Дитя пламени - Эллиот Кейт. Страница 46

Кэл и Тости откровенно смеялись над ним, дружески похлопывая по плечу. Он мог только догадываться, что значили их слова: подарки, женщины, страстные взгляды. Некоторые вещи оставались неизменными даже в загробной жизни.

Алан прошел длинный путь. Он больше не носил кольцо — его отличительный знак как наследника графства Лавас. Ему больше не нужно было помнить клятв, данных Таллии. Он больше не служил Повелительнице Битв. С улыбкой на лице Алан надел ожерелье, что вызвало новый взрыв смеха у его друзей.

В тот день они переносили наверх подготовленные вчера бревна для ограждения. Беор не стал придерживать бревно, пока Алан устанавливал другие, только что вертикально поставленные в ограждение, бревно накренилось и повалило за собой еще два, уже почти укрепленные. Никто не пострадал, но на Беора сильно накричали старшие работники.

После работы вместе с Кэлом и Тости Алан спустился вниз к реке, чтобы искупаться.

— Смелей! — крикнул Кэл, с разбега ныряя в воду. — Отлично! — добавил он, уже вновь оказавшись на поверхности. — Ах, хороша водичка.

Алан задумался, глядя на возвышающийся курган. Здесь, вверх по течению, в стороне от деревни, река сужается и так близко подходит к насыпи, что кажется, будто земляные валы вырастают прямо из воды и оставлена только узкая полоска берега, у которого плавают люди. С того места, где он стоял, ему был не виден круг из камней, но вдалеке что-то вспыхивало, мерцая золотым блеском. Закругляющийся угол кургана напомнил ему о сражении, где он пал. Он слышал крики Тиабольда, словно призраки нашептывали ему что-то в ухо. Прошлое захватило его. Покоятся ли там кости их врагов? Два дня назад он блуждал на головокружительных высотах, следуя за Адикой.

Снедаемый любопытством и охваченный каким-то дурным предчувствием, он начал подниматься на курган. Его товарищи кричали ему снизу, сначала добродушно, потом же неодобрительно и, наконец, сердито, когда он перешел первый вал и направился к следующему. Но никто не стал его догонять. Наверху ветер усилился, и он услышал крик совы, хотя солнце еще не зашло. Там, на западе, куда оно уходит, сгустились облака, рассеивая свет. Камни мерцали. Он побежал, собаки не отставали ни на шаг; конечно, он увидит своих друзей, «львов», павших рядом с вражеской армией куманов, чьи разбросанные крылья растают под ветром и солнцем.

Как только он пересек границу каменного круга, он утонул в кипящем тумане, так что ему с трудом удалось вырваться вперед. Не отзвуки ли битвы слышны там вдали? Если сейчас он устремится вперед, вернется ли туда, откуда он прибыл?

Хотел ли он этого?

Алан бросился к алтарному камню, сильно ударившись ногой, и прислонился к его холодной поверхности. Где-то далеко раздавались звуки сражения, но не громкое лязганье оружия, а нежный шорох листьев по бронзовой поверхности котла.

— Зачем ты пришел к вратам? — спросил невидимый голос, и Алан тотчас узнал его, ведь это был голос из сна.

Он посмотрел наверх, но увидел лишь фигуру, двигающуюся в тумане, и синюю огненную вспышку, тут же растаявшую в воздухе.

— Почему я здесь? Где я?

— Ты не ушел далеко, — ответила она, — я перенесла тебя с тропы, ведущей на Другую Сторону. Разве тебе не сказали, что ты будешь новым супругом Почитаемой этого народа?

Он коснулся янтарного ожерелья на шее, вспомнив, как Адика пригласила его спать рядом с собой. Тогда он был Рассержен, думая, что его желание было постыдным.

— Здесь все говорят на непонятном мне языке и не понимают, что говорю я. Почему же с вами я могу общаться, а с остальными нет? Вы ведь даже не человек.

— По своей природе я связана с тем, что было, что есть и что будет, поэтому мое понимание живет во времени, в том, которое сейчас и которое уже прошло. — Внезапно ее тон изменился, будто она заговорила с кем-то еще. — Послушай! — Ее голос начал слабеть. Он услышал приглушенный стук копыт, удаляющийся прочь. — Меня зовут. Адика подходит. — Звуки почти стихли. — Будьте осторожны. Охраняйте магические ткацкие станки. Проклятые идут!

— Не могли бы вы оставить мне в подарок речь? — крикнул он, но она уже исчезла.

— Алан!

