Компромат на кардинала - Арсеньева Елена. Страница 48

– Не будь дураком. Не пойдешь – пожалеешь, честное слово, ты уж мне поверь!

Их опять разметало по эстраде.

«Да ведь Петька был любовником того мужика! – наконец-то дошло, доехало до Сергея. – Наверное, оттуда были его бешеные деньги, когда он весной машинку купил, прикид обалденный завел, вообще из карманов у него так и сыпалось. А потом поджался, резко поджался… Наверное, тот дядька его бросил, а Петр никак не может успокоиться».

Кто-то чувствительно наступил на ногу, и Сергей увидел лютые Женькины глаза. Ах да, музыка-то кончилась, а он даже и не заметил, начал было танец снова, и ее за собой потащил.

Раскланялись, пошли к ступенькам. Глаза Петра азартно поблескивали, и Сергею вдруг захотелось остаться на эстраде и никуда не уходить. Танцевать, танцевать… Когда танцуешь, все уходит. Плохое, хорошее – все это перестает существовать. Отлетает! Танец – это другой мир: только счастье, синее такое, сверкающее. Музыка, движение, красота – и больше ничего в жизни не надо. Ты танцуешь в центре паркета – чемпионы танцуют в центре! – ты летишь, и все на тебя смотрят, и восхищение пронзает тебя, как стрела. За это и умереть не жалко. Если бы можно было танцевать всю жизнь и умереть на паркете!

И снова высунулся из смятения мыслей Малевич, но не такой, каким Сергей его знал, а почему-то с маленькими рожками на голове, и сказал лукавым голосом:

– Хочешь, назову навскидку пятерых почтенных людей, которые тебя сделают не просто богатым, но очень богатым человеком и откроют путь на самый гладкий паркет? И сто баксов выложить, чтобы тебя из беды выручить, – это для них легче, чем плюнуть?

И добавил, придыхая, теперь уже голосом Петра:

– Бабок у этого дядьки – нам и не снилось. Не пойдешь – пожалеешь…

Сергей на ватных ногах начал спускаться с эстрады и вздрогнул, услышав рядом:

– Добрый вечер.

От страха аж в горле пересохло – все, тот тип не стал дожидаться, пока Сергей подойдет к его столику, сам приперся, и сейчас надо будет что-то решать, не отговоришься, мол, выступать надо: программу они отработали, Сергей совершенно свободен… Но улыбающееся круглое лицо показалось ему знакомым. Да ведь это Мисюк!

– Узнаешь? Видел, видел твое выступление. Ладони отбил, хлопая. – Он смешно потряс пухлыми ладошками, и впрямь покрасневшими. – Вот это класс, я понимаю, утром-то вы с этой теткой слабовато выглядели, уж прости, довольно провинциально. А то, что я видел сейчас, – правду скажу, не ожидал! Спасибо, так сказать, за доставленное удовольствие.

Петр нетерпеливо сигналил глазами и руками, иди, мол, сюда, но Сергей старался не смотреть по сторонам: уставился на Мисюка и слушал, слушал его, радуясь ему, как спасению.

– Но знаешь, ты мне поверь, я в таких делах хорошо понимаю: ты из этой троицы выбиваешься. Девчонка – сущая оторва, этот напарник твой – у него взгляд убийцы, а ты романтический герой, тебе надо свое шоу, чтобы ты был там ведущим танцором, а не на подхвате у каких-то… как бы это помягче выразиться… – Он лукаво усмехнулся. – Ладно, извини, я тут выпил немного. Вообще стараюсь не принимать, но сегодня надо было стресс снять.

– А что у вас случилось? – спросил Сергей, радуясь возможности затянуть разговор. Конечно, немножко обидно было, что Мисюк так прохладно о них с Майей отозвался. Честно говоря, при виде его промелькнула сумасшедшая надежда: а вдруг знаменитый режиссер счел, что недоплатил танцорам, что он сейчас сунет Сергею еще сотню баксов, и тогда… Эх, как бы это было здорово! Он поменял бы эти деньги завтра с самого утра, как только сберкасса открылась бы, и сразу утром примчался бы к Майе, а про вторую сотню и словом не обмолвился, и Майя никогда не узнала бы, что им дали двести баксов, а не сто. Откуда ей узнать? Она больше не встретится с Мисюком, это же была просто случайность, их встреча, в ТЮЗ они больше не пойдут, так что никаких шансов нет, что их пути пересекутся.

– Между прочим, я тебя искал. Эта твоя училка, как ее там, Майя Андреевна, сказала, что ты сегодня в «Рэмбо» выступаешь.

Сергей даже покачнулся. Вот тебе и никаких шансов! Мир сегодня просто переполнен несчастными случайностями!

– А где вы ее видели?

