел старый бродяга в джутовом переднике. Но пилигрим уже давно исчез… Это наверняка был Ангел Господень, — сказал себе брат Фрэнсис, — и — как знать? — быть может, это был даже сам Блаженный Лейбович собственной персоной… Разве он не указал ему точное место, где был зарыт этот чудесный клад, посоветовав ему сдвинуть определенный камень, когда произносил свои пророческие прощальные слова?.. Молодой монах погрузился в экзальтированные размышления и сидел недвижно до тех пор, пока садившееся солнце не окрасило горы в красноватый цвет и сумеречные тени не сгустились вокруг. Только тогда надвигающаяся ночь вывела его из задумчивости. Он сказал себе, что полученный им неоценимый дар, вероятно, не сможет сохранить его от волков, и поспешил закончить оборонительную стену. А затем, поскольку звезды уже появились, он разжег костер и собрал маленькие лиловые ягоды кактуса, чтобы приготовить ужин. Это была его единственная пища, если не считать горсточки сушеных пшеничных зерен, приносимых ему священником каждое воскресенье. И ему случалось голодным взглядом следить за ящерицами, бегающими по камням, и сны его были полны груд съестного…

Но в эту ночь голод отступил на второй план. Он хотел прежде всего помчаться в аббатство, чтобы сообщить братьям об удивительной встрече и чудесной находке. Но, само собою разумеется, об этом даже не могло быть и речи. Голос или не Голос — но нужно было оставаться здесь до окончания великого поста и продолжать вести себя так, как будто бы с ним не случилось ничего необыкновенного.

«На этом месте выстроят собор», — думал он, грезя возле костра. И воображение уже рисовало ему величественное здание, которое возникает на развалинах древней деревушки, здание с высокими колокольнями, видными за много километров.

В конце концов он задремал, и когда вдруг проснулся, лишь несколько головешек еще тлели в гаснущем костре. Ему показалось вдруг, что в этой пустыне он не один… Напрягая зрение, он пытался проникнуть взглядом сквозь окружающий его мрак и заметил за угасающими огнями своего жалкого очага зрачки волка, светящиеся в темноте. Издав крик ужаса, молодой монах поспешил забаррикадироваться камнями в своем гробу.

Дрожа, он лег на землю в своем убежище и спросил себя: не был ли изданный им крик нарушением обета молчания? И он погладил металлический ящик, прижимая его к сердцу и молясь, чтобы великий пост скорее кончился. Вокруг него когтистые лапы царапали камни ограждения…