Господин Китмир (Великая княгиня Мария Павловна) - Арсеньева Елена. Страница 5

Честно говоря, Марии до того хотелось любви, что какое-то время она искренне верила, что влюбилась в своего жениха. Ее даже огорчило, что брак был отложен на год, пока ей не исполнится восемнадцать. Ну что ж, она с пользой провела это время, изучая шведский язык и «замыкая слух», когда тетушка пыталась посвятить ее в некоторые тайны супружества. Вся беда в том, что Елизавета Федоровна была слишком уж застенчива и горда, чтобы стать подходящей наставницей для юной девушки в таком сложном, деликатном деле, как отношения между мужчиной и женщиной. Именно поэтому Мария пребывала в убеждении, что в супружеской постели муж и жена преимущественно целуются, а все остальное не слишком важно.

И все-таки накануне свадьбы она вдруг страшно испугалась и даже попыталась отказать жениху. Ничего из этого не вышло, конечно. О ее испуганном письме принц Вильгельм даже не сказал тетушке Элле, которая в то время была больна.

А потом настал день бракосочетания. Это торжественная церемония для невест всех сословий, но для великой княжны это прежде всего церемония, а уж потом – торжество. И самая нудная церемония из всех, какие Мария видела! Кажется, единственным светлым моментом было появление перед ней баронессы Фалькенберг, статс-дамы шведской королевы, которую будущая свекровь послала быть фрейлиной Марии, пока у нее не образуется своя свита. Статс-дама сделала глубокий реверанс, и Мария от смущения спрятала обе руки за спину. Молодая баронесса надолго запомнила этот жест испуганной, смущенной девочки и от души полюбила юную принцессу. Потом, в дальнейшем, они были скорее подругами, чем госпожой и служанкой.

День свадьбы начался завтраком с императором и императрицей – ведь Николай был кузеном Марии, правда, гораздо старше ее, так что она росла вместе с его дочерьми, своими племянницами. Потом невеста отправилась одеваться – серебряная парча ее подвенечного платья была толстой, почти негнущейся. Когда отец и тетушка благословили Марию (в это мгновение она с радостью ощутила, что разделявшая их вражда наконец-то угасла), она отправилась в Большой дворец: именно там, согласно этикету, следовало завершить церемониальный туалет.

Если идти по полу в своем платье невеста еще как-то могла, то по лестнице ей помогли подняться – парча не давала согнуть колени! Ее ввели в одну из парадных гостиных. В центре находился туалетный столик, украшенный кружевами и лентами. И этот столик, и золотые безделушки на нем некогда принадлежали императрице Елизавете Петровне. На столике лежали драгоценности императорской казны, которые великие княжны надевали в день свадьбы. Была здесь и диадема самой великой Екатерины с невероятным розовым бриллиантом посередине. Была маленькая темно-красная бархатная корона, усыпанная бриллиантами. Предстояло надеть Марии еще и бриллиантовое ожерелье, браслеты и серьги. Все это было массивное, тяжелое – особенно серьги в виде вишен, которые тотчас же начали немилосердно оттягивать уши. И еще предстояло надеть фату, и прикрепить шлейф, и накинуть на плечи горностаевую мантию… Когда Марии прежде случалось видеть бракосочетание великой княжны, ее смешило, что невесту ведут под руки фрейлины, словно она не юная девушка, а немощная старушка. Только теперь она поняла, что немощная старушка сразу бы рухнула под тяжестью навьюченных на нее нарядов и ценностей! Юная девушка еще в силах удержать их на себе, не согнувшись вдвое, но сделать хоть шаг самостоятельно – о, это нелегко! Даже при том, что мантию и шлейф несли гофмейстер и два пажа. Когда император вел Марию к алтарю, она втихомолку радовалась, что он такой сильный, хоть и невысок ростом. Потом ее опускали на колени и снова поднимали на ноги пажи и шаферы. Она так побледнела во время венчания, что ей дали нюхательную соль. Она не думала ни о прошлом, ни о будущем, да и слова священника пролетали мимо ушей… прежде всего потому, что ей чудилось: мочки их оттянуты кошмарными серьгами чуть ли не до плеч, и все это видят!

И вот церковная церемония окончена. Миновала и полуторачасовая обязательная мука – прием поздравлений. И наконец-то можно снять тяжелую мантию!

