Гламорама - Эллис Брет Истон. Страница 131
— Мистер Вард, пожалуйста, сядьте.
— Не раньше чем ты мне скажешь, что тут за херня творится, Палакон!
— Мы здесь для того, чтобы помочь вам, мистер Вард, — спокойно говорит Палакон.
— Да, заткнись ты, — брызжу слюной я. — Скажи мне просто, что это за херня, срань господня, да у тебя, оказывается, гребаный офис в этом гребаном посольстве. Что вы тут все, блядь, делаете — завтракали вместе?
Палакон бросает взгляд на Кратера, затем на Дельту, затем на японца, который нетерпеливо хмурится и с недовольным видом утвердительно кивает Палакону.
Спокойно, взвешивая каждое слово, Палакон спрашивает:
— И что же именно, Виктор, вы хотите знать?
— На кого вы работаете? — спрашиваю я. — Палакон обдумывает мой вопрос: видно, что у него нет готового ответа. — Палакон, мать твою!
Я смотрю в сторону инспектора из Интерпола, который, по всей видимости, только зря занимает в этой комнате место, поскольку практически не обращает внимания на происходящее. Но эти скулы, эта линия подбородка — я определенно видел их где-то раньше, и теперь изо всех сил пытаюсь вспомнить где.
— Я просто ищу лучший способ…
— В жопу твой лучший способ, — ору я. — Скажи, блядь, попросту. На кого ты работаешь?
— Я — независимый подрядчик, мистер Вард…
Я не даю ему закончить:
— Ты не услышишь от меня больше ни слова, пока не скажешь, на кого работаешь.
Длинная пауза, во время которой Дельта тяжко вздыхает, а затем утвердительно кивает Палакону.
— На кого ты, блядь, работаешь? — спрашиваю я. — Потому что Джейми Филдс никакого отношения ко всему этому не имеет, верно?
— Ну, не то что бы… совсем не имеет, — покачивает головой Палакон.
— Черт бы тебя подрал, Палакон. Я просто не могу больше выслушивать всю эту гребаную хрень, — взвизгиваю я.
— Мистер Вард…
— Они убили Тамми Девол, — кричу я. — Они изнасиловали ее на хер, а затем перерезали ей горло. Бобби Хьюз приказал убить ее.
Все безучастно смотрят на меня из-за стола, словно на недоумка, до которого почему-то не доходят простейшие вещи.
— Мистер Вард… — снова начинает Палакон, причем чувствуется, что его терпение вот-вот лопнет.
— Мать твою так, Палакон! — ору я. — На кого ты, блядь, работаешь? — Я подскакиваю к столу, хватаюсь за его край и наклоняюсь к самому лицу Палакона. — Скажи, блядь, на кого ты работаешь? — ору я истошно, так что у меня перекашивается лицо.
Палакон делает глубокий вздох и смотрит на меня ледяным взглядом. А затем отвечает:
— Я работаю на вашего отца.
Затем он делает паузу, смотрит куда-то в сторону, а затем снова на меня.
— Я работаю на вашего отца, мистер Вард.
Это говорится так естественно, сообщается так бесстрастно, словно где-то посреди реальности передо мной распахнулась дверь, и я вылетаю из нее и лечу над зимним заледенелым шоссе, затем начинаю падать, и нет никого, кто мог бы поймать меня, поэтому я со всей силы врезаюсь в твердый бетон. Смысл происходящего в том, что истина — это хаос, и по мере приближения к истине хаос возрастает. Связанное с этим физическое ощущение заставляет меня на миг позабыть обо всем, что происходит в этой комнате: о Расселе, который поправляет прическу рукой, о японце, который закуривает очередную сигарету, о мухе, кружащей с жужжанием у меня над головой. Все эти люди — сообщники, и стол, за которым они сидят, внезапно становится бескрайним, и они строят планы, строчат меморандумы, набирают актеров, разрабатывают маршруты. Что-то незримое начинает зарождаться в холодном воздухе комнаты для интервью, и оно надвигается, накатывается на меня. Но то, что инспектор Интерпола кажется мне таким знакомым, немедленно расставляет все по своим местам, заставляет меня вспоминать предыдущие сцены, и у меня рождается догадка, которая развеивает морок.
— Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я уже спокойно.
— Меня нанял ваш отец, — говорит Палакон. — Он сам пришел ко мне.
Я медленно отхожу от стола, прикрыв ладонью рот, и, подняв опрокинутый мной стул, сажусь на него.
