Леонардо да Винчи - Гастев Алексей Алексеевич. Страница 123

– Вот так раз! – скажет читатель. – К чему, в таком случае, знать его мнение, заведомо ошибочное?

А к тому, что это еще и заблуждение многих, поскольку общее мнение нередко является не чем другим, как широко распространившейся ложью.

Исходя, по-видимому, из общего мнения, Вазари приписывает самому завершению, то есть «Джоконде», качество незавершенности, говоря, что, протрудившись четыре года, живописец оставил работу неоконченной. Является ли такое утверждение ложным? И да и нет. Да, потому что невозможно вообразить живописца, который с большею тщательностью отделывает каждый малейший участок поверхности своего произведения. В этом смысле «Джоконда» как нельзя лучше готова к тому, чтобы вставить ее в красивую раму и передать заказчику – пусть бы он радовался, а живописец довольствовался полученной им значительной суммою денег. Но заключение о ее незаконченности также не полностью ложно, скажет человек, понимающий незаконченность как непременное качество жизни и что окончить – означает убить. Ведь когда Леонардо придумывал особенное покрытие из тончайшего стекла, чтобы предохранить картину от неосторожного прикосновения и порчи, он одновременно искал совершенной прозрачности, не желая препятствовать эманации жизни распространяться и чтобы не дать картине погибнуть как бы от удушья. Но попрекавший живописца, будто бы он заботится об окончании, не приступая к началу, папа Лев о том, надо полагать, не догадывался.

Так случилось, что аретинец Джорджо Вазари, имевший редкую память и девяти лет знавший наизусть большую часть «Энеиды» Вергилия, в этом возрасте проводил ежедневно по два часа в обществе своего ровесника Ипполито, родившегося от Джулиано Медичи и Пачифики Брандано, Играющей, а также другого малолетнего Медичи, Алессандро; и все они вместе воспитывались поблизости папы Льва, а затем папы Климента из той же фамилии. Джорджо Вазари пришлось горько оплакивать папу Льва, как и папу Климента, умерших своею смертью, а скоро затем сына Джоконды, кардинала Ипполито, отравленного племянником Алессандро, с которым он воспитывался. Можно подумать, что Пачифика Брандано, лишившаяся вначале своего испанского мужа, после возлюбленного, а затем прямого потомства в лице кардинала Ипполито, взамен многочисленных частых утрат вознаграждена была чудесной способностью плодить двойников, происходящей, как естественно предположить, из качества самостоятельной жизни, присущей произведениям Мастера. Одетые и причесанные, как эта Джоконда, одетые иначе, совершенно раздетые, какой ее представляли наиболее наглые из многочисленных упорных поклонников, они сходны со своим образцом, но скорее как сестры между собою или дети с родителями – как Мария и Анна в известном картоне для флорентийской Аннунциаты. Так же, по-видимому, соотносятся единственная и подлинная «Джоконда» с действительной внешностью синьоры Пачифики: можно сказать, что синьора есть первая попытка природы, тогда как для окончательного осуществления замысла понадобится содействие Мастера.

Вазари отождествляет модель самого знаменитого портрета в истории живописи не с Пачификой Брандано, но с моною Лизой ди Антонио Мария ди Нольдо Герардини, женой флорентийского гражданина Франческо дель Джокондо. Если это действительно так, почему синьора имеет поверх прически обычную вдовам траурную вуаль, хотя Франческо скончался еще много позднее живописца «Джоконды»? Также Вазари не объясняет причину, отчего произведение с его редкостными достоинствами не досталось заказчику, но оставалось долгое время у Мастера в величайшем секрете. Это покажется еще удивительнее, если, согласившись с Вазари, предположить, что «Джоконда» создавалась вскоре после возвращения Леонардо на родину и службы у Борджа, когда он был озабочен соперничеством с Микеланджело Буонарроти и мог воспользоваться этой изумительной вещью для доказательства своего превосходства.

С другой стороны, версия с Пачификой Брандано небезупречна. Так, многие недоумевают, возможно ли, чтобы к своему величайшему произведению Мастер подошел, когда его ожидают у порога старость, болезни, а за ними и смерть? Некоторые, хотя не согласны с Вазари, называют вместо синьоры Пачифики неаполитанку Констанцу д'Авалос, ссылаясь на известный сонет, где имена Мастера и этой Констанцы поставлены рядом. Однако при равной неопределенности версий автору, по-видимому, принадлежит право выбора, даже если он руководствуется целями, относящимися к форме его сочинения, как композиция и другие подобные вещи.

О геометрической игре. Здесь описаны приемы, позволяющие производить бесконечное разнообразие квадратур в случае поверхностей, ограниченных кривыми линиями. Квадрат есть конец преобразования геометрических поверхностей. Кончено июля 7 дня в 23 часа, в Бельведере, в комнате для занятий, устроенной для меня Джулиано Медичи Великолепным, 1514.

– Высшим счастьем человека на земле, – говорил Никколо Макьявелли, – является возможность участия в управлении государством; а когда тирания не дает нам этого, не остается ничего другого, как искать его в ученых занятиях, ожидая лучших времен и собирая уроки опыта для потомства.

После того как Медичи возвратились в Тоскану, секретаря совета Десяти обвинили в заговоре, били плетьми и сослали в его имение в Сан-Кашьяно. Там он, по его словам, проводил часть дневного времени на постоялом дворе в разговорах с проезжающими, тогда как вечером и ночью беседовал с людьми древности, расспрашивая о смысле их деяний. При этом он забывал все тревоги и отчасти глушил жажду деятельности, подтачивавшую его существование. Но все же многого ему недоставало для исцеления; так что, прослышав о намерении папы сделать Джулиано Великолепного князем Эмилии, Модены и Реджо, чтобы, объединив названные области Италии, прибавить их к владениям церкви, Макьявелли стал хлопотать, желая поступить на службу и помочь тем самым Медичи, которые его опозорили и изгнали. Когда его упрекали за это, он с необычайной горячностью возражал, не задумываясь, поставить свое достоинство после государственной выгоды, а не наоборот, как это свойственно итальянцам.