Вторжение - Ахманов Михаил Сергеевич. Страница 16

– Значит, люди… – мрачно протянул Коркоран. – Зацепили нас гравитационной удавкой, а мы в них из свомов… Ну, и они в нас… – Он расстегнул комбинезон, вытащил висевший на шее крестик и зашептал: – Господи, творец всемогущий, прими в царствие небесное душу Луиса Родригеса и всех остальных, с кем мы делили кров и пищу и странствовали среди миров, созданных волей твоей… Прости их грехи, ибо ты милосерд… Пусть им зачтется, что пали они как воины, и если даже свершенное ими было ошибкой, прости и это. Подняли они руку на другие твои творения по неразумию своему, ибо страх перед неведомым в природе человека. Только ты не ошибаешься и знаешь, когда поднять меч и на кого опустить. Аминь!

– Аминь, – повторила Макнил. Она, как и австриец Коркоран, была католичкой.

Наступила тишина, но Литвину казалось, что слова молитвы еще звучат в его ушах. Может, все не так уж плохо, подумалось ему. Может, гибель «Жаворонка» – трагическое недоразумение, результат того самого страха, о котором сказал Коркоран. Может, мы ошиблись, как и они… Доверие такая хрупкая штука! Годы нужны, чтобы его взрастить, а разрушить можно за секунду…

– Говоришь! – вдруг резко и внятно раскатилось под куполом. – Говоришь еще! Говоришь много!

Литвин поднял глаза вверх. Под сферическим куполом что-то мерцало и кружилось, превращаясь в огромную голову с разинутым ртом. Лицо было странное – черты Коркорана и Макнил смешались в нем с его собственными.

– Слушают нас, хотят язык освоить, – промолвил Рихард. – Шустрые ребята! Пожалуй, лучше…

Он приложил палец к губам, и Эби с Литвиным кивнули. Больше ни слова на русском и немецком! Для Литвина это было нетрудно – привычка общаться на английском, официальном языке флота, стала за много лет естественной.

Какое-то воспоминание тревожило его. Машинальным жестом коснувшись виска, он пробормотал:

– Они называют себя бино фаата. И, кажется, владеют третьей сигнальной…

– Телепатия? – Макнил нахмурилась.

– Нет, не чтение мыслей, скорее ментальная связь. Но с нами не очень получается – во всяком случае, со мной. Можно блокировать. Таблица умножения вполне годится.

– Любопытно, – сказал Коркоран. – Ментальная связь, межзвездный привод, и это поле, что оттолкнуло рой… наши локаторы, наконец… мы ведь их не видели – ни в оптике, ни на экранах… Похоже, нас обставили по всем статьям! Лучше бы с ними не ссориться. Как ты полагаешь, Пол?

– Это как получится, – откликнулся Литвин, не в силах изгнать из памяти картину гибнущего «Жаворонка». Он глубоко вздохнул. Воздух казался прохладным и свежим, будто в горах, где-нибудь на высоте километра. Еще одно свидетельство того, что Земля была для чужаков самым подходящим местом.

Они обсудили эту мысль, потом Макнил запрокинула голову и уставилась в потолочный купол.

– Эй, вы слышите меня? Нам нужна вода… Вода, пища и устройства для дефекации.

– Повторить! Еще слова! Много слова! – прозвучало сверху. Макнил повторила.

– У нашей рыжей практический американский ум, – с улыбкой заметил Коркоран.

– Просто уже терпеть не могу, – буркнула девушка, глядя, как под куполом разворачиваются цветные картинки. Инструкции были просты и понятны: в каждой из боковых стен имелись помещения, скрытые мембранами; слева – удобства, справа – пищеблок с низким восьмиугольным столиком. Заглянув в левую каморку и подивившись на причудливые формы утилизатора, они направились к столу. В его полупрозрачной крышке мерцали серебряные искорки, летевшие из середины, где светился рисунок, похожий на панцирь черепахи.

– Здесь активатор. – Макнил поднесла к черепахе ладонь. – Сейчас эта штука заработает. Раз, два…

Голографическое изображение блюда с сероватой массой возникло над столом. Масса слабо шевелилась.

– По-моему, червяки, – сказал Коркоран. – Здоровые! С палец будут!

Макнил брезгливо поджала губы:

– Не для меня. Эту дрянь я есть не стану.

Ее рука вновь протянулась над столом, и серая масса исчезла, сменившись голограммой вазы с розовыми шариками.

– Икра. Только большая, от лягушек величиной с корову, – прокомментировал Коркоран. – Я бы съел, но не уверен, что это нам подходит. С нашим обменом веществ и эмбриогенезом.

– Меня они вылечили, значит, с биохимией разобрались. – Литвин шлепнул по столу, и емкость с шариками всплыла из отверстия в центре. Он взял один, раскусил и одобрительно хмыкнул: – Плод или какая-то ягода, на виноград похоже, только без кожуры… Вкусно! Попробуй, Абигайль! Такое у вас в Калифорнии не растет.

– Я не из Калифорнии, я из Огайо, – сообщила Макнил и деловито принялась за еду.

Когда ваза с плодами опустела, воздух в отсеке стал заволакивать туман, сочившийся, казалось, прямо сквозь стены. Он пах чем-то знакомым и приятным, то ли свежей весенней листвой, то ли яблоневым цветом, и, вдохнув его, Литвин перенесся на берег Днепра, под крепостную башню, куда в былые годы бегал с удочкой. Голова его свесилась на грудь, веки начали смыкаться, но, покорствуя дремоте, он еще успел заметить, как Эби медленно валится на Рихарда. Они уснули прямо у стола: мужчины сидели, опираясь на мягкую обшивку стены, девушка лежала, прижавшись щекой к бедру Коркорана.

Запах исчез. Высокий тонкий человек в облегающей одежде прошел через входную мембрану, за ним последовал другой, широкоплечий, мощный, с браслетами на руках и ногах. Появившийся первым был стар; губы его сильно обвисли, напоминая уже не птичий клюв, а хобот, морщины сбегали по щекам, а цвет волос был тусклым и зеленоватым, как увядающая трава. Но, невзирая на эти явные признаки возраста, он двигался с грацией юноши.

Старик приблизился к спящим и замер, склонив голову к плечу. Казалось, он тоже уснул; глаза закрыты, руки безвольно опущены, дыхания не слышно. Он простоял в этой позе с четверть часа, затем его веки поднялись, рот растянулся, и от краешков губ побежали новые морщины. Земной человек назвал бы это улыбкой и ошибся – старец улыбаться не умел. К тому же сейчас он испытывал не приступ веселья, а раздражение.

Вытянув тонкую руку, он показал на Коркорана, повернулся и направился к выходу. Страж без усилий поднял спящего и зашагал следом. Мембрана сомкнулась за его спиной.