Врата Мёртвого Дома - Эриксон Стивен. Страница 68
Девушка заметила, что старик до сих пор старался держать у груди ту руку, которой он ночью дотронулся до нефрита.
– Ты, думаешь, в этом есть какой-то смысл? – спросила она. – Но если это правда, то почему каждый маг, поработавший хоть день на Отатарале, либо умер, либо сошел с ума? В твоих словах, Гебориец, нет последовательности…
– В таком случае сиди на своем месте, – отрезал он и нырнул под навес первого тента, прихватив с собой провиант.
Фелисин обернулась на Баудина. Головорез пожал плечами, а затем без особенной спешки занял вторую палатку.
Девушка вздохнула. Она была очень утомлена, однако сонливости не ощущала. «Если я сейчас заберусь под тент, то буду там просто лежать, рассматривая швы на парусине над головой».
– Лучше забирайся внутрь, – послышался голос Баудина.
– Я еще не сплю.
Он вылез и подобрался поближе, подобно хитрому коту.
– А мне не важно, хочешь ты спать или нет. Сидя под солнцем ты будешь потеть, а это означает повышенный расход воды, а ее и так у нас немного. Поэтому залезай под этот чертов тент, девушка, пока я не положил руку на твою задницу.
– Будь здесь Бенет, ты бы не посмел…
– Этот ублюдок мертв! – проревел громила. – И Худ бросил его прогнившую душу в самую глубокую яму!
Она презрительно усмехнулась.
– Ты можешь бравировать только сейчас – в его присутствии от тебя нельзя было вытянуть и слова.
Некоторое время он смотрел на девушку, как кровавая муха, попавшаяся в сеть паука.
– А может, ты не права, – произнес Баудин, и по его лицу скользнула коварная ухмылка.
Почувствовав озноб, девушка увидела, как головорез большими шагами отправился вновь к палатке, наклонился и скрылся внутри. «Меня не удастся одурачить, Баудин, – подумала девушка. – Ты был прислуживающей дворняжкой, и то, что сейчас рядом нет Бенета, – твое чистое везение, парень. Иначе корчиться бы тебе у его ног». Помедлив еще несколько минут в знак полного неповиновения приказам, она наконец залезла в свою палатку.
Разобрав постельные принадлежности в скатке, она улеглась. Однако сон не шел, и девушка еще долго лежала под широким пологом, страстно желая хотя бы немного дурханга или кувшин вина. Через некоторое время багровые реки все же взяли ее в свои объятия, защищая от плохого настроения и увлекая все дальше и дальше в бездну. Она вызвала в своем воображении образ Бенета и все чувства, которые были с этим связаны. Однако река неумолимо текла к своей тайной цели, и, ощутив вновь ее теплые волны, девушка внезапно почувствовала, что приближается к разгадке. Да, она поняла, что скоро все откроется, и с этим событием резко переменится весь ее мир, станет шире, ярче и разнообразнее. Она будет не просто пухленькой бесформенной девочкой, которой пользовался каждый, кто хотел. Она станет всемогущей и, несмотря на небольшой возраст, будет называть себя девушкой с большой иронией.
Именно это и обещал ей странный сон; презрение к самой себе уйдет, уступив место всеобщему поклонению. Но в данный момент существовала очень большая разница между реальной жизнью и сном, по крайней мере, это отразилось в циничном взгляде Геборийца, когда Фелисин в порыве откровения рассказала ему свои видения. Знаток людских душ не сказал ничего определенного. Теперь он будет высмеивать ее фантазии о превратностях судьбы. Старик всегда считал, что нужно полагаться только на осязаемые факты, а не на гипотетические рассуждения, которые достойны только презрения. «Но священник неправ! Я ненавижу саму себя, а он ненавидит каждого вокруг. Так кто же из нас больше потеряет?»
Она проснулась ослабевшая, с иссохшими губами и ощущением ржавчины во рту. Воздух был наполнен какими-то частицами, а через ткань просвечивал неясный серый свет. С улицы послышался шум, свидетельствующий о том, что спутники уже проснулись и принялись готовиться к очередному переходу. Сначала что-то пробормотал Гебориец, в ответ на это послышалось ворчанье Баудина. Фелисин закрыла глаза, пытаясь вновь попасть в объятья красной реки, несущей ее через сон, однако та успела раствориться.
