Дитя пламени - Эллиот Кейт. Страница 69

Танец все еще продолжался. В роскошном пространстве небес она казалась себе столь незначительной. Ее собственная тоска могла довести ее до саморазрушения, но ничто бы ее не остановило, какой бы выбор она ни сделала.

Это могло послужить ей уроком: чтобы роза расцвела во всей своей красе, о ней нужно хорошо заботиться. Ее шипы — это шипы безрассудного желания, они могут больно уколоть того, кто попытается сорвать ее, не обратив внимания на то, что она делает.

Она была так близка к падению.

С горькой усмешкой на губах Лиат продолжала свой путь. Наконец дорожка перед ней разделилась на две узенькие полоски, серебряная тропинка переходила на другую сторону и вилась вдоль бледной железной стены, у которой не было ни основания, ни верхнего края. Огромный шрам рассекал стену, сквозь рваную трещину она увидела невзрачную равнину. Были ли это Ворота Меча, скрывающие за собой сферу Эрекес, быстро передвигающуюся планету, известную как посланница древних языческих богов?

Будто мысли ее обрели крылья, тут же из кипящего эфира возникла бестелесная фигура стража, белая, словно высветленная кость. У существа не было рта и глаз, только едва различимый намек на форму лица. Тонкая структура его расправленных крыльев вспыхнула так ярко, будто паук ткал нити, соединяющие кости и ткани. Пылающим мечом, как будто рассекая с шипением эфир, страж преградил ей дорогу.

Его голос звучал, подобно металлу.

— Куда вы пытаетесь найти вход?

— Я хочу перейти в сферу Эрекес.

— Кто вы такая, что желаете войти туда?

— Меня называли Светлой и Дитя Пламени. Внезапно, будто отвечая на ее слова, страж двинулся на нее, атакуя, Лиат отпрыгнула назад и инстинктивно выхватила друга Лукиана, меч, который всегда был с ней. Защищаясь им, она отразила удар, и искры посыпались при соприкосновении хорошо закаленного металла друга Лукиана

с блестящим мечом стража. Он снова ударил, Лиат задержала меч, отскочила назад, оглянулась посмотреть, находится ли она на дорожке, и попыталась обойти его со спины.

Но там, где его не было секунду назад, страж появился в этот же момент с поднятым вверх мечом.

— В вас слишком много смертной сущности, вы не можете пересечь ворота, — торжествующе произнес он, его голос звучал подобно ударам молота кузнеца по железу.

Обжигающее дыхание ветра с темной равнины Эрекес придавило ее к земле. Она была слишком тяжелая, чтобы перейти туда. Но она не будет повержена. Не падет, не повернет сейчас назад.

— Возьмите этот меч, если я должна вам что-то оставить, — крикнула она, бросив его в сторону стража.

Меч прошел насквозь. Существо распалось на тысячи блестящих кусочков светящегося металла. Внезапно сильный ветер подхватил ее, и она, кувыркаясь через голову, оказалась в черном как смоль царстве Эрекес.

К крайнему неудовольствию Бояна, через два дня был суд. Удивительно, но Сапиентия отказалась вмешиваться в дела тети, и пока епископ Альберада демонстрировала свое твердое желание — или упорство — рассмотреть иные причины плотских грехов, она твердо стояла на позиции ереси.

Постоянно шел дождь, поэтому жизнь в окрестностях дворца становилась все более мрачной и несчастной. Совершенно невозможно стало переносить зловоние дыма, исходящее ото всех каминов во дворце. Простуда, сопровождаемая насморком и кашлем, проникала во все щели, оставляя позади своих больных жертв, пронеслась сквозь ряды армии, застряв во дворце и бараках.

Поэтому большинство присутствующих кашляли, чихали и сопели, когда Совет епископа собрался в главной зале. Альберада председательствовала в центре, слева от нее сидели Боян и Сапиентия, по правую руку расположились около дюжины монахов-писцов. Обвинение в ереси было настолько серьезным делом, что монахи Альберады должны были записывать ход судебного разбирательства, а также решение суда, и все эти отчеты потом передавались скопос, чтобы Матери Клементин стало известно о том, насколько ее паства поражена вирусом разложения.

