Сожженные Леса - Эмар Густав. Страница 17

Он им в двух словах объяснил, чего от них ожидали. Лесные бегуны сейчас встали, взяли на два дня корму лошадям и, заложив ветками вход в пещеру, последовали за Курумиллой.

Свидание лесных бегунов с Валентином и Бальюмером было трогательное; они знали друг друга и уважали.

Охотники были числом в пятнадцать человек; старые лесные бегуны, привыкшие ко всем случайностям жизни в пустыне, следственно, союз с ними был очень важен.

Кастор представил Валентину дона Пабло как своего друга, но более не распространялся на его счет, обещая после познакомить его более с ним.

Искатель следов пожал руку молодому мексиканцу.

— Товарищи, — сказал Валентин, — не теряя время мы должны сговориться, потому что кроу не замедлят напасть на наших новых друзей.

— Переговоры будут коротки, — прервал Кастор, — мы только ваши союзники; у вас своя цель, поэтому вместо переговоров дайте приказание, и мы его исполним в точности.

— Тем более, — возразил Бальюмер, бесцеремонно прерывая Кастора, — что дело идет о нечаянном нападении, которое нечего обдумывать…

— Позвольте мне сделать одно замечание, — сказал гамбусино.

— Говорите, сеньор Хосе, говорите.

— Мы не имеем другой цели, кроме как предотвратить опасность от наших собратьев и не попасться в руки краснокожих, не правда ли, сеньоры?

— Совершенно справедливо, — отозвался Валентин.

— Но, — продолжал гамбусино, — мы их совсем не знаем и никогда не имели с ними никакого дела. Мы только предполагаем, что они эмигранты или купцы; что же касается до того — честные ли они люди или нет, то это нам неизвестно.

— Что же вы хотите этим сказать? — спросил Валентин.

— Я хочу сказать, — отвечал с улыбкой Навая, — что, не зная людей, которым мы хотим подать помощь, не мешало бы осторожность присоединить к человеколюбию.

— Да, — вмешался, смеясь, Бальюмер, — мой прадед, уроженец Нормандии, всегда говорил, что пословица «осторожность — мать безопасности» как нельзя более подходит к пустыне.

— Это правда, — возразил гамбусино. — Придерживаясь этой мудрой пословицы, повторяю еще раз, что желаю спасти совершенно неизвестных нам людей; не следует нам заходить слишком далеко, предварительно не узнав, кто они такие на самом деле. Пожалуй, спасем их, но, сделав это, не заходя к ним в лагерь, удалимся. Кто знает, быть может, впоследствии нам придется раскаяться в том, что выказали столько человеколюбия по отношению к этим людям: они, может быть, окажутся недостойными этого.

Настало непродолжительное молчание. Все взоры были устремлены на Валентина, который, казалось, размышлял о только что сказанном.

После нескольких минут размышлений Валентин поднял голову и, протягивая гамбусино руку, сказал:

— Вы безусловно правы, сеньор дон Хосе. Не знаю почему, но я чувствую к этим людям совершенно безотчетное отвращение. Но все-таки долг наш повелевает им помочь, в противном же случае мы совершили бы не только предосудительный поступок, но преступление и подлость. Защитим же их, но кроме этого между нами и ими ничего общего не должно быть.

— Так спасем же их инкогнито, — сказал, смеясь, Бальюмер.

— Тем более, — прибавил Кастор, — что познакомиться с ними мы всегда успеем.

— Итак, это решено? — спросил Валентин.

— Решено! — отвечали все присутствующие в один голос.

— Ну, так вот что нам следует сделать: мы не так многочисленны, чтобы образовать и разделиться на несколько отрядов, а должны не разъединяться. Вождь будет нашим проводником: он хорошо исследовал местоположение лагеря кроу и подведет нас к нему так, чтобы в случае надобности мы могли отрезать им отступление, поставив их между двух огней. Мы не будем действовать до тех пор, пока эмигранты будут в состоянии удерживать свою позицию; но как скоро они станут ослабевать и лагерю их будет грозить опасность сделаться добычей хищников, тогда, только тогда мы примем участие в сражении, стараясь по возможности не выказать нашу малочисленность. В крайнем случае, если этот маневр не принесет желаемого результата, то нападем стремительно на кроу, стараясь не разъединяться. По окончании сражения мы отступим так, чтобы нас обе стороны не могли узнать. Хорошо ли будет так, товарищи?

