Любовь - Эрставик Ханне. Страница 16

— Хорошо, что они были заняты, — говорит он.

— Ты о чем? — спрашивает она.

— О полиции.

— А откуда ты знаешь, что это полиция? — спрашивает она.

— Это же патрульная машина, ты разве не видела?

Вибеке начинает вспоминать, что она видела, но ничто ни в людях, ни в машине не навело ее на мысль о полиции. Он жмет на газ, он барабанит пальцами по рулю. Радио передает мелодию, которую она любит, Вибеке подается вперед, чтобы прибавить звук. Машина дергается на кочке, Вибеке теряет станцию, приемник начинает сипеть и хрюкать. Он нажимает на кнопку, радио замолкает. Становится тихо, слышно только урчание мотора и подвывание печки. Наверняка они содержат машины в порядке, думает она, без них им никуда. Она считает, сколько они выпили у него в вагончике. Ей кажется, немного. Она откидывает голову на подголовник, прикрывает глаза, правой рукой она держится за ручку на дверце.

Когда она открывает глаза, они выезжают на поворот от леса к первым домам.

Дорогу освещают желтые фонари. Вдоль обочины тянутся серые трехэтажные дома, за ними еще ряды таких же. На торцах зданий, которые видно с шоссе, развешены рекламные щиты с подсветкой, и Вибеке думает, что они очень оживляют улицы по ночам. Они минуют пустой стадион, он покрыт льдом, в углах осветительные мачты

По мере приближения к центру дома становятся выше и лепятся теснее. Появляются витрины, неоновые лампы, они проезжают салон красоты, куда Вибеке приспособилась ходить. Из него льется свет. Вибеке представляет себе хозяйку салона, ее короткие блестящие волосы, рисунок губ, манеру разговаривать. Это она уговорила Вибеке вставить в ноздрю бриллиантик. Она представила это как единственно правильное решение. Говорила о разрушении барьеров, о косности, о сочетании привычного и авангардного. У нее очаровательная манера вести беседу, думает Вибеке. А моя беда в том, что я одновременно и говорю и думаю, поэтому запинаюсь и никогда не успеваю быстро ввернуть словечко.

Она поворачивает голову и смотрит в окно с его стороны. Видит, как чета средних лет прогуливает собачку, мужчина отпирает ворота и толкает калитку плечом. Они летят на такой скорости, что она не успевает рассмотреть двор. Она вспоминает садик того дома, где они жили прежде. Два великолепных дуба, которыми можно любоваться в кухонное окно. По утрам ее часто будило эхо, блуждавшее между корпусами, стук ворот или голоса беседующих во дворе. В ее ощущениях это были фрагменты одной мелодии, вспоминает она.

Пес начинает подвывать оттого, что Юн топчется перед дверью. Чего ему надо? Может, голодный. Юн поскуливает в ответ, объясняя, что у него ничего нет. Он прикидывает, который теперь час, если одиннадцать было еще у девочки. Наверняка полпервого.

Появляется машина. Юн слышит ее и видит огни задолго до того, как она плавно выезжает из-за поворота. Она еле плетется. Возможно, водитель заблудился и теперь ищет, у кого бы спросить дорогу. Юн несется к дороге и машет машине рукой. Когда она подъезжает, оказывается, что она похожа на ту красную, что проехала мимо, когда он шел домой.

Он притормаживает перед ночным кафе, мотор не выключает. Вибеке думает, что ей повезло, что не пришлось разговаривать, молчанием все сказано. Она вспоминает строку из песни, что-то про посидеть в тишине, с самим собой наедине. За стойкой кафе молодой парень разговаривает по телефону, ухом прижимая трубку к плечу. За столиком в глубине у стены ужинает пара, они склонились над тарелками.

— Сигарету? — спрашивает он.

— С удовольствием, — говорит Вибеке.Он подносит огонь ей, потом закуривает сам. Они снова смотрят на кафе. Парень все также болтает по телефону, он делает ритмичные движения телом, играет руками, видно, слушает музыку, решает Вибеке.

— Ты знаешь здесь что-нибудь приличное? — спрашивает он.

— Нет, — отвечает она, перебирая в уме все известные ей здесь места; она еще нигде не была, только посмотрела представление в церкви.

Снова молчание.

— Его, что ли, спросим?

Она тычет сигаретой в парня за стойкой. Он не отвечает. Похоже, думает о чем-то. Волевое, квадратное лицо, кудрявая шевелюра. Ей хочется пойти и спросить самой, проявить инициативу. Все-таки он некоторым образом у нее в гостях, это же она здесь живет. Не глядя на него, она тянет на себя ручку в форме полукруга, открывает дверь, заходит в кафе.

Над большой стойкой висит лампа дневного света, режет глаз. А так кафе освещают лампы на столах. Ее поражает шум: ведущий какой-то местной радиостанции ставит песню, хит, который сейчас крутят постоянно, она не помнит, где слышала его в последний раз.

Она идет к стойке, еле удерживаясь от того, чтоб двигаться в такт музыке. Она кладет руки на край стойки и подается вперед. Парня нет. Отошел в туалет или в подсобку за овощами, думает она. От кофейника, который стоит на плитке рядом с пирамидами чашек и тарелок, пахнет выкипевшим кофе. Она слушает музыку, поводя бедрами, и понимает, что соскучилась по танцам. За стойкой на скамейке у стены лежит журнал и раскрытая книга, она вытягивает шею посмотреть, что за книга. Название ничего ей не говорит, автор мужчина-американец. Подобная литература ее, как правило, не интересует. Рядом со скамейкой стоит офисный стул с выцветшей зеленой обивкой. Музыкальный центр, источник шума, тоже стоит на скамейке, развернутый так, чтобы звук шел прямо на того, кто сидит на стуле. Она барабанит пальцами по стойке, смотрит на темные ногти на фоне стали, косится на распахнутую дверь, по ее разумению, ведущую в кухню. Наконец, поворачивается спиной к стойке и принимается смотреть на машину за окном. С этого места ей плохо видно его. Она переводит взгляд на ужинающую пару, под их столиком лежат две собаки, а рядом со стулом женщины стоит клетка с канарейкой. Они едят неспешно и, похоже, не замечают ни орущего радио, ни зажигательной песни, которая как раз кончается. Наверняка они ехали весь день, думает Вибеке, а теперь набираются сил перед очередным рывком. Женщина отодвигает от себя недоеденную тарелку и закуривает.

— Что-нибудь будете? — спрашивает голос у нее за спиной.

Одновременно выключается радио. Она поворачивается к стойке. За ней не прежний парень, а мужчина. Лет пятидесяти, думает она.