Имидж старой девы - Арсеньева Елена. Страница 22

Присмотревшись, тетя Варя поняла, что это сто баксов.

«Разве это деньги?» – фыркнула бы она неделю назад. Но не теперь, когда в будущем предстояли одни расходы, а доходов – никаких!

Сто долларов… Какой нынче курс в обменниках?

– Чего тебе надо-то? – спросила все еще ворчливо, чтоб этот хмырь не думал, что ее вот так запросто можно купить за портретик какого-то несчастного американца.

– Не чего, а кого, – ответил он спокойно, помахивая этой бумаженцией. – Я же говорю, мне этих девок надо. А особенно Лариску Каретникову.

Тетя Варя тяжело вздохнула. Нечего делать, придется продаваться за деньги!

– Про Татьяну тебе ничего не скажу, потому как не знаю. А Лариску найдешь недалеко от заправки «Лукойла». Ну, возле «Тысячи мелочей»! Там же наверняка и Алка отирается на подхвате. Так что двигай прямиком к «Лукойлу». Ты район-то знаешь?

– Более или менее, – буркнул мужик, направляясь к лифту.

– Эй! А деньги?! – вскричала тетя Варя.

– Какие деньги? – спросил толстяк, нажимая на кнопку лифта. Дверца открылась сразу. – А, деньги! – Он задумчиво повертел перед глазами сотенную, которую так и держал в руках. – Да, деньги! Чуть не забыл, спасибо. – Он заботливо сунул баксы в карман, а потом шагнул в кабину.

Вслед за тем послышался скрежет смыкающихся дверей, и лифт с глухим гудением направился вниз.

– Ах ты ж недомерок вонючий! – взревела тетя Варя, хватаясь за замок и резко поворачивая ручку. Но тут же она поняла, что делать таких ретивых движений не стоило: замок был тугой да еще иногда заедал, она и в добрые времена поворачивала его с усилием. А теперь у нее аж дух занялся!.. Пакостный мужичонка все равно уже ускользнул – не догонишь, а в поясницу-то, в поясницу как вступило… а плечи как свело!

Ее даже слезой прошибло от боли. Честное слово – стояла согнувшись и плакала!

– Ну, Лариска… – простонала с бессильной яростью. – Все через тебя, все неприятности! Но ты погоди – отольются тебе мои слезоньки. Да пусть я век не разогнусь, только бы и тебя достало !

Видимо, именно в это мгновение ленивое провидение, обычно глухое к мольбам малых сих, отверзло свой слух и решило исполнить первое же высказанное пожелание. В результате тетя Варя так и не разогнулась до конца своей жизни. Так и дожила жизнь крючком! Распрямила ее спину – совершенно по пословице «Горбатого могила исправит» – только смерть.

Но Лариску тоже достало . Ох и достало! И это значительно скрасило тете Варе все ее последующее согнутое существование.

Виктор Малютин, 28 сентября

200… года, Нижний Новгород

Малютин стоял в своем кабинете и с отвращением смотрел на перемазанный кровью стол. Ну какая же сука это учинила, интересно бы выяснить?! Попадись эта тварь! Малютин не успокоился бы, пока не заставил языком все это вылизать. Нагадил – и не убрал за собой, ну что за пакость отмороженная! Костин клянется-божится, что знать ничего не знает, видеть ничего не видел. Что, когда он вывел Карлыгокова из кабинета, стол был чист. Потом, помявшись, признался-таки, что чист, да не совсем. Карлыгоков на прощанье со злобой харкнул на столешницу. Он, Костин, с трудом сердце удержал и не убил его тут же, на месте, только потому, что в кабинете они были не одни, приходилось какие-то приличия соблюдать… Поэтому он вытолкал Карлыгокова за дверь, отвел его в кладовку и там немножко поучил уму-разуму, тем более что этот поганец, похоже, сам нарывался.

– Туманов, надеюсь, этого не видел и не слышал? – сухо спросил Малютин.

– Не, я чурку тихо учил! – хмыкнул Костин.

– А сейчас Карлыгоков где?

– Где ему быть, – туманно отозвался Костин. – Лежит в восьмом кабинете, отдыхает.

