Боль одиночества - Эллисон Харлан. Страница 6

Все безликие, даже Жоржетта. Не вспомнить, сколько ни пытайся. Одни сплошные обезображенные трупы.

К горлу подкатила тошнота, и он понял, что пора уносить ноги, бежать из квартиры, от существа в темном углу.

Пол выскочил из ванной, в два прыжка, отталкиваясь от стен, очутился у входной двери, прижался к ней спиной, жадно глотая воздух. Нет, не получится. Когда он вернется — если вернется, — существо будет ждать.

Ну и ладно; Он направился в бар, где крутили исключительно Фрэнка Синатру, выпил столько, сколько в него влезло, а когда вышел, покачиваясь, на улицу, ему вослед понеслась очередная песенка:

Хотел бы я забыть Счастливые года.

Но нет, мне не избыть Их горечь никогда.

Потом он очутился на песчаном пляже. Буря в душе улеглась, над головой в черном небе кружили с криками чайки. Их голоса вновь пробудили задремавшее было безумие, и Пол принялся швырять в птиц песком, прогоняя гнусных насмешниц.

Дальше — место, где были говорящие огни, невразумительно о чем-то толковавшие; неоновые огни, грязные ругательства; он ничего не мог понять. Где-то Пол заметил людей в масках, которых видел во сне, и бежал с пеной у рта.

Вернувшись в свою квартиру, он привел с собой девушку, которая заявила что она не телескоп, но готова взглянуть на то, чтo он собирается ей показать, и описать то, что увидит. Поверив ей на слово, Пол вставил ключ, открыл дверь и включил свет. Существо по-прежнему сидело в углу. Надо же, никуда не делось.

— Ну? — спросил он чуть ли не с гордостью, тыча пальцем.

— Что «ну»?

— Как насчет него?

— Кого?

— Его, тупая сука! Его!

— Знаешь, Сид, у тебя, по-моему, что-то с головой.

— Я не Сид и не смей мне врать! Лживая шлюха!

— Слушай, ты сказал, что тебя зовут Сид, значит, будешь Сидом. Никого я в этом углу не вижу. Хочешь трахаться, так давай, а нет — так налей мне стаканчик, и разойдемся подобру-поздорову.

Он замахал руками, вытолкал девушку из квартиры.

— Убирайся, вали отсюда!

Она ушла, и Пол снова остался наедине с существом, которое равнодушно взирало на происходящее, ожидая назначенного срока, чтобы вылезти из угла и уничтожить последние обрывки реальности.

Они словно слились в симбиозе, дружно задрожали, заимствуя что-то один у другого. Пол испытывал ужас и отчаяние, покрылся с головы до ног холодным потом; ощущал мучительную боль одиночества, которая извивалась, как дымок от костра, густой и черный. Существо источало любовь, а он пожинал муку и одиночество.

Один наедине с неведомым, с неподвижной угрозой, олицетворением его страданий.

Внезапно он понял, что означал тот сон. Понял и сохранил понимание при себе, ибо это осознание только для тех, кто видит подобные сны, им нельзя ни с кем делиться. Понял, кто были те люди, понял, почему убивал их именно так и никак иначе. Встал, подошел к шкафу, разыскал вещмешок с армейской формой, достал со дна стальную вещицу. Понял, кто он, понял и обрадовался, догадался, что это за существо, кто такая Жоржетта, увидел лица всех на нашем поганом свете женщин, лица всех мужчин из своих снов; сообразил, кем был человек, который вел машину и спас его от толпы (вот оно!). В руках Пола неожиданно очутился ключ, которым надлежало воспользоваться.

Он прошел в ванную, поскольку не хотел, чтобы тварь в углу сообразила, что добилась своего. Как говорится, фиг тебе. В зеркале Пол увидел собственное отражение — симпатичное лицо, совершенно спокойное, улыбнулся и тихо сказал:

— Зачем ты уходил?

Поднес к голове стальную вещицу.

— Никому, никому не хватает мужества выстрелить себе в глаз. — Дуло пистолета сорок пятого калибра нацелилось точно в веко. — В голову стреляли, было дело. Те, что посмелее, — в рот. А в глаз никто, ни одна сволочь.

Пол надавил на курок, как его учили — мягко, решительно, недрогнувшей рукой.

Из-за стенки донесся протяжный, хриплый вздох.