Атласная змея - Эмар Густав. Страница 27

— Разве мой отец считает своего сына за болтливую старуху? То, что говорит вождь, всегда верно, у него язык не раздвоен. Мой отец даст огненной воды моим воинам, и все будет хорошо.

— Вы получите огненную воду по возвращении из экспедиции, и поэтому я в ваших же собственных интересах советую вам поторопиться.

— Мой отец даст нам теперь же ружья?

— Хорошо! Воинам моего сына по выходе их из форта дадут десять ружей, пороху и пуль.

— Ох! Мой отец — великий начальник бледнолицых; Голубая Лисица исполнит все, что он обещал.

— Я рассчитываю на вашу честность, вождь, — добавил капитан Затем, указав на чужестранцев, сказал: — Оба эти воина будут сопровождать вас во время экспедиции, как это было условленно

— Голубая Лисица будет повиноваться обоим этим воинам, как он повинуется своему отцу. Голубая Лисица великий храбрец в своем племени; кто осмелится ответить ему — нет, когда он говорит я хочу?

Капитан встал.

— Теперь как раз пора ехать, — сказал он. Вождь поднес горлышко бутылки ко рту и опорожнил ее одним духом.

— Голубая Лисица готов, — отвечал он, ставя на стол пустую бутылку.

Все вышли

— А как вам кажется, — шепотом спросил старший из чужестранцев капитана, — в состоянии ли будет этот человек после того огромного количества спирта, которое он поглотил, вести себя как следует?

— Успокойтесь, — возразил так же тихо капитан, — желудок этого негодяя до такой степени сожжен крепкими напитками, что они уже не производят на него никакого действия. То, что он выпил сейчас, для него ровно ничего не значит; я видел, как он проделывал еще и не такие штуки.

— Значит, мы можем доверять ему?

— Вполне! Он по-своему честен, и душой и телом предан англичанам, словом, это как раз такой человек, какой вам именно нужен Трудно было бы найти другого, более..

— Откуда вы это знаете? — спросил молодой человек, резко перебивая капитана.

— Я так думаю, — отвечал офицер с двусмысленной улыбкой.

Лошади были оседланы, мулы навьючены. Два солдата держали каждый по пяти ружей на плече; двое других держали большой жестяной ящик, наполненный порохом, и мешок с пулями это было оружие и боевые припасы, обещанные индейскому вождю Оба чужестранца сердечно простились с английскими офицерами и прыгнули в седла Отдан был приказ открыть ворота форта.

— Прощайте, господа, — сказали иностранцы, — еще раз спасибо вам за ваше гостеприимство.

— Прощайте, господа, — отвечал капитан, — счастливого пути и в особенности удачной охоты! Будьте осторожны: дичь, которую вы хотите подстрелить, может сама напасть на охотника, поэтому старайтесь не давать захватить себя врасплох!

Чужестранцы, по всей вероятности, поняли намек, заключавшийся в этих загадочных словах, они оба покраснели, не произнося ни слова, а затем, пришпорив лошадей, удалились крупной рысью.

Через несколько минут они достигли уже индейских шалашей, где были приняты краснокожими со знаками глубочайшего почтения.

Никакими словами нельзя описать, как ликовали индейские воины, получив оружие, присланное им комендантом английского форта Радость эта походила на беснование безумных, и вождь довольно долгое время не мог заставить их успокоиться. Наконец, возбуждение постепенно утихло, и все пришло в обычный порядок Голубая Лисица, не теряя времени, приказал убрать тольдосы и как можно скорее готовиться к отъезду. Через несколько минут воины уже стояли, выстроившись в одну шеренгу, а затем углубились в лес, где не замедлили исчезнуть, идя тем эластичным, так называемым гимнастическим шагом, за которым лошади трудно следовать даже рысью и которым так гордятся индейцы Оба путешественника следовали в арьергарде. С вершины крепостной стены английские офицеры следили за тем, как снимались с лагеря краснокожие; когда вслед за краснокожими в лесу исчезли и всадники, офицеры спустились со стены.

— Бедные молодые люди, — сказал прапорщик Уард, — ради чего это им пришло в голову, таким богатым и таким красивым, добровольно подвергать себя всем опасностям подобного путешествия, не преследуя при этом ни выгод, ни славы?

— Вы ошибаетесь, сэр, — отвечал капитан, — выгода, которой они ожидают, — мщение и, к сожалению, оно, по всей вероятности, им удастся.

— Я вас не совсем понимаю, сэр Джеймс. Почему это к сожалению?

— Я хотел этим сказать, старый дружище, что быть и казаться — две совершенно различные вещи.

— Я никогда иначе и не думал. Итак, эти молодые люди..

— Не мужчины!

— Э? Кто же они в таком случае… обезьяны?

— Не думаю, — отвечал капитан, улыбаясь

— Черти?

— Скорее, да, или нечто в этом роде.

— Значит, женщины?

— Угадали, и притом такие женщины, которых ненависть делает коварными и жестокими!

— Зачем же вы их здесь принимали? — проворчал прапорщик сквозь зубы.

— Если бы это зависело только от меня, крепостные ворота не отворились бы для них; но я получил на этот счет особые приказания… Вы увидите, сэр, что посещение этих дам принесет нам несчастье.

— Это почему?

— У меня такое предчувствие. Помните вы смерть графа де Жюмонвилля?

— Мой Бог! Да… я не забуду ее до самой смерти, — проговорил прапорщик, отворачиваясь.

— Ну, так вот! Если я не ошибаюсь, это будет продолжением того печального дела.

— Тем хуже, капитан! Дай Бог, чтобы вы ошиблись. Довольно и того, что это дело лежит на нашей совести, хотя мы исполняли только приказания! Но не будем больше говорить об этом, хотите?

Капитан Мэке, вероятно, был одного мнения с прапорщиком Уардом.

Он ничего не возразил и, грустный и озабоченный, направился в свое помещение.

Смерть французского офицера, хотя они помогали ей только невольно, лежала тяжелым гнетом на сердце обоих этих храбрых солдат.

Голубая Лисица недаром хвастался, что он великий храбрец, и сэр Джеймс Мэке отдавал ему только должное, хваля его ловкость, его преданность, а также его храбрость.

Оба путешественника очень скоро уже и сами могли оценить все эти качества начальника конвоя.

Они могли только хвалить его за это. Умный индеец на каждом шагу давал им доказательства своих способностей проводника; он никогда не ошибался, никогда не колебался; он двигался так же быстро и решительно по пустыне, как если бы люди, по следам которых он шел, заранее сообщили ему свой маршрут. Сломанная ветка, оторванный лист, слегка помятый мох на дереве, замутившаяся вода, примятая трава, — словом, всякая безделица служила ему указанием и заметкой, мешавшей ему отклониться от настоящего пути.