Туман рассеялся так же незаметно, как и возник. Адика спешила ему навстречу, тогда как камни уже начали погружаться в темноту. Он присел, утомленный работой и тем, что произошло.

Адика остановилась и посмотрела на него, в ее взгляде читались тревога, беспокойство и лишь немного раздраженность. Она была очень красива: пристальный взгляд, твердый рот. Находясь так близко, он имел возможность рассмотреть ее тело: у нее были приятные формы женщины, которая не испытывала недостатка в еде, но что-то иное притягивало его — от нее исходила неосязаемая сила, словно жар от тайного огня. Чем-то она напоминала ему Лиат, словно волшебная накидка, превратившись в нимб власти, реяла над ней.

Он не мог понять за что, но она начала его ругать. Внезапно она увидела янтарное ожерелье, выступающее сквозь льняную тунику.

Адика замолчала. Она провела пальцем по янтарной нити, спрятанной под мягкой тканью, и в смущении отвернулась.

— Ведь это вы подарили мне это, не так ли? — спросил он, доставая ожерелье.

Она улыбнулась и ответила ласково, но немного кокетливо.

— О Боже, как бы я хотел понимать вас! — расстроено воскликнул он. — Правда ли, что я должен быть вашим мужем? Неужели мы можем соединить наши судьбы, зная так мало друг о друге? Хотя я ничего не знал о Таллии в день нашей свадьбы. О, как мало я знаю о ней! — Он все еще чувствовал гвоздь в своей руке, доказательство ее готовности предать.

Неправильно понимая его крик или отвечая на него, Адика схватила его за руку и помогла подняться на ноги. На мгновение ему показалось, что она поцелует его, но этого не произошло. В полной тишине они шли обратно в деревню. Она мягко сжимала его руку, а он мысленно устремлялся все дальше, пока в голове не всплыли последние слова женщины-кентавра. Кто такие Проклятые? Что это были за станки? И как он мог разговаривать с Адикой, если у них не было общего языка?

— Просыпайся, солнце уже взошло! — Кэл пытался разбудить Алана. — Нам пора работать! — сказал он, показывая на него, на себя и Тости. — Все на работу.

Еще три дня прошли в деревне. Это было процветающее место, двенадцать домов и всего около сотни людей. Они построили практически четвертую часть всего ограждения и сегодня возвращались обратно в лес валить деревья.

За время одного из длительных перерывов Кэл закончил вырезать из дуба посох, украсив каждый его конец мордой рычащей собаки. Когда позже Беор поднял свой топор, лежащий около Алана, неприветливо и даже угрожающе посмотрев на него, Кэл устроил целое представление по случаю вручения Алану сделанного недавно посоха. И даже заставил Тости продемонстрировать, как рычащие собаки могут укусить человека за самые мягкие части тела.

Раздавшийся смех на сей раз был адресован Беору, он заворчал, но стерпел, чтобы не выглядеть в глазах людей еще большим посмешищем. С явной неохотой он оставил Алана в покое и удалился работать.

Тем вечером в деревне их ожидала мрачная картина. Днем умер ребенок. На лицах родных ребенка, стоически принявших постигшее их горе, читалось безысходное понимание того, что так должно было случиться. Алан видел, как женщина обернула мертвое тельце в тканное полотно и передала мягкий сверток отцу. Он положил его в вырубленный из половинки бревна гроб. После того как мать положила несколько безделушек, бусинки, перья и вырезанную деревянную ложку около ладони ее малыша, гроб закрыли крышкой и запечатали. Все вместе они спели песню, напоминающую мольбу.

Странное получеловеческое существо появилось из дома Адики, наделенное властью, с золотыми рогами и сверкающим туловищем. Ему потребовалось немного времени, чтобы узнать в нем Адику, облаченную в одежды власти, — так она была одета, когда он прибыл сюда. Она благословила гроб, брызнув пахучей водой, сделала руками несколько сложных движений и проговорила какие-то слова. Четыре человека вынесли гроб из деревни, Адика шла позади них, запечатывая дорогу, все время что-то повторяя. Все жители деревни двигались в этой процессии, направляющейся к кладбищу. Оно представляло собой неровное поле, отмеченное небольшими земляными насыпями, некоторые из них были совсем новые, некоторые уже поросли крапивой и хмелем. Родственники мужчины положили гроб в вырытую яму. Мать отрезала прядь волос и бросила на крышку гроба, потом расцарапала себе щеку, пока не потекла кровь. Стенания остальных женщин напоминали ритуальное пение, которое по традиции должно было быть на похоронах; сама мать не плакала, только тяжело вздыхала. Она казалась иссушенной горем, но тем не менее отчасти освобожденной.