– Натурально, во Дворце вашем. Там же картина экспонируется одна такая… – Мисюк лукаво покрутил головой, – интересная. Видел?

Сергей равнодушно качнул головой:

– Нет, я же не был сегодня во Дворце. Слышал, что как раз сегодня открытие, но не видел.

Странно, почему-то ему показалось, что при этих его словах в маленьких глазках Мисюка, очень напоминавших изюминки в плохо выпеченной булке, мелькнуло облегчение. Показалось, конечно.

– Кстати, а почему ты не был на занятиях? Начальница твоя очень гневалась.

– Гневалась? – У Сергея даже голос сел. – Из-за того, что я не пришел? А она…

Чуть не ляпнул: «Она ничего не говорила о деньгах?» – но удержал глупость на кончике языка.

– Слушай… – Мисюк смотрел на него нерешительно. – У меня к тебе просьба. Не выручишь?

«Вот будет номер, если он сейчас попросит взаймы! – Сергей аж поперхнулся от смешка, застрявшего в горле. – Ах да, ему же надо было снять какой-то стресс! Хочет, чтобы я с ним выпил, что ли?»

Петр прошел за его спиной, довольно чувствительно ткнул пальцем под ребро:

– Серж, ты забыл, что тебя ждут?

– Погоди, сейчас, – пробормотал Сергей.

– А, ты занят? – разочарованно пробормотал Мисюк. – Ну, извини, коли так. Я просто хотел у тебя проконсультироваться. Понимаешь, я думаю все же вернуть танцевальный номер в спектакль. Но только с тобой, без Майи Андреевны. Наверное, в принципе ты мог изобразить что-нибудь такое… – он пощелкал пальцами, – тангообразное, но один? Ну не смотрится там пара, ты понимаешь? Бал у Сатаны… Как-то не вписываетесь вы в эту команду.

Танцевать, танцевать… Он не смог сдержать улыбку:

– Конечно, я мог бы. Ведь танго – это в принципе танец мужской, то есть начинался как чисто мужской, в Аргентине там или в Бразилии, потом уже, когда в моду начал в Европе входить, туда приплелась женская партия.

– Приплелась – это хорошо сказано! – усмехнулся Мисюк. – Слушай, я понимаю, у тебя какие-то свои планы… Но у меня завтра в десять утра уже репетиция, а в связи с этой задумкой про танго мне надо весь план сцены перестроить. Нельзя ли нам с тобой хотя бы часик поговорить? Я бы тебе набросал ситуацию в общих словах, а ты бы мне подсказал, где лучше вплетать танец. И музыку подобрали бы. Да ты не думай, не думай, – вдруг засуетился он, – я же не просто так, я тебе заплачу. Сто баксов – как, нормально? Только за эту консультацию. А за каждое выступление тоже буду платить, это пойдет вполне официально, ты не думай, я тебя не кину! Понимаешь, я не могу работать кое-как, мне хочется, чтобы каждый спектакль был событием, открытием, тут каждая мелочь имеет значение, а если я так на танго зациклился, значит, что-то в этом есть, значит, оно обязательно должно быть в спектакле. Я спать не буду, если не выстрою уже сегодня эту сцену! Помоги, слушай, я тебя просто прошу.

У Сергея ноги ослабели от облегчения, от благодарности. Сейчас перед ним был словно совсем не тот человек, который утром в ТЮЗе извращался над актерами и над ним с Майей. Он не похабничал, не орал про десять часов утра, не трясся припадочно, никого не обзывал сперматозоидом. Говорят, он очень известный режиссер, Мисюк, – ну, надо думать, не просто так его из Москвы вызвали. И такой человек просит о помощи! Не Майю, хотя она там лауреат и все такое, и руководительница, и воспитательница, и «успела забыть столько, сколько ты знаешь». Не Малевича, который до сих пор купается в лучах прежней славы. Его просит, Сергея! Мисюк смотрит на Сергея не как на мальчишку с умными ногами и глупой головой, а как на равного, даже в чем-то его превосходящего. Ох, Сергей просто млел, когда на него вот так же взирали всякие великолепные дамы, которые являлись на занятия в бриллиантах и мехах, но, переодевшись в короткие юбчонки или лосины, вдруг теряли весь свой апломб. Даже их бриллианты тускнели! Дамы становились похожими на робких девочек и таращились на Сергея, как на высшее существо. Потому что он безупречен в танце, а они спотыкаются на каждом шагу. Потому что он, если даже не знает, что? надо танцевать, то безошибочно чувствует, ка?к это делать, а им надо двадцать раз разжевать простейшее движение, да еще сколько потрудиться, чтобы его правильно исполнили! Дамы робели, дамы строили Сергею глазки, дамы платили ему. Мисюк, конечно, глазки не строит, но тоже поглядывает не без робости. И он заплатит. Вот что главное: он заплатит!