Судьбы вещей - Рабинович Михаил Григорьевич. Страница 18

КРЕСТ ЛАЗАРЯ-БОГШИ

Эта вещь исчезла.

Пропала из музея во время второй мировой войны. Сохранились только цветные рисунки и негативы снятых с нее много лет назад фотографий, по которым мы и можем судить о замечательной работе древнего мастера.

Более восьмисот лет тому назад он сделал довольно большой «напрестольный» крест. Вместе с роскошно украшенным евангелием такой крест лежал на священном покрывале престола в алтаре церкви; все тогда верили в его чудодейственную силу.

Когда этот сверкающий золотом и драгоценными каменьями крест выносили из алтаря и молящиеся подходили прикладываться к нему, им казалось, наверное, что он целиком золотой. На самом деле это было не так. Основа креста была деревянной (всего вернее – кипарисовой), но ее покрывали десятки золотых пластин. На пластинах цветными эмалями, которыми так славилась Древняя Русь – красной, синей, зеленой, голубой, – изобразили различных «святых». Их миниатюрные лики, возле которых были еще более мелкие надписи, чередовались с изящными узорами. В особых ячейках креста помещались мощи трех «святых». Контур его окаймлял жемчуг; другие крупные драгоценные камни сверкали на поверхности креста.

Это была очень красивая и изящная вещь тонкой работы искусного мастера. Ей, как говорится, цены не было.

Впрочем, цены не было в наше время, а в древности была вполне определенная цена, и мы довольно точно ее знаем.

Дело в том, что боковые грани креста покрывали уже не золотые, а серебряные (правда, позолоченные) пластины, которые для нас, пожалуй, не менее, а более ценны, чем золото, эмаль и драгоценные камни, благодаря замечательной надписи, которая выбита на них:

«В лето 6669 покладает Офросинья честный крест в манастыри своем в церкви святаго Спаса. Честное древо бесценно есть, а кованье его, злато и серебро, и каменье, и женчуг в 100 гривн, а (тут прочесть нельзя – в этом месте крест брали руками, одна пластина истерта так, что видны лишь верхушки двух букв, а другая отпала совсем)… 40 гривн».

Прервем на минуту чтение надписи, постараемся глубже вникнуть в смысл того, что уже прочли.

Крест сделан в 6669, то есть по нашему летосчислению – в 1161 году, видимо, по заказу какой-то Офросиньи или, правильнее, Евфросинии, в подарок церкви Спаса в ее, Евфросинии, монастыре. Кто такая Евфросиния и где был этот монастырь?

Евфросиния – полоцкая княжна, внучка знаменитого князя Всеслава. Ко времени изготовления креста ей было уже лет сорок, она была известна своими познаниями в книжном деле и заботами о полоцких церквях, а позднее совершила паломничество к «святым местам» и умерла в 1173 году в одном из иерусалимских монастырей.

Основанный Евфросинией монастырь стоял в Полоцке, на берегу речки Полоты, притока Западной Двины. Надпись и рассказывает, во сколько обошелся Евфросинии этот крест.

Во-первых, «честное древо бесценно есть». Вероятно, тут намек, что само дерево, из которого была основа креста, считалось частью какого-то другого, очень святого предмета, например, гроба богородицы или самого «гроба господня». В те времена по свету ходило немало таких «святынь», выдаваемых церковниками за подлинные. Кто-то позднее даже сострил, что если бы сложить вместе, например, все находящиеся в обращении «частицы ногтя Христова», то получился бы ноготь величиною с дом. Подобные реликвии могли продавать или дарить. В особенности принято было, чтобы церковные иерархи дарили их светским феодалам.

Разумеется, за подарок нужно было отдаривать, и если предположить, что княжна получила «честное древо» от какого-то епископа для построенного ею монастыря, то надо думать, что и это высокое духовное лицо не осталось без ответного дара – например, что в его епархию была подарена какая-нибудь драгоценная церковная утварь, а то и целое сельцо с крестьянами. Так это было в данном случае или как-либо иначе, но стоимость «бесценного честного древа» в эту своеобразную расценку не вошла.

Во-вторых, «кованье», то есть материалы для оковки и украшения креста – золото, серебро, жемчуг и иные драгоценные, камни. Стоило это все много – сто гривен.

