Сурикэ - Эмар Густав. Страница 27

Биго, интендант Канады, маркиз де Водрейль, генерал-губернатор колонии, стояли, как было известно всем, во главе заговора, целью которого было погубить Новую Францию, чтобы, пользуясь катастрофой, избегнуть заслуженного наказания.

К счастью, Монкальм привез в Канаду 1 300 000 ливров и не передал их этим хищникам. Он прямо приступил к делу; эта сумма, в сущности весьма незначительная, позволила ему хотя бы несколько улучшить положение дел и дать на довольно долгое время хлеба тем, у кого его не было.

Этот способ действия и решительность, выказываемая генералом во всем, — явление, совершенно непривычное в Новой Франции, — принесли Монкальму популярность, и все честные люди, чувствуя его поддержку, собрались вокруг него и сделались не только друзьями, но, так сказать, его пособниками. Мы не преувеличиваем, говоря, что менее чем в два месяца генерала стали обожать все те люди, которых он спас от голодной смерти.

Краснокожие союзники Франции страдали не менее белых; эти отважные люди, довольствующиеся столь малым, стали преданными друзьями нового Ононтио.

Приезду генерала в Канаду предшествовала блестящая военная слава; новому главнокомандующему надо было во что бы то ни стало одержать решительную победу, которая выказала бы его в настоящем свете.

Генерал знал все это и потому сильно тревожился; условия, при которых он начинал кампанию, не походили ни на что виденное им до сих пор; он привык командовать большими массами в знакомой местности, привык иметь дело с опытными войсками; он передвигал их, как шашки, по знакомому полю; зная пути сообщения, реки, мосты, броды, нетрудно было составить план кампании.

В Канаде условия были совершенно иные; здесь не было путей сообщения, навигация была почти невозможна, на каждом шагу встречались быстрины; приходилось переходить через широкие реки, девственные леса, пустыни, где нельзя было найти провианта; война совершенно преображалась; необходимо было точное знание местности, а именно этого и недоставало генералу; таким образом, ему приходилось идти наудачу, полагаться на указания, часто ошибочные, которые давали лесные охотники иногда нарочно, а иногда по глупости; война была рядом неожиданностей и мелких стычек, следовавших непрерывно одна за другой, пока решительный удар не закончит вдруг кампанию.

Эти невозможные условия, не похожие ни на что, делавшееся в Европе, сильно затруднили генерала, затруднили его более, чем он сам решался признаться.

Ему необходимо было победить во что бы то ни стало; он знал это; его враги исподтишка радовались; они с нетерпением ожидали такого же поражения, какое потерпел барон Диеско, чтобы обвинить его и призвать обратно во Францию. Они работали во мраке, создавая препятствия на его пути; они не отступали даже перед изменой, лишь бы низвергнуть главнокомандующего, потому что решительная победа генерала повлекла бы за собой их погибель; их страх был велик; победив, генерал стал бы всемогущ; их грабительство обнаружилось бы, и они не избегли бы наказания.

Следовательно, представлялось два исхода: погибель Монкальма — в случае поражения, и его полновластие — в случае победы; интенданту и его сообщникам не оставалось никакой надежды. Таковы были разнообразные причины, заставлявшие главнокомандующего тревожиться об отсутствии Шарля Лебо, единственного из всех охотников, которому он вполне доверял.

Монкальм уже перестал надеяться на возвращение молодого человека; он думал, что тот умер или попал в плен, так как мысль об измене ни на минуту не приходила ему в голову; вдруг, в ту минуту, когда генерал ожидал всего менее, он, к своему несказанному удовольствию, увидал Шарля возле себя.

— Наконец-то! — воскликнул генерал с радостью.

— Ничего, генерал, время терпит, нам некуда спешить.

— Вы уверены в этом?

— Даю вам честное слово.

— Это хорошо, — возразил генерал, — но вы знаете индейскую пословицу, что у деревьев есть уши, а у листьев — глаза?

— Знаю, генерал.

— Хотите, я остановлю войска? Вокруг нас слишком много людей, мы не можем разговаривать свободно!