— Хорошо! — отвечали охотники.

— Осмотрите же повнимательнее ваше оружие, да и в путь!

Охотники поместились один за другим. Курумилла, следуемый непосредственно Валентином Гиллуа, стал во главе колонны.

Затем по знаку Искателя следов охотники тронулись в путь, ступая по следам впереди идущего.

Охотники спустились по довольно крутому склону, прилегающему к не особенно широкой, но совершенно открытой долине, посредине которой протекал узкий ручей.

Как только Курумилла достиг окончания склона, вместо того чтобы углубиться в лес, он круто повернул направо и стал пробираться по опушке. Это безмолвное шествие продолжалось около двадцати минут.

Курумилла вел так искусно своих товарищей, что, скрывая их постоянно, он достиг вместе с ними небольшой группы скал, занимавших средину долины и защищавших переход через ручей, про который мы уже упоминали.

Достигнув подножия гор, вождь остановился.

— Вот ваш пост, — сказал он.

Трудно было бы найти более удобную позицию как по отношению защиты, так и по неприступности ее.

Нисколько не рискуя быть замеченными, охотники с этого места могли свободно видеть всю долину.

Позади их порой сверкали искры от тлеющих костров, зажженных в лагере кроу; впереди же, как длинное черное пятно, виднелся лагерь эмигрантов, окруженный частоколом.

Изредка на равнине, белой от снега, выделялись тени краснокожих, которые подобно змеям ползли по направлению последнего.

Охотники были совершенно свободны в своих действиях, и от их произвола зависело — принимать участие или нет в предстоящем сражении.

По обыкновению, как бывает в этих странах перед восходом солнца, утренняя заря принимает молочный цвет, дозволяющий различать предметы на далеком расстоянии.

Каждый встал на место, указанное тихим голосом Валентина. Неподвижные, как статуи, охотники ожидали сигнала своего начальника.

Сильный ветер, подхватывая и крутя хлопья снега, уносил их в пространство. Порой вдали у склона слышался заунывный крик совы — птицы, приветствующей первой приближение дня.

Вдруг яркий свет распространился на горизонте, и в ту же минуту окрестности огласились боевым кличем кроу.

Как шакалы, они ринулись вперед, и в то же мгновение раздался ружейный залп, а потом уже отдельные выстрелы.

— Дело будет жаркое, — заметил весело Бальюмер, потирая руки.

Кроу, по своему обыкновению, подползли к лагерю эмигрантов так близко, как только было возможно, и пустили в него зажигательные стрелы.

Повторив это два или три раза, краснокожие по боевому свистку своего вождя бросились на частокол, стараясь влезть на него в нескольких местах сразу.

Но им пришлось иметь дело с нетрусливым неприятелем. Да к тому же белые были на страже.

Зная, что краснокожие следят за ними, они употребили все средства, чтобы укрепить лагерь. Стрелять же они начали только тогда, когда могли наверное рассчитывать, что выстрелы их достигнут цели. При помощи пистолетов и сабель им удалось сбросить с частокола неприятелей.

Но индейцы не растерялись и снова сделали нападение, но на этот раз с большей осторожностью и искусством.

По приказанию своего вождя они запаслись щитами, которые при первом приступе не сочли нужным употребить в дело.

На этот раз, укрываясь ими от ударов, они с новым остервенением бросились на лагерь эмигрантов.

Достигнув частокола, они кинули в лагерь фашины, начиненные сухой травой, и подожгли их.

Битва начала принимать грандиозные размеры.

Фашины достигли своего назначения: смоляные покрывала кибиток загорелись.

Эмигранты, принужденные в одно и то же время заняться тушением пожара и отбивать врагов, защищались с отчаянной храбростью.

Уже человек сорок перелезли через частокол и, потрясая топорами над головами, испускали дикие крики.