Фелисин, поморщившись, села. Каждый сустав отдавался болью от огромного напряжения. Она знала, что все остальные ощущают то же самое. Гебориец давно уже начал понимать, что их группа ощущает недостаток питательных веществ, но ничего не мог с этим поделать: суточный рацион включал немного сушеных фруктов, кусок вяленого мяса мула и сухого, как кирпич, темного хлеба доси.
Ощущая боль в мышцах, она медленно выползла из палатки на прохладный утренний воздух. Двое мужчин сидели за завтраком, раскрыв мешки с провизией. В них осталось совсем немного еды, за исключением хлеба, который был очень соленый и вызывал мучительные приступы жажды. Гебориец пытался настоять, чтобы они ели хлеб в первую очередь – в течение нескольких начальных дней, пока организм не был иссушен и оставалось еще достаточное количество сил. Однако ни она, ни Баудин не приняли эти советы всерьез, и через некоторое время Гебориец прекратил свои увещевания. Затем Фелисин вспомнила, что она еще умудрялась по этому поводу шутить над стариком: «Что же ты не следуешь своим собственным советам, а, старик?» Тем не менее смысл в этих словах был огромный. Скоро они достигнут покрытого солью побережья, однако ничего, кроме соленого хлеба, в запасе не будет. А про воду вообще оставалось только молчать.
«Возможно, мы не слушали его только потому, что не верили в реальность возможности добраться до побережья. Возможно, Гебориец решил то же самое после их первого привала? Наверное, только я была столь недальновидной, что не догадалась подумать о подобном исходе. Я могла только издеваться и игнорировать дельные советы по причине своей собственной глупости, и ничего более». А что касается Баудина, то в его криминальных мозгах было вообще невозможно что-либо понять…
Девушка присоединилась к завтраку. Выпив большее по сравнению с обычным количество воды и проигнорировав неодобрительные взгляды спутников в ответ на это, она принялась за остатки мяса.
Когда Фелисин закончила, Баудин убрал крошки в мешок.
Гебориец вздохнул:
– Ну и тройка у нас!
– Ты имеешь в виду нашу нелюбовь друг к другу? – спросила Фелисин, подняв в удивлении бровь. – Здесь нечему удивляться, старик, – продолжила она, – Если ты еще не заметил, то я раскрою глаза: мы давно перестали находить друг с другом общий язык, не так ли? Боги видели, ты очень часто указывал на мое постепенное моральное разложение. А что касается Баудина – так он не более чем убийца, который свободно обходится без всяких там глупых представлений о братстве. Он убийца, а это означает, что в глубинах его души скрывается ужасный страх… – Девушка взглянула на громилу, который, склонившись над рюкзаками, поднял на нее ничего не понимающий взгляд. Фелисин обворожительно улыбнулась: – Я права, Баудин?
Тот ничего не ответил, однако на лице появилось дикое, злобное выражение.
Фелисин обратила все внимание вновь на Геборийца.
– А твои пороки вполне очевидны – ты редко вспоминаешь о простых человеческих ценностях…
– Попридержи язык, девушка, – пробормотал бывший священник. – Я вовсе не нуждаюсь в нравоучениях со стороны пятнадцатилетней особы.
– Почему тебя изгнали из священнического сана, Гебориец? Скорее всего, за расхищение казны. Они отрубили тебе руки, а потом выбросили на мусорную кучу за пределами храма. Что ж, такие жизненные потрясения кого угодно заставят сменить работу и стать писателем.
– Нам пора двигаться, – произнес Баудин.
– Но он еще не ответил на мой вопрос…
– Я бы сказал, что он ответил, девушка. А теперь заткнись. Сегодня тот груз, которой обычно тащил старик, придется нести тебе.
– Вполне благоразумный совет, но благодарностей от меня ты не дождешься.
Лицо громилы еще больше потемнело, и он встал на ноги.
– Да оставь ты ее, – произнес Гебориец, продевая через ремни рюкзака свои обрубки. В неясной мгле, которая окружила место их привала, Фелисин заметила, что поверхность кожи, которой старик дотронулся до нефритового пальца прошедшей ночью, теперь распухла и покраснела, а морщины, покрывавшие ее, расправились. Татуировки на запястье почернели и стали чуть ли не выступать над поверхностью. Решив оглядеть старика со всех сторон, девушка увидела подобную картину по всему его телу.