— Мистер Вард, — начинает японец (он говорит с сильным акцентом). — Срок пребывания вашего отца в сенате США скоро истекает. Это верная информация?
Я тупо гляжу на него:
— Я… я не знаю.
Японец продолжает:
— Ваш отец собирается участвовать в…
— Подождите, — восклицаю я, перебивая его, — какое это отношение имеет ко всему происходящему?
— Виктор, — подхватывает Палакон, — ваш отец…
Японец перебивает его:
— Мистер Палакон, прошу вас, позвольте мне продолжить.
Палакон неопределенно кивает головой.
— Нас до сих пор не представили друг другу, — говорит японец.
— Кто вы? — спрашиваю я.
Подумав, он отвечает:
— И в целях личной безопасности — моей и вашей — нас так и не представят.
— О блядь, — цежу я, скрипя зубами. — Блядь, блядь, блядь…
— Мистер Джонсон, срок пребывания вашего отца в сенате США скоро истекает. — Японец выдерживает паузу. — Он заинтересован в том, чтобы двигаться дальше, скажем так. — Японец жестикулирует руками, пытается выдавить из себя ободряющую улыбку, но у него ничего не получается. — Расти вверх. Он собирается участвовать в борьбе за высшую должность, за…
— О блядь, блядь, блядь, блядь…
Мои стенания обрывают японца на полуслове, и он замолкает.
— Мистер Вард, — начинает Кратер, — когда ваш отец явился к нам, он был обеспокоен некоторыми… ну, некоторыми вашими наклонностями, скажем так…
— Он пытается сказать, Виктор, — перебивает Палакон, — что вы вовсе не черный ящик.
— Я не что? — переспрашиваю я.
— В определенных кругах, в некоторых СМИ, отлично знают, кто вы такой на самом деле, — берет слово Дельта. — Это делает вас удобной мишенью.
— Некоторые аспекты вашего образа жизни, по мнению вашего отца, — Дельта подыскивает слова, — снижали шансы достигнуть поставленной им задачи.
— Послушайте, Виктор, — нетерпеливо продолжает Кратер. — Ваш отец хотел, чтобы вы отправились куда-нибудь отдохнуть.
— Но почему он этого хотел? — спрашиваю я, стараясь говорить медленно и сдержанным тоном.
— По его мнению, некоторые ваши… э-э-э, выходки, скажем так… — Палакон ищет слова, чтобы закончить предложение, и не находит их. Он роется в бумагах, лежащих на столе, отчего начинает казаться, что комната стала сразу меньше. — …они производят неблагоприятное впечатление.
Палакон снова делает паузу.
— Они… они излишни и могут ухудшить его репутацию, — добавляет он, стараясь быть по возможности деликатным.
— Существовала озабоченность тем, что это может нарушить все расчеты, — говорит японец. — Особенное беспокойство вызывал ход дел в Нью-Хемпшире, поскольку вы…
— В это углубляться пока не следует… — обрывает его Палакон.
— Да, разумеется, — говорит японец. — Вы совершенно правы.
— Виктор, ваш отец абсолютно не хотел причинить вам никакого вреда, — продолжает Палакон. — Он просто хотел, чтобы вы… ну, скажем так, немного развеялись. Он хотел, чтобы… вам было, чем занять… э-э-э, свое время. Он не хотел, чтобы вы оставались в Штатах.
Палакон делает паузу.
— Поэтому он пришел к нам. Мы все обсудили. Обо всем договорились.
Молчание, гулкое и безжалостное. Я просто смотрю на них, не в состоянии воспринять все это, потому что некоторые детали мой мозг просто отказывается принять, а этих деталей становится все больше и больше, и у меня такое ощущение, словно я смотрю на все происходящее через окно, которое заколочено, к тому же за ним все равно ночь, и никто никогда не признается мне в том, кто он такой на самом деле.
Мы скользим по поверхности вещей.
Самое важное — это то, о чем ты даже не догадываешься.
Комната покачивается, затем вновь выпрямляется.
Снаружи раздается гром.
Ты справился с чувством беспокойства. Ты заставил себя посмотреть в их лица. Ты не стал падать. Ты пытаешься сделать вид, что тебя еще хоть что-то волнует. Но ты не можешь. Даже если бы ты хотел, все равно бы не смог. И сейчас, в этой самой комнате, до тебя доходит, что они тоже это знают. Смятение и безысходность совсем необязательно подталкивают людей к действиям. Это мне давным-давно сказал кто-то из офиса моего первого рекламного агента. Но только сейчас я понимаю, что он имел в виду. Только теперь я понял значение этой фразы.