Обычно Альберада приглашала еще двух епископов присутствовать на собрании, чтобы обеспечить законность и правильность рассматриваемого дела. Но, учитывая время года и отчаянное положение, поскольку с городских стен часто видели вдалеке армии куманов, она пригласила только аббата и аббатису из местной церкви, расположенной в безопасном пространстве стен Хайдельберга. Это были услужливые люди, несколько не от мира сего, которые не станут возражать словам епископа, что бы она ни сказала.

Как «королевская орлица», Ханна должна была присутствовать на этом тоскливом судебном процессе, с тем чтобы потом подробно сообщить королю о грехах его сына и справедливом рассмотрении этого дела епископом, старшей сводной сестрой Генриха.

Эккехарду предложили сесть на стул, стоящий прямо напротив его обвинителей. Оставшаяся часть обвиняемых еретиков должна была встать за ним согласно их рангам, свидетели располагались впереди. После нескольких бесконечно долгих часов рассмотрения доказательств Альберада вынесла приговор:

«Королевский сын, пользуясь своей властью и влиянием, заразил несчастных невинных людей чумой ереси. И в то время как некоторые его жертвы, столкнувшись с гневом королевского епископа, долго не раздумывая, отреклись от всего, другие остались верны его нечестивому учению».

Эккехард выслушал все это с выражением такого величественного негодования на лице, состоящего из ужаса, неуверенности и фанатической решимости, которое может быть свойственно только юному человеку, не достигшему шестнадцати лет. Возможно, он был слишком молод и слишком высокого мнения о себе, чтобы действительно бояться. Шестеро из его близких друзей пережили сражение у древнего кургана. Епископ Альберада выразила свое уважение к преданности товарищей, и не стала вынуждать их отрекаться от своего принца. На самом деле для них было бы гораздо более ужасным оскорблением отказаться от него сейчас, в пылу сражения, чем совершить духовную ошибку. Пусть их накажут вместе с ним. Это будет достойно.

Но все-таки значительно больше ее волновала непримиримость лорда Дитриха, его слуг и двадцати людей различного положения и устремлений.

— Что за приспешник Врага вонзил в вас свои когти? — требовала она ответа, после того как лорд Дитрих трижды отрекался от учения о Жертвенности и Спасении. — Мать и Отец Жизни, кто есть Господь в Единстве, сотворили Вселенную. В это создание они поместили четыре совершенных элемента: свет, ветер, огонь и воду. Над вселенной находятся Покои Света, а ниже ее притаился Враг, которого по-другому мы называем темнотой. Все же элементы двигаются в гармонии и вступают в контакт с темнотой, которая поднимается из глубин. Так они перемешиваются. Вселенная рыдает над этим осквернением, и поэтому Господь посылает Слово, которое мы по-другому называем Логос, на ее спасение. Господь создал этот мир через Слово, хотя все еще осталось немного темноты. Вот почему в мире царят зло и беспорядок.

— Блаженный Дайсан искупил наши грехи, — упрямо проговорил Эккехард, прерывая ее. Лорд Дитрих нашел в себе силы промолчать.

— Несомненно! Блаженный Дайсан донес до нас Слово. Он молился долгих семь дней и семь ночей во спасение всех тех, кто последует за его верой в Единство и будет перенесен в Свет. И в конце его дней ангелы вознесли его на небеса в ореоле такого яркого света, что святая Текла, которая была свидетелем его Экстасиса, ослепла на семь дней.

— Он был принесен в жертву! С него содрали кожу по приказу императрицы Фессании, но кровь его превратилась в розы, и он снова ожил! Он восстал из мертвых.

— Тишина! — Альберада ударила об пол епископским посохом. Громкий стук заставил его замолчать, также прекратились все перешептывания, прокатившиеся волной по залу после его откровенных слов. Даже монах, который шепотом переводил герцогу Болесласу то, о чем говорили, замер от страха. — Вы обвиняетесь в ереси, принц Эккехард. Наказание за ересь — отлучение от Церкви и изгнание либо смерть.