Имидж старой девы - Арсеньева Елена. Страница 74

– Что вы имеете в виду, говоря о голословных обвинениях? Уж не те ли доводы, которые приводит Жизель, упрекая в смерти Жозефины самого Талейрана?

Мгновение он смотрит на меня, чуть приподняв свои седоватые брови, потом произносит:

– А что вы имеете в виду, мадам? Неужели бредни о том, будто именно Талейран дал приказ отравить Жозефину? Ну и каким образом, интересно знать? Подкупив ее повара? Послав ей отравленные перчатки – на манер тех, которыми обезумевшая от ревности мадам де Монтеспан пыталась отравить Людовика Четырнадцатого? Кстати, столь почитаемый вами Ги Бретон – этот невероятный сплетник! – всерьез пишет и о такой ерунде.

– Что касается Талейрана, это не такая уж ерунда! – запальчиво возражаю я, отчего-то страшно обидевшись за Ги Бретона, а вернее, за Мориса, от которого впервые услышала это имя. – Конечно, он не подкупал повара Жозефины. Однако он послал ей отравленный букет фиалок!

– Что, немножко аква тофана? – скептически хмыкает мой ученый оппонент.

– Ничего подобного! Это был всего лишь водный раствор кайенского перца. Выражаясь современным медицинским языком, у Жозефины была идиосинкразия к перцу. Об этом все знали, никакого секрета тут не было. И запах перца вызвал у нее приступ жесточайшей аллергии. Начался отек горла, некротическая ангина, и этот недуг через три дня свел ее в могилу. Такие случаи происходят и в наше время! Иногда люди умирают от аллергического отека горла в течение нескольких минут! Жозефина продержалась несколько дней. Возможно, ей бы удалось выкарабкаться, не будь она вдобавок ко всему сильно простужена. Именно ваш Талейран первый начал распространять слух, что Жозефина так хотела удержать около себя русского императора, что забыла: в ее возрасте следует быть осторожней, заботиться о своем здоровье, – и поехала кататься с ним в открытой коляске, будучи в легком платье, с открытыми плечами. И вот вам-де инфекционная ангина! Но ведь причина этой болезни крылась в отравленных фиалках!

– Ну и зачем князю Беневентскому врать? А, ну да, я и забыл: чтобы отвести от себя подозрения в преднамеренном убийстве! – усмехается мой собеседник.

С трудом вспоминаю: князь Беневентский – это тоже Талейран. Еще его называли Перигор. Многоликое, многоименное такое существо!

– Вы напрасно не верите, месье… простите, как ваше имя?

– Прошу извинить, что не представился вам по всей форме. – «Экспонат» поднимается и отвешивает мне сдержанный поклон. – Пока можете называть меня Шарль Дино.

– А я – Кате…

За моей спиной Бертран делает какое-то резкое движение – и я торопливо глотаю то, что, по счастью, еще не успела брякнуть.

– То есть, как вы уже слышали, Алена Есенина, – торопливо поправляюсь я, ужасаясь, что чуть не прокололась самым бездарнейшим образом, и одновременно удивляясь, при чем здесь словечко «пока»? Почему я могу называть его этим именем всего лишь пока? Да ладно, бог с ним. Главное – продолжить наш необычайно интересный исторический диспут! – Так вот, месье Дино, вы напрасно не верите обвинениям Жизели! У Талейрана были веские причины ненавидеть как Наполеона, который отправил его в отставку, недовольный условиями Тильзитского мира, так и Жозефину. И не только потому, что император в глубине души по-прежнему любил свою разведенную жену, а она всегда презирала Талейрана за то, что тот побуждал Наполеона к разводу и браку с Марией Луизой. Прежде всего Жозефина и Талейран были врагами из-за того, что Талейран желал возвести на французский престол графа Прованского, одного из Бурбонов, хотя и не прямого наследника короны. А Жозефина… а она уверяла, что жив Людовик Семнадцатый, сын короля Людовика Шестнадцатого! И рассказывала, как сообща со своим старинным знакомым Баррасом вызволила дофина из тюрьмы, помогла ему бежать в Бретань, потом в Вандею. Она знала, где искать следы дофина, вы понимаете? Она рассказала об этом императору Александру Павловичу. Русский царь пытался убедить Талейрана в том, что на престоле должен быть законный сын короля, а не граф Прованский. Но князь Беневентский слишком много терял, если бы его замыслы провалились. Он убедил Александра в смерти дофина. А Жозефина, которая обладала опасной для Талейрана информацией и имела огромное влияние на русского царя, понюхала фиалки, свои любимые цветы, – и умерла. Несколько дней спустя погиб Моршан, один из охранников Жозефины. Он был смертельно ранен из-за угла неведомым злодеем. И перед смертью успел признаться Жизели, что нашел человека, который принес отравленный букет. Нашел – и вытряс из него признание. Тот описал пославшего его человека – Моршан узнал его по приметам. Это был Корелли – итальянец, доверенное лицо Талейрана и его секретарь. Моршан был так потрясен своим открытием, что не решился сообщить о нем, понимая, что ставит под удар благо государства, обвиняя Талейрана. Однако после смерти любимой госпожи устроил ссору с Корелли и вызвал его на дуэль, желая во что бы то ни стало отомстить. Но был так неосторожен, что бросил в лицо Корелли прямое обвинение. И… не дожил до дуэли. Жизель де Лонгпре доверила признание Моршана дневнику, а может быть, и рассказала кому-то еще. Вы же сами упоминали, что слухи ходили! Потом камеристка поняла, что ее жизнь под угрозой. Она спрятала дневник в тайнике, а сама бесследно исчезла. Никто не знает, какова ее дальнейшая судьба…

