Ожерелье королевы - Эджертон Тереза. Страница 4

Это был очень древний город, но теперь он опустел, а стены его обветшали. Дата его основания терялась в глубине веков, он уже был древним городом, когда Империя Чародеев только создавалась, и уже тогда никто бы не взялся определить, сколько ему лет. А когда люди восстали против народа колдунов-гоблинов, которые жестоко правили ими более пяти тысяч лет, когда они сбросили оковы, разрушили Империю до основания и перекроили карту, они сделали Хоксбридж столицей одного из своих маленьких рыцарских королевств.

Некоторое время город переживал славное возрождение: старые здания разрушались, величественные общественные строения — библиотеки, сады, университеты, обсерватории, дворцы — вырастали на их месте. Искусства и науки процветали. Метафизики и философы наводнили город. В целом свете не нашлось бы поселения, способного соперничать с ним по уровню культуры, приветливости жителей, новизне идей. Но время не пощадило Хоксбридж, старость наступала неотвратимо, и все, чем город когда-то гордился, его красота и очарование, все превратилось в тонкий культурный слой на угловатом скелете из кирпича и камня.

Многие здания стояли полупустые. Люди нового века становились все более консервативны, им все меньше хотелось менять созданное их предками — теми стойкими мужчинами и женщинами, что низвергли цивилизацию гоблинов и возвели на ее месте новое общество, почти совершенное, — не хотелось им и разрушать хоть что-то, созданное прежними поколениями. И в Хоксбридже это было заметно, как нигде. Когда нижние этажи здания становились сырыми и затхлыми и жить там было уже невозможно, владелец просто надстраивал несколько новых этажей. Когда вся конструкция рушилась — это зачастую влекло за собой гибель людей и большие убытки, то вместо того чтобы сменить место, хозяин выискивал в руинах уцелевшие обломки мрамора и кирпичной кладки и строил прямо на развалинах новый дом, как можно точнее имитируя тот дом, что стоял на этом месте раньше. Сегодня Хоксбридж был городом высоченных кособоких зданий с эркерами, потрескавшимися мраморными колоннами и наружными винтовыми лестницами, карабкающимися из темных, давно забывших о солнце улиц и переулков внизу.

И все же иногда, холодными зимними ночами, когда черный северный ветер с ревом проносился по этим подземным ущельям; когда зажигались газовые фонари и окна светились желтым светом очагов; когда утонченные леди и джентльмены выходили на улицу в легких, как крылья бабочки, атласных одеждах и в бархате цвета драгоценных камней; когда они проезжали по обледенелым улицам вверх и вниз по склонам холмов в своих позолоченных каретах, направляясь на какой-нибудь фантастический обед или театральное представление; даже когда снег громоздился на улицах и собирался в глубокие сугробы у стен домов и в некоторых крутых местах чрезвычайно затруднял проезд, смягчая, однако, ломаные линии и острые углы древнего города, — тогда начиналось лихорадочное веселье, яркий румянец юности на мгновение окрашивал древние ланиты, и тогда можно было представить Хоксбридж таким, каким он был когда-то.

Но лишь на мгновение. В первых слабых лучах зари город терял свое искусственное великолепие. Когда гасли огни и газовые фонари, когда чиновники брели устало по улицам, а веселые позолоченные кареты с грохотом возвращались домой, уступая место трескучим черным повозкам торговцев, — тогда Хоксбридж погружался обратно в свою безобразную старость.

Было раннее утро, мороз разил, как сталь, пробирая прохожих до костей. Но большая толпа, собравшаяся в тени церкви теоморфов, кипела от возбуждения. Весть о предстоящей дуэли собрала зевак здесь, на ровном участке улицы между церковью и скованной льдом рекой Зул, и каждый предвкушал кровопролитие.

Но один из секундантов, казалось, передумал. Он горячо спорил шепотом со своим товарищем.

— Вилл, Вилл, я прошу тебя, остановись и подумай, пока это не зашло слишком далеко. Этот дурень Маккей так и лез на рожон, так и нарывался на ссору, хотя всем известно, что фехтуешь ты лучше. Не может быть, чтобы ему так уж хотелось умереть, мне показалось вчера, что он не столько пьян, сколько притворялся. Что-то здесь нечисто. Если у тебя есть хоть немного здравого смысла, ты не станешь с ним драться. Как оскорбленная сторона…

— Как оскорбленная сторона я и не собираюсь делать ничего подобного, — ответил Вилл Блэкхарт, скрипя зубами. Это был невысокий человек в грубом камзоле цвета сажи на много размеров больше, чем надо, и в широкополой шляпе из черного бобра, с воткнутыми с одной стороны потрепанными перьями индейки и большой брошью в форме жука-скарабея. Его длинные золотисто-рыжие волосы были свободно завязаны на затылке куском старой ленты, и в холодном свете утра он выглядел бледным и рассеянным.

Несмотря на его расхлябанность и на неряшливый вид его спутников, в них было что-то такое, что не определишь словами, — так что с первого взгляда становилось ясно: они на самом деле — беспутные молодые аристократы, которые провели новогоднюю ночь в тавернах и игорных домах. Зеваки — торговцы, корабельные плотники и конопатчики, рабочие из доков и верфей, даже несколько олухов и толстопятов, стоявших с краю толпы, — придвинулись поближе, чтобы лучше слышать. — Клянусь Тенями Проклятых, Блэз, слова Маккея несносны! — Вилл указал на противника, который не менее горячо спорил с одним из своих секундантов, пока Финн и Пайекрофт, другие два секунданта, встретились посередине будущего поля боя, чтобы проверить оружие и обговорить последние формальности. Вилл понизил голос до свистящего шепота.

— Этот негодяй пренебрежительно отозвался о Лили. Неужели я позволю ему оскорблять мою жену и даже не потребую сатисфакции?

Блэз глубоко вздохнул. Выглядел он (заплатанный синий камзол, большая треуголка, грязный желтый платок на шее, в левом ухе — два стальных кольца) почти таким же разбойником, как и Вилл, хотя из друзей Блэкхарта он был самым рассудительным.