— Это правда, генерал, но лучше несколько стесниться, чем остановить движение колонны; нам еще остается пройти добрых две мили, и надо прийти вовремя.

— Пожалуй, будем говорить как придется; но мне кажется, я нашел средство… — сказал генерал, смеясь, так как вся его веселость вернулась к нему.

— Какое средство?

— Средство говорить, не стесняясь.

— Гм! Какое же это средство? — спросил Шарль, окидывая взглядом толпу, теснившуюся вокруг них.

— Средство весьма простое: нам стоит только говорить по-латыни, и наши спутники, правда, услышат нас, но не поймут ничего.

Охотник засмеялся:

— Ей-богу, генерал, превосходный способ; никто, кроме вас, не в состоянии выдумать чего-либо подобного.

— Вы льстец! — И он продолжал на языке Цицерона: — Теперь сообщите мне в подробности все происшедшее и особенно причины, задержавшие вас; я очень беспокоился и уже начал думать, что вы умерли или попали в плен.

— Право, генерал, вы сами виноваты немного, что я опоздал, — отвечал Шарль тоже по-латыни.

— Как это? Я пока еще не вижу…

— Позвольте мне объясниться, генерал.

— Говорите, я слушаю.

— Вы не знаете страны, где вам предстоит маневрировать.

— Это правда, — сказал Монкальм, вздыхая, — между всеми картами, так любезно доставленными вами, нет ни одного снимка с этой местности.

— Именно этот пробел я и хотел пополнить во что бы то ни стало.

— То есть как? — спросил генерал с напряжением.

— Так как карты не было, то оставался один способ добыть ее.

— Снять ее! — воскликнул генерал.

— И я сделал это.

— Как, вы сделали эту карту?! — в радостном удивлении вскричал Монкальм.

— Да, генерал; признаюсь, это было нелегкое дело.

— Вполне верю, — сказал Монкальм, сильно пожимая руку молодого охотника.

— Это потому, что карта, которую я сделал сегодня, не походит на другие карты.

— Как так?

— Вы сейчас поймете меня.

— Говорите, говорите, я не пророню ни слова.

— Карты, которые я имел удовольствие поднести вам, были сделаны для офицеров, весьма мало знакомых с местностью или вовсе незнакомых с ней.

— Я заметил, но это не умаляет их цены.

— Позвольте, генерал, в данном случае было совершенно иное дело; вы вовсе не знаете Канады?..

— К несчастью, это правда, но я надеюсь…

— Вот что я сделал: дело было серьезное, потому что вам приходилось маневрировать в местах, вам совершенно незнакомых; я решился снять подробный план со всей страны на десять миль в окружности; все отмечено с величайшим тщанием, я не забыл ни скалы, ни дерева; когда мы дойдем до озера, то изучим местность с картою в руках, и через четверть часа вы будете знать ваше поле действия так же хорошо, как я сам.

— На этот раз вы спасете мне честь, друг мой; без вас я бы погиб сегодня.

— Может быть; я не хочу, чтобы ваши друзья могли смеяться над нами.

— Благодарю, милый Шарль, — сказал генерал, тронутый.

— Еще одно слово, я вам сейчас доскажу все.

— Да, это самое лучшее, тогда я буду в состоянии судить сам.

— Отлично! Я хотел только сказать вам, что доставил охотника, который служит проводником английской армии, это дает нам возможность сделать все приготовления.

— Это жестокая шутка, — сказал Монкальм, — но на войне всякий старается пользоваться тем, что ему выгодно.

— И я думал так; этот охотник мой друг, и я позволяю себе просить вашей благосклонности для него.

— С этой минуты он может рассчитывать на меня, мой милый Шарль; где план?

— У меня в ягдташе, — отвечал охотник, улыбаясь.

— Хорошо, я думаю, что пока мы оставим этот разговор; гренадеры встрепенулись, лучше помолчим.

— Да, не дадим им возможности делать всегда неприятные догадки; пойдемте вперед.

— Видишь ли, Золотая Пуговица, — говорит один гренадер, — главнокомандующий говорит с Сурикэ на его родном языке.