В-третьих, «лаженье», как думают некоторые исследователи, – работа мастера. Борис Александрович Рыбаков предположил по остаткам букв, что утраченные слова были: «а лаженье» и дальше сохранилась цифра «40 гривн». Эту сумму мастер получил за свой труд.

Итак, крест обошелся Евфросинии в сто сорок гривен серебра (не считая возможного «отдарка» за «честное древо») – деньги по тому времени огромные. На них можно было купить, например, до шестисот дорогих лисьих мехов – целое состояние заморского купца. Или сделать добротную бревенчатую мостовую длиною версты в три.

Интересно и то, что работа ремесленника-ювелира оценена немного менее, чем в половину стоимости драгоценных материалов. Это тоже высокая цена. Если бы мы даже не видели великолепной художественной работы, по одной цифре оплаты можно было бы заключить, что княжна заказала крест первоклассному мастеру.

Но кому же? Как его имя?

Оказывается, на кресте есть и оно. Не на тех пластинах, где помещена та длинная надпись, а внизу креста, где выбиты ячейки для мощей.

Возле одной из них, под изображением святого Пантелеймона, крупная надпись: «МОЩЕ СВЯТОГО ПАНТЕЛЕЙМОНА», а еще ниже, по бокам, мелкими-премелкими буквами написано:

господи помози pa

боу сво

ему лазо

рю наре

чено моу

богъ ши

сде лав

ше моу

крь ст

сии цер

кви свята

го спаса и

офросиньи.

Это не тайнопись, просто строчки разорваны. Читается легко, слева направо, сверху вниз: «Господи помози рабоу своему Лазорю, нареченомоу Богъши, сделавшемоу крест сии церкви святаго Спаса и Офросиньи».

Мастера звали Лазарь – это было его «крестное» имя, – а в просторечии называли Богъша (вспомните Фрола, который звался Братилой). Богъша или, как говорили позднее в Литве, Польше и Чехии, Богуш – уменьшительное от имени Богуслав, распространенного на северо-западе русских земель и у западных славян. Имя это славянское, древнее и совсем не обязательно христианское, несмотря на корень «бог», который вы в нем слышите. Ведь и до введения христианства у славян были боги, которых они славили, так что имя Богуслав, а уменьшительно – Богша вполне закономерно противопоставлено в надписи христианскому имени того же человека – Лазарь.

Итак, мастер Лазарь, нареченный Богша, и был тем первоклассным ювелиром, которому княжна Евфросиния заказала напрестольный крест для своей церкви. Конечно, человек он был не бедный (если даже не очень часто получал по сорок гривен за свой труд), а зажиточный городской ремесленник. Наверное, из города Полоцка.

Но вернемся к надписи, которую мы начали читать.

Оказывается, после обозначения цены креста, Евфросиния велела мастеру поместить на этом священном предмете страшное заклинание:

«Да не изнесеться из манастыря никогда же яко ни продати ни отдати. Аще же кто преслоушает, изнесет из манастыря, да не боуди емоу помощник честный крест ни в сь (сей) век ни в боудущий и да боудть (будет) проклят святою животворящею троицею и святыми отци 300 и семию собор святых отец и боуди емоу часть с Июдою иже преда Христоса. Кто же дерзнет сотворити с(е)… властелин или князь или пискоуп (епископ) или игоуменья или ин который любо человек а боуди ему клятва си. Офросинья же раба Христова, стяжавши крест сий, приимет вечную жизнь с все (ми святыми)».

Разумеется, благочестивая княжна, сделавшая церкви такой драгоценный подарок, могла рассчитывать на вечное блаженство. Дар же ее должен был вечно оставаться в монастыре, его нельзя было ни продать, ни отдать. А если бы и нашелся такой человек, который ослушается («преслушает») этого приказа, то кто бы он ни был – князь, епископ или игуменья (монастырь, стало быть, был женский), – на его голову обрушится страшное наказание. Он будет проклят святой троицей (то есть богом во всех трех его лицах: богом-отцом, богом-сыном и богом – святым духом), и тремястами пастырей церкви, и семью их (если можно так выразиться) съездами («соборами»). Его ожидает участь христопродавца Иуды (а тот, согласно евангельскому преданию, повесился, но и этим не избавился от адских мук за свое предательство), и сам святой крест такому человеку ни в чем не поможет. Вот смысл этого заклятья, которое должно было устрашить всякого верующего.