Все уселись за праздничный стол. Мария настолько устала, что, не обращая внимания на императора, который сидел слева от нее, вынула из ушей эти пыточные устройства – серьги – и повесила их на край бокала с водой. Император тихонько хихикнул, но Марии было уже не до этикета. Сразу стало так легко! Правда, салфетка беспрестанно соскальзывала с ее парчового платья на пол, так что пажу приходилось то и дело нырять за ней под стол. Император забавлялся от души!

А затем начался церемониальный полонез, который не менялся с екатерининских времен. Эта традиция соблюдалась настолько тщательно, что в углу бального зала даже стоял карточный столик с зажженными свечами: ведь Екатерина Великая во время скучноватых церемоний любила перекинуться в картишки с самыми именитыми гостями.

Мария танцевала сначала с императором, потом с эрцгерцогом Гессенским, отцом императрицы, затем с наследным принцем Румынии. Каждая пара делала три тура по залу и при каждом новом круге менялась партнерами, причем кавалеры кланялись, а дамы приседали. Реверанс перед императором следовало делать особенно глубоко. Вот это было испытание… Марии казалось, что ее качает из стороны в сторону под тяжестью парчи, и она только надеялась, что зрители примут эти невольные движения за какие-нибудь новые па полонеза. И серьги снова оттягивали уши до плеч!

Когда официальная часть свадьбы закончилась, Мария с помощью камеристки переоделась в новый жемчужно-серый костюм и маленькую шапочку. У нее отчаянно разболелась голова, а на плечах остались две глубокие красные вмятины от швов парадного платья.

Наконец этот длинный – слишком длинный! – день подошел к концу. В сопровождении русского и шведского почетного эскорта молодые отправились во дворец князя Сергея Александровича. Тетя Элла встретила их хлебом-солью, а потом оставила одних.

«Мне было дано все, но я чувствовала себя беспомощной», – напишет спустя много лет в своих воспоминаниях Мария Павловна. Во-первых, замужество разлучало ее с братом, который раньше был самым близким другом и, по сути, единственным человеком, которого она любила. Во-вторых… во-вторых, Мария поняла, что те «неприятные тайны», о которых неуклюже пыталась ей рассказать застенчивая тетя Элла, были и впрямь не слишком-то приятны. Сначала принц никак не мог собраться с мыслями и силами, потом… Нет, поцелуями отношения между мужем и женой не ограничивались.

«Неужели нельзя обойтись без этого?» – смятенно думала молодая новобрачная. Такое впечатление, что нельзя. Как было бы славно дружить с Вильгельмом, просто дружить! А это?! К чему оно? Но, может быть, со временем она привыкнет? Или даже начнет находить в этом некоторое удовольствие? (Забегая вперед, следует сказать, что немалое удовольствие в этом она и впрямь начала находить. Правда, принц Вильгельм оказался тут совершенно ни при чем… Ну что ж, дело обычное!)

Во время свадебного путешествия (Германия, Италия, Франция) она отчаянно пыталась отыскать хоть какие-то приятности в семейной жизни. Как ни странно, некоторые радости перепадали ей, когда принц был или занят, или болен. То удавалось поболтать и посмеяться с его братом, принцем Максом, который отличался от своих чопорных родственников веселым нравом, то – сбежать на экскурсию в замок Иф в компании работяг и солдат, потягивавших на пароходе вино, распевавших во весь голос и не скупившихся на соленые комплименты хорошенькой даме (разумеется, на эту экскурсию Мария отправилась инкогнито, а точнее – тайно от мужа). Именно тогда она начала понимать, что сможет выдерживать гнет и бремя супружеской жизни, только если время от времени станет давать себе волю. Что конкретно она вкладывала в понятие «воля», Мария пока не уточняла. В любом случае супружеская измена не входила тогда в число ее приоритетов.

В Париже она встретилась с отцом и братом. Увидев, как обрадовалась его холодноватая жена при встрече с Дмитрием, принц надулся. Впрочем, Марии не было дела до его настроения – она чувствовала себя слишком счастливой, оказавшись среди самых дорогих ей людей. На радостях она даже подружилась с мачехой – к превеликому удовольствию отца. Правда, у нее не было времени вкусить прелести парижских магазинов. Пробежавшись по ним бегом, она купила какую-то накладку для волос, совершенно ненужную при ее роскошной прическе, и потрясающее боа из желтых и синих страусиных перьев. Выбрав национальные цвета Швеции, Мария намеревалась щегольнуть по прибытии в Стокгольм. Вообще ей искренне хотелось понравиться шведам, и поначалу это удалось сделать. Экстравагантное боа сыграло тут, конечно, немалую роль: суровые северные сердца растопились от умиления и восхищения.