Пылающий камень (ч. 1) - Эллиот Кейт. Страница 26

Она не ответила. Небо на востоке начало светлеть.

— Сейчас мы начнем охоту.

Вероятно, грешники, которых за их грехи отправляют в преисподнюю, мучаются там значительно меньше, чем Алан мучился на собственной свадьбе.

И если веселое застолье еще можно было пережить, то от откровенных тостов и грубоватых шуток его бросало то в жар, то в холод, и больше всего Алан хотел оказаться где-нибудь за тридевять земель отсюда. Рядом с ним сидела Таллия, такая тихая и напряженная, что он чувствовал себя настоящим чудовищем из-за того, что осмеливается желать того, чего она так боится.

Конечно, когда все разойдутся и они останутся одни, он сумеет убедить ее, что не нужно его бояться. Если уж он сумел приручить злобных гончих Лавастина и добиться доверия Лиат, то, наверное, и любви Таллии он тоже сумеет добиться.

На ней было голубое платье, украшенное драгоценными камнями и расшитое золотыми спиралями — знак ее варрийского происхождения. На шее сверкало золотое ожерелье — знак королевского рода. Волосы Таллия заплела в косы и уложила на затылке в корону. При взгляде на ее тонкую, беззащитную шею Алан слышал, как его сердце колотится так, словно собралось выпрыгнуть из груди.

Они ели из одной тарелки. Алан старался не попадать непривычно широкими рукавами рубашки в различные соусы, которыми, как назло, поливали все блюда. Таллия почти ничего не ела. Она лишь несколько раз отломила от куска хлеба да выпила пару глотков вина. Рядом с ней Алан чувствовал себя обжорой, но не решался оторваться от тарелки и посмотреть ей в глаза, проще было смотреть на мясо, овощи и прочие деликатесы, появлявшиеся перед ним. Иногда ему даже удавалось на секунду забыть, где он находится, пока какой-нибудь новый тост не возвращал его к действительности. В такие моменты Алан чувствовал себя так, словно его неожиданно лягнула корова. При мысли о том, что сегодня ночью им предстоит разделить брачное ложе, он ощутил, как в животе разрастается ледяной ком, и пожалел о том, что вообще решился есть.

Он нервно осушил кубок вина, а потом с ужасом вспомнил байки, которые слышал в доме тетушки Бел. В них рассказывалось о женихах, которые ухитрялись напиться так, что были не в состоянии выполнить свой супружеский долг.

Лавастин почти ничего не говорил, он лишь лаконично отвечал на поздравления. Да, в общем-то, слова были не нужны. Конечно, этот триумф достался ему дорогой ценой — слишком много его людей погибло на поле брани, но зато теперь у его наследника появилась жена королевского рода, и сам граф мог занять место среди самых знатных особ империи.

К счастью, посреди пира случилось событие, которое отвлекло внимание от Алана и его невесты: приехала Лиат, и принц Санглант повел себя так, что теперь все смотрели только на него. Потом появились жонглеры и акробаты, и Таллия отвлеклась на них и даже слегка улыбнулась их трюкам и шуткам. Алан перестал бояться, что она упадет в обморок прямо за праздничным столом.

На канате балансировала девушка не старше Таллии, жонглеры подбрасывали вверх факелы, а Таллия смотрела на них и, кажется, даже забыла, зачем они все здесь собрались.

Вино текло рекой. Одни тосты сменялись другими, веселье было в самом разгаре, когда — Господи, помоги! — настала минута, которой он так боялся.

Служанки убрали еду с их стола, Алан встал на него и помог Таллии взобраться наверх. Восемь молодых лордов подхватили стол с молодоженами и вынесли из зала. Все гости смеялись и выкрикивали пожелания и напутствия. Алан ничего не имел против подобной традиции лишь потому, чтоТаллия, боясь упасть, вцепилась ему в руку, и он прижал ее к себе. Она была худенькой, как воробушек.

— Не бойся, — прошептал он. — Я тебя не обижу.

Она доверчиво уткнулась ему в плечо.

Толпа одобрительно заревела.

Владычица! Скорее всего, именно он упадет в обморок. Алан чувствовал себя совершенно счастливым.

