Компромат на кардинала - Арсеньева Елена. Страница 50

Сколько пыла, бог ты мой. Такое чувство, что отец Филиппо желал видеть Серджио служащим не святому престолу и господу, а себе лично! Похоже, ему было мало мрачной преданности Джироламо, хотелось обречь на заклание еще и этого юношу. Но сознавал ли он, что под рясою окончательно погаснет тот свет, который еще сияет в сердце Серджио и который зажжен в нем мирской любовью к Антонелле? Ох, я все время забываю, что свет сей уже погас, что его потушила страшная рука убийцы. Я все еще пытаюсь спорить с отцом Филиппо, хотя Серджио нет больше, и спор сей бессмыслен, как и увещевания отца Филиппо. Стоит ли читать письмо далее? Это лишь напрасно надрывать сердце. Я пытался найти в нем хоть какой-то след, однако ничего не нахожу. О боже мой! А это о чем?!

К чему относятся эти слова, кому принадлежат? Один из доводов отца Филиппо против Антонеллы? Или сам Серджио выкрикнул их, убежденный наконец своим наставником? Ничего не понимаю. Буду читать дальше, вдруг что-нибудь да прояснится. Вот большой отрывок и связный.

«Он сказал:

– Всякое дело, какое только ни замыслил человек, должно совершать во имя того, кто положил начало всему сущему, имя же его чудотворно и свято.

Бесспорные слова сии показались мне странно знакомыми, как и последующие:

– Если творец ниспосылает благо, было бы величайшим безумием не воспользоваться таковым!

Почему-то мне показалось страшно важным вспомнить, где я прежде слышал эти слова. Наверное, от него же? Но