– Ну почему же никто? – небрежно пожал плечами мой собеседник. – Я знаю.

– Вы?! – я всплескиваю руками. – Но как… каким образом…

– Я открою вам тайну, мадам, – улыбается месье Дино. – Если вы откроете мне свою.

На секунду меня обдает жаром – и тут же холодом: я воображаю, что этот оживший музейный экспонат каким-то образом проник под мой тщательно наложенный грим. Хотя нет – ему глубоко плевать на ту авантюристку, которая скрывается под маской Арины Дворецкой и под именем Алены Есениной. Он хочет узнать совсем другое!

– Я по-прежнему убежден, что вам в руки попал не подлинный дневник Жизели де Лонгпре, а умелая подделка, фальшивка, – говорит он. – Я хочу знать, где вы нашли ее.

И тут мне попадает вожжа под хвост. Ничего так не хочу, как взять верх над этим скептиком!

– Фальшивка?! – восклицаю я, с торжеством выхватывая из сумки драгоценную тетрадку. – Фальшивка, говорите вы? Как бы не так! Это подлинник! А нашла я его…

– Бель демуазель! – рявкает в это мгновение Бертран, и у меня язык присыхает к гортани от внезапно нахлынувшего страха.

Нет, правда, это не метафора. Натурально пересохло во рту, стало трудно дышать. Я даже головы повернуть не могу, чтобы бросить на Бертрана виноватый взгляд.

Господи! Да я совершенно забылась! У меня вылетело из головы все на свете: и где я нахожусь, и с кем говорю! Ведь Пьер Куси, который внимательнейшим образом, затаив дыхание и не проронив ни звука, слушает нашу историческую перепалку, – смертельно опасный слушатель! Ведь он разыскивает обладателей мебели Луи Вернона! И это грозит опасностью ее владельцам! А я чуть не выдала ему Мориса…

– Что же вы замолчали, моя дорогая мадам Алена? – ласково спрашивает месье Дино. – Не хотите говорить? Ну что ж, это уже не столь важно. Главное – сам этот дневник, а не то, в ящике какого бюро или письменного стола он лежал. Теперь это не имеет практического значения, верно, мой дорогой Куси? Мы получили дневник – и можем прекратить наши лихорадочные поиски. Я знал, я чувствовал, что когда-нибудь это произойдет – и Жизель приползет ко мне на коленях молить о прощении за ту клевету, которой она покрыла мое имя. Я знал, что все эти годы она каялась, горько каялась! Ведь она очень обязана мне. Я – никто другой, а именно я сделал ей протекцию в Мальмезоне, перед Жозефиной. Я был ее доверенным лицом все эти годы, пока она, по какой-то глупой прихоти, не воспылала сочувствием к этой распутнице Мари-Жозефе-Роз Ташер де ла Падери, потом де Богарнэ, потом Бонапарт, которой Наполеон придумал имя – Жозефина! И вот ты осознала, сколь виновата предо мной. Ты пришла ко мне, Жизель. Ты преклоняешь предо мной колени, ты принесла мне свой проклятый дневник…