Стол опустили возле дверей в спальню молодых, и Алан помог Таллии спуститься. Она все еще цеплялась за него, похоже, толпа страшила ее куда больше, чем он.

— Кто свидетельствует? — выкрикнул кто-то.

В ответ раздалась добрая сотня голосов.

Сам король выступил вперед и произнес положенные слова:

— Пусть все эти люди будут свидетелями того, что сей брачный союз законен и благословлен Господом Богом. И пусть завтра на рассвете молодые обменяются подарками, дабы подтвердить, что брачные узы действительно связали этих двух людей. — Он рассмеялся. — Пусть Господь благословит вашу первую ночь, — добавил он и в знак особого благоволения протянул Алану руку для поцелуя.

Алан преклонил колено и поцеловал руку короля, Таллия тоже опустилась на колени и поцеловала руку дяди с тяжелым вздохом. Свет факела превратил их тени на стене в огромные кляксы.

Лавастин шагнул вперед и распахнул дверь перед молодоженами — жест, которого скорее ожидают от слуги, чем от отца и лорда. Алану казалось, что ночью все чувства обостряются: любовь к отцу, прикосновение ветра, гомон толпы, радостный лай собак в отдалении, которым запретили сопровождать новобрачных, чтобы те не напугали Таллию.

Лавастин взял Алана под руку, и он увидел, как по щеке графа скатилась слеза. Граф взял лицо Алана в ладони и поцеловал сына в лоб.

— Сделай его счастливым, девочка, — сказал он, обращаясь к Таллии.

Таллия побледнела, Алан подхватил ее и помог перебраться через порог под приветственные крики толпы.

Внутри их ждали слуги. Главное место в комнате занимала огромная кровать с вышитым покрывалом, на нем переливались косули Варре и гончие Лаваса. Должно быть, это покрывало вышивали несколько месяцев. Возле окна стояли два изящных стула и стол, на котором Алан увидел сосуд с ароматной водой для омовения рук и два бокала с душистым вином. От свежего каравая шел такой дух, что у Алана забурчало в животе.

Слуги помогли им раздеться, потому что освободиться из праздничных нарядов самостоятельно казалось делом абсолютно безнадежным.

— Ступайте, — сказал он слугам и дал каждому по несколько серебряных монет. — Да благословит вас Господь.

Наконец-то он был наедине с Таллией.

Она опустилась на колени рядом с кроватью и, сжав руки, начала молиться. Алан не слышал слов, зато впервые видел эту женщину так близко, да еще почти раздетую. Под тонкой рубашкой угадывались очертания ее тела — изгиб бедер, тонкая талия и маленькая грудь.

О Господи! Он резко повернулся к столу и плеснул себе в лицо водой. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Издалека доносились лай собак и веселая музыка — несомненно, праздник будет продолжаться всю ночь.

Наконец он решился повернуться. Она по-прежнему стояла на коленях. Алан налил еще воды, прихватил полотенце, подошел к ней и присел возле.

— Прошу вас, миледи, — сказал он самым мягким тоном. Так, бывало, он подманивал мышей из-за алтаря церкви святого Лаврентиуса. — Позвольте мне омыть ваше лицо и руки.

Сначала она не ответила. Казалось, она еще молится, но вот она обратила на него взгляд своих светлых глаз, и Алану показалось, что на него смотрит пленница, ожидающая казни. Она медленно протянула ему ладони.

Алан вздохнул и взял ее руки в свои. На каждой ладони виднелся едва заживший шрам. Он осторожно прикоснулся к ним.

— Таллия! Откуда у тебя эти раны? Кто это сделал?

На щеках у нее горел лихорадочный румянец, губы дрожали. Алан наклонился, чтобы поцеловать ее, но Таллия отпрянула, и он увидел, что она вот-вот расплачется.

— Господи помилуй! Прости мне грехи мои!

Алан понял, что он в ее глазах — чудовище, вздохнул и осторожно принялся умывать свою жену. Когда он закончил, она еще плакала.

— Я понимаю, что тебе больно. Прости меня.

Алан не мог смотреть, как она страдает.

— Нет, ничего, — пробормотала она, и ему вспомнились великомученицы, прощающие своих убийц. — Боль ничто. И не нужно лечить раны, которые на самом деле — благословение Божье.