Человек, который хотел понять все - Бенилов Евгений Семенович. Страница 61

Заключительный этап его деградации наступил, когда кончилось снотворное.

Не обнаружив в кухонном шкафу ничего, кроме пустых упаковок, Франц некоторое время заторможенно размышлял, стоит ли идти на склад. Вроде бы он забрал оттуда все таблетки — сразу же, как нашел на полке. Или все-таки проверить? Шаркая ногами по полу и цепляясь плечами за косяки дверей, он вышел на лифтовую площадку и вызвал кабину. За окном было темно, свистел ветер. За дверью, ведущей на лестницу, неслышно топтались невидимые люди.

Через десять минут Франц вернулся обратно на шестой этаж и лег на кровать — таблеток не было. Он закрыл глаза: остаточной концентрации снотворного в крови все-таки хватало, чтобы на время отключиться от реальности. Привычные воспоминания заклубились в его голове.

Следующие три часа он пролежал в прострации.

Очнулся Франц от озноба (утро все не наступало, ветер за окном ярился и свистал). Он медленно сел на кровати — и к ознобу добавилась тошнота. «Реакция абстиненции … — догадался он, — Я 'отхожу' от снотворного …» Сколько времени Франц принимал его непрерывно — два месяца? … три? … Да еще в лошадиных дозах!

Встав с постели, он бросился в туалет — его вырвало. Симптомы были налицо: озноб, тошнота, боль в пояснице. Франц лег обратно на кровать и закрыл глаза — и тут же стены спальни стали надвигаться на него с боков, а потолок, угрожающе трясясь, опускаться сверху. Когда места, чтобы дышать, не осталось, Франц открыл глаза — и стены с потолком отпрыгнули на место. «Клаустрофобия. — подумал он. — Этого еще недоставало.» Что ж, «завязавшие» наркоманы подвержены всем видам психических расстройств … клаустрофобия еще не самое худшее.

Где-то через час лежать на постели он уже не мог — ни с закрытыми глазами, ни с открытыми. Франц мерял шагами комнату, не решаясь присесть, и все время водил взглядом по стенам — убеждал себя, что те стоят на месте. В какой-то момент он уже не смог находиться в душной маленькой спальне и перешел в гостиную, потом решил выйти на улицу. Однако осознав, что вернуться внутрь у него не хватит духу, передумал — смерть от холода казалась еще страшней. Да и не дело это, идти у клаустрофобии на поводу — надо понять, как с ней бороться в принципе! А также — сколько времени она может продолжаться … Через час ему стало лучше и даже захотелось есть — однако не настолько, чтобы поехать в тесной кабине лифта за продуктами. Франц дошел по лестнице до 1-го этажа (боязнь невидимых людей исчезла, вытесненная другими напастями), но войти в подвал не смог — двадцать шесть этажей Дома давили на грудь … было страшно. В состоянии, близком к отчаянию, он поплелся обратно, чтобы напиться чаю, — однако не смог войти в кухню: слишком мала. Дикость происходившего не укладывалась в голове: сознавая полную беспочвенность своего страха, Франц ничего не мог с собой поделать.

Между тем, ему опять стало хуже — он уже боялся находиться в гостиной. Куда деваться? (Помыслы о спасении в принципе были давно оставлены — он просто хотел спастись куда-нибудь.) Перебрав все возможности, Франц понял, что пойти может только на 23-ий этаж, где имелся большой пустой зал неизвестного назначения и более ничего. (Две стены зала почти целиком состояли из высоких, в человеческий рост окон — хорошо!) Единственной трудностью были семнадцать пролетов по лестнице вверх, однако других путей к спасению Франц не видел.

Путешествие на 23-ий этаж оказалось тяжелее, чем он предполагал: во-первых, узкая лестничная шахта давила с четырех сторон — слава Богу, здесь, хотя бы не было потолка. А во-вторых, за месяцы растительного существования на кровати, без нормальной пищи Франц настолько ослабел, что тащился по ступенькам со скоростью улитки. Лишь через полчаса он ввалился на подгибающихся ногах в зал 23-го этажа, и ему сразу же полегчало.

Но не надолго.

Через два часа он уже мог находиться только возле окон и с ужасом смотрел на три массивные колонны в центре зала, проседавшие, казалось, под неимоверной тяжестью потолка. Франца бил озноб, перед глазами все ходило ходуном, и он периодически прижимался лбом к холодным стеклам окон — что, впрочем, не помогало. Наконец, его посетила мысль о самоубийстве: неограниченное пустое пространство снаружи Дома манило в себя. Франц неуверенно потрогал толстое холодное стекло и представил себе, как пробивает его своим телом, — бр-р-р! на лице и плечах наверняка останутся длинные рваные царапины … Да и пробьешь ли вообще? — скорее всего, только расшибешь лоб! Понимая всю нелепость боязни поцарапаться или ушибиться при совершении самоубийства, Франц передернулся. Ладно, если будет действительно нужно, он найдет, чем разбить стекло …

Через час ему стало совсем плохо: выставив левую руку как можно дальше вперед, а правую — как можно выше вверх (чтобы отвратить неумолимое приближение стен и потолка), Франц прижимался спиной к оконному стеклу. Он твердо решил выброситься из окна — и лишь оттягивал смерть, как уже согласная отдаться своему возлюбленному девственница оттягивает начало полового акта (любовный жар томит ее, но подруги говорили, что в таких случаях может быть больно). Тело Франца ходило ходуном, в глазах плавали круги, тошнота подступала к горлу — однако в сознании царила пронзительная ясность. Сквозь мозг медленно и тяжеловесно проплывали мудрые мысли, каждая — додумана до конца и чеканно сформулирована: «Чем я заслужил это? Чем?» или: «Скоро все это кончится! Скоро!» Потом Франц вдруг пришел в ярость: «Тебе меня не запугать!» — дерзко выкрикнул он в пространство, и, выставив вперед дрожащую руку, медленно двинулся вперед. Он сейчас докажет Ему, что не боится стоять у стены! Неимоверным услием воли Франц направил себя в самое опасное место — в ту часть зала, где не было ни окон, ни входной двери. Ближе … ближе … и, наконец, страдальчески вытянутая рука его коснулась шершавой поверхности обоев — он победил! С облегчением свершенного подвига, Франц было попятился к окну … как вдруг его скрюченные пальцы зацепились за какую-то рукоятку. Что это? Он приблизил лицо почти вплотную к стене (чтобы рисунок на обоях отплелся от кругов в глазах) и обнаружил хорошо замаскированный встроенный шкаф — дверца была не заперта. Вытащив оттуда увесистый металлический ящик, он бросился к спасительной прозрачности оконного стекла.

Мир вращался вокруг головы кольцами Сатурна … Франц отдышался и щелкнул запором на крышке ящика.

Внутри лежали Анкеты — те самые, которые он заполнял в Регистратуре и на предыдущих трех ярусах.

А еще там была аудиокассета — видимо, с записью его допроса Следователем на Первом Ярусе. И видеозапись беседы с тремя следователями на Втором Ярусе. А также протоколы допросов в межсекторной службе безопасности — на некоторых виднелись пятна его крови. И еще какие-то бумаги, бумаги, бумаги … исписанные (испечатанные) мелким почерком (шрифтом) — так, что ничего не разобрать … как же так? Ведь это же якобы предназначалось для Суда — чтобы тот узнал все про францеву душу!…

Несколько секунд Франц размышлял, а потом в один миг, с кристальной ясностью понял: его обманули!

Суд знал про него все с самого начала!

Анкеты понадобятся совсем для другого!

Не сомневаясь, что отгадал истинное назначение Анкет и остальных документов, Франц аккуратно сложил все обратно, отошел метра на два и метнул ящик изо всех сил в окно. Раздался громкий треск, длинная извилистая трещина перечеркнула толстое стекло по диагонали сверху вниз. Он застонал от разочарования, подобрал ящик, отошел в исходное положение и тщательно прицелился в середину трещины — точнее … точнее … давай! Тр-рах-х!… стеклянная полоса по всей длине стены взорвалась осколками. В лицо Францу ударил холодный ветер, по залу закружился снег. В обрамлении оконной рамы плоская белая равнина земли и гладкий черный купол бездонного, беззведного неба выглядели картиной художника-монументалиста.

Не раздумывая, Франц подошел к окну, перешагнул низкий, по колено, подоконник и встал снаружи Дома на карнизе. (Ветер и снег хлестали его по щекам. Руки, вцепившиеся в край оконной рамы, дрожали. Осколок стекла глубоко впился в правую ладонь — по запястью стекала струйка крови. Страх высоты кружил голову легким беззаботным весельем, как шампанское.) Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул чистый морозный воздух, потом на мгновение зажмурился, пытаясь вызвать в памяти образ Тани. Однако вместо ее лица, перед его закрытыми глазами возник догорающий остов машины на заваленном валунами склоне горы. Электрический разряд радости пронизал Франца: его возлюбленная покончила с собой! Как же он не догадался раньше?!! Она сделала это для него!!! (Он ощутил нежное прикосновение таниного дыхания к своей щеке.) Обуреваемый сладостным чувством конца, Франц рассмеялся и открыл глаза. Они встретятся — встретятся сейчас! Он оттолкнулся изо всех сил (чтоб ветер не прибил обратно к стене Дома) и швырнул себя в спасительную пустоту открытого пространства — вьюга завертела его во все стороны. Провожая глазами свивавшуюся штопором ленту этажей, он подумал: «Сейчас … сейчас я, наконец, узнаю что будет дальше!» И в этот самый миг его тело пронизало недостаточно толстый слой снега и ударилось о землю (хруст расколовшегося затылка заглушил боль от переломившегося позвоночника). Однако падение не остановилось — будто он пробил какую-то поверхность и полетел дальше. Сознание его не погасло, и он увидал уродливую рожу Следователя Фрица, потом перекошенное лицо Женщины, потом бессмысленную физиономию Адвоката, потом кукольное личико Создания … А в самом конце, нарушив хронологический порядок, вновь возник Фриц, разомкнул красногубую пасть и прошипел, странно растягивая гласные: «Жела-ание понять все-о заведе-от ва-ас в тупи-и-ик!» Но Франц не расслышал, ибо опять ударился о какую-то поверхность.