«Восьмым кабинетом» среди сотрудников службы безопасности аэропорта называлось что-то вроде местного КПЗ – каморка без окон. «Восьмой кабинет» был предназначен для самых опасных задержанных. Как раз к этой категории и относился Карлыгоков – несмотря на свой вполне цивилизованный вид. Именно в нем и заключалась его опасность, по мнению Малютина, что он вполне на человека похож. А копни поглубже…

– А ноги не сделает? Он что там, один? – спросил начальник СБ.

– Почему один, я у дверей попросил Бузмакина постоять. Как это я его одного оставлю, я что, совсем без ума?! – обиделся Костин.

– Ну что ты, успокойся, – похлопал его по плечу Малютин. – Не совсем! Только частично. Ну, все, хватит трепаться, давай топай в зал, а то там сейчас паспортный контроль вовсю идет, посадка, мало ли что, а охраны, считай, никого…

– А ребята что, все еще с эпилептиком возятся? – хихикнул Костин.

– Я тебе посмеюсь, понял? – внушительно нахмурился Малютин. – Экий ты, Костин, злой, оказывается! Человек чуть не умер, а ты ржешь!

– А что, скажете, не ржачка была? – снова хихикнул Костин. – Как он заколотил башкой! А пена поперла… Я такое первый раз в жизни видел.

– Да ты, Костин, как я погляжу, вообще мало чего в жизни видел! – отмахнулся Малютин. – Иди, не мозоль глаза. Иди!

Костин с явной неохотой вышел. Но только прикрыл за собой дверь, как снова просунул в кабинет свою веселую конопатую физиономию:

– Ой, забыл спросить, товарищ начальник. А где же…

В это мгновение зазвенел телефон. Не тот, который стоял на столе, а сотовый в кармане Малютина. Он достал его, посмотрел на дисплей. Номер не высветился, определитель не распознал его, но все равно – Малютин досадливо поморщился. Он и так знал, кто это звонит.

– Слушаю, Малютин, – отозвался настороженно.

– Алло! Алло, ты меня слышишь?

– Да, слышу, не кричи так. Ну что?

– Прошу тебя, давай заканчивай быстрей, уже времени в обрез.

– Ладно, не суетись…

– Что? Как это понимать?

– Ну, погоди немного. Я сейчас не могу с тобой разговаривать.

– И не разговаривай, если не можешь. Я просто прошу тебя закончить побыстрее.

– Понял, понял! Не волнуйся, делай свои дела.

– Как это – делай? А когда…

– Отстань! Не напрягай ситуацию, понятно? Тебе нужна моя помощь? Ну вот и жди теперь. Ясно? Все! Как только разберусь, сам тебе позвоню.

Он с досадой нажал на сброс и какое-то время еще постоял, сжимая в руке трубку и тупо глядя на кровавый подтек на столе.

Если Костин не врет – а зачем этому салажонку врать? – то, получается, нагадить здесь мог только один человек. Туманов. Но зачем? За каким чертом?! Или они не зря его опасались? Этот парень и в самом деле все видел? Тогда он еще пострашнее Карлыгокова. Потому что про этого торговца живым товаром им, по сути дела, все известно, а про Туманова – совсем ничего. Но получается, что в нем кроется страшная опасность для них всех? И он этим гордится! Это пятно на столе Малютина – как бы знак: мол, имел я вас всех в виду! Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя, Малютин, и подавно уйду!

И ведь ушел, кажется…

Ну, тогда могут быть оправданы любые меры, которые они в отношении Туманова уже предприняли – и которые только собираются предпринять. Любые!

И тут он сообразил, что Костин все так же переминается с ноги на ногу в кабинете.

– Кому сказал, иди отсюда! – сделал страшные глаза Малютин. – Пинками тебя гнать, что ли?

– Зачем? – обиделся Костин. – Я сам уйду.

И он в самом деле вышел, но тут же был возвращен окриком начальника:

– Костин! А ну, погоди!

Костину, которому было все равно, что делать, лишь бы не работать, заглянул с радостным блеском в глазах, но со старательно недовольным выражением лица:

– Чего, Виктор Сергеевич? То иди, главное, то погоди…

– Помолчи минуту! – махнул на него Малютин. – Ты меня достал! Скажи… Хоботов приезжал?

Костин молчал, водя глазами по потолку.

– Чего молчишь? – набычился Малютин. – А? Язык проглотил?

Костин высунул кончик языка. Он просто хотел доказать, что ничего не проглотил, язык как был при нем, так и остался, но тут же сообразил, что начальник может расценить эту невинную шутку как дерзость, а потому поспешил объяснить: