Последнее танго в Париже - Элли Роберт. Страница 13

— Ну, кое-что, — уступил он. — Был там один фермер, прекрасный старик, вкалывал на всю катушку. Мы с ним рыли канаву, нужно было землю осушить под посевы. Он носил комбинезон и курил глиняную трубку, но заправлял ее табаком через раз. Мне остервенела работа — пыль, жара, спину ломит, и я целый день следил, как слюна сбегает у старика изо рта по черенку трубки и зависает снизу на чашечке. Я сам с собой держал пари, что угадаю, когда капля сорвется, и все время проигрывал. Так ни разу и не застукал. На миг отведешь глаза — а капли уже нет, слюна набегает по новой.

Пол беззвучно рассмеялся и покачал головой. Жанна боялась пошевелиться, опасаясь, что он прервет свой рассказ.

— И еще у нас была замечательная собака, — продолжал он голосом, каким никогда не говорил с ней до этого, чуть ли не шепотом. — Мать учила меня любить природу — на большее, думаю, она была не способна, — а перед нашим домом было большое поле. На лето его засевали горчицей, так наша большая черная сука по кличке Немка гоняла на нем кроликов. Из-за зарослей горчицы кроликов не было видно, поэтому ей приходилось прыгать и в прыжке быстро оглядывать поле, чтоб заприметить, есть ли где кролики. Красивое было зрелище, но кролика она ни разу не изловила.

Жанна рассмеялась. Пол удивленно на нее поглядел.

— Вот я тебя и провела, — заявила она с торжеством.

— Да ну?

Передразнивая его, она звучным голосом произнесла по-английски с сильным акцентом:

— Ничего не хочу знать о твоем прошлом, малютка.

Последнее слово выговорилось у нее как «мальютка».

Пол откинулся на спину и холодно на нее посмотрел. Жанна перестала смеяться.

— Ты думаешь, я тебе правду рассказывал? — спросил он и, когда она не ответила, добавил: — Может, да, а может, нет.

Тем не менее Жанна почувствовала, что в нем непонятным образом стало больше человеческого.

По ее почину они предались очередной, третьей в тот день, сексуальной забаве.

— Я маленькая Красная Шапочка, а ты волк, — игриво сказала она.

Пол издал глубокий горловой рык, но она заставила его умолкнуть, зажав ему рот ладонью. Другой рукой она поглаживала его широкие бицепсы.

— Какие у тебя сильные руки, — произнесла она.

Пол решил сыграть в предложенную Жанной игру, однако преследуя свои цели и внеся в нее собственный жестокий юмор. Хватит, он и так достаточно ей уступил.

— Чтобы сжать тебя так, чтоб ты пернула, — сказал он.

Жанна осмотрела его руки.

— Какие у тебя длинные ногти.

— Чтобы лучше расцарапать тебе задницу.

Она взъерошила ему волосы на лобке.

— Сколько у тебя шерсти.

— Чтобы лучше укрыть твоих вошек.

Она заглянула ему в рот.

— О, какой у тебя длинный язык!

— Чтобы, — Пол для эффекта сделал паузу, — глубже залезть им тебе в жопу, моя милая.

Жанна взяла в руку его член и крепко сжала.

— А это у тебя для чего? — спросила она.

— Это твой хороший и мой хер-оший.

Жанна не поняла шутки.

— Мохер? — переспросила она, не ослабляя хватки: ей послышалось это слово.

Пол воспользовался случаем блеснуть эрудицией в этой области.

— Shlong, — сказал он, — wiener wurst, cazzo, х… пенис, солоп…

Ее подкупило, что он так откровенно гордится своей мужской снастью.

— Вот странно, — заметила она, — мы все равно что маленькие, которые играют во взрослых. Сейчас я снова чувствую себя девочкой.

— Ты в детстве играла? — рассеянно спросил Пол. Ее руки на своем члене он воспринимал прежде всего как дань восхищения, а уж потом как средство возбуждения.

— Детство — это самое прекрасное, — сказала Жанна; теперь вилла на нее не давила, поэтому воспоминания можно было расцветить и пригладить. Пол это предвидел и надумал их уничтожить — не спеша и под стать своему настроению.

— Конечно, самое прекрасное, когда тебя превращают в болтунью, — раздельно произнес он, — или заставляют преклоняться перед старшими, или продаваться за шоколадку.

— Я была не такая.

— Нет?

— Я сочиняла стихи и еще рисовала замки — большие замки с высокими башнями.

— И никогда не думала о сексе?

— О сексе — нет, — решительно заявила она.

— О сексе — нет. — Он притворился, что ей поверил. — Значит, тогда ты была влюблена в своего учителя.

— У меня была учительница.

— Значит, она была лесбиянка.

— Откуда ты знаешь?

Его чутье разозлило и в то же время поразило Жанну. Учительницу — мадемуазель Соваж — она помнила смутно; та любила задавать девочкам взбучку, чтобы потом их утешать. Неужели все и вправду было так мерзко? — подумалось ей.

— Типичный случай, — отмахнулся Пол. — Давай дальше.

— А первой моей любовью был кузен Поль.

Это имя — как и любое другое — пришлось ему не по вкусу.

— Хватит сыпать именами, у меня от них геморрой. Рассказываешь правду — я не против послушать, но только без имен.

Жанна извинилась и обиженно замолчала. Он почувствовал, что сейчас она как никогда уязвима, и повел наступление.

— Давай продолжай, — потребовал он, — но только правду.

— Мне тогда было тринадцать. Он был темноволосый, очень худенький. Как сейчас вижу его с его большим носом. У нас была романтическая любовь — я влюбилась, услышав его игру на фортепиано.

— Ты хочешь сказать, когда он впервые залез к тебе в штанишки.

Пол провел рукой по ее бедру и подушечками пальцев прикоснулся к внешним губам влагалища. Пальцами другой руки он изобразил, что перебирает воображаемые клавиши.

— Он был вундеркиндом, — продолжала Жанна, — играл обеими руками.

— Ну еще бы, — презрительно фыркнул Пол. — Верно, ловил с этого кайф.

— Жара тогда стояла убийственная…

— Прекрасное оправдание. Что дальше?

— Часа в три, когда все взрослые дремали…

— Ты взяла его за хер.

— Ты ненормальный, — устало сказала Жанна.

— Тогда, значит, — заявил Пол, — он стал тебя лапать.

— Чтоб я ему такое позволила?! Ни в жизнь!

Пол почуял, что Жанна что-то недоговаривает. Она, похоже, вот-вот была готова в чем-то признаться, и он поддел ее, прочитав нараспев:

— Ты врунишка, ты врунишка, на тебе горят штанишки, думал, мы развесим уши, не хотим тебя мы слушать! Уж не хочешь ли ты сказать, что он тебя не лапал? Ну-ка, посмотри мне в глаза и скажи: «Он меня ни разу не лапал». Давай, давай.

Жанна отодвинулась от него и опустила глаза: ее тело, ее полные, чувственные груди и бедра. Самой себе она показалась такой взрослой, такой отрешенной от тех давних времен. Ей не хотелось вспоминать, но Пол напирал.

— Да нет, — призналась она, — он меня лапал, но совсем не так…

Пол встал и теперь возвышался над ней.

— Совсем не так, — произнес он с издевкой. — Ладно, тогда как же?

— За домом росли два больших дерева, каштан и платан. Я садилась под платаном, он — под каштаном. Мы считали: «Раз, два, три» — и на счете «три» начинали мастурбировать. Кто первый кончал…

Она подняла глаза и увидела, что Пол отвернулся.

— Почему ты не слушаешь? — спросила она по-французски.

Он не ответил. Он понимал, что даже ее невинность замешена на сексуальности и что ее признание — это его победа, но своего он еще не добился.

Дребезжание дверного звонка — в этой квартире они слышали его впервые — застало их врасплох. С площадки донесся гнусавый мужской голос:

— Полная Библия, уникальное издание, ни единой купюры…

Пола это вторжение привело в бешенство. Он пошел к двери, но Жанна вскочила и схватила его за руку.

— Мы ведь договаривались или как? — шепотом спросила она. — Никто не должен видеть нас вместе. Ты мог бы меня убить — и никто никогда бы не узнал. Даже этот торговец Библиями.

Пол обхватил сзади ее за горло, скользнув руками по грудям.

— Истинная Библия! — надрывался торговец. — Не закрывайте дверь перед жизнью вечной!

Пол хоть и не видел торговца, но уже его ненавидел.

— Свинья библейская! — пробормотал он. Пол собрался задать торговцу перца за то, что тот им помешал, но Жанна его не пустила. Тогда он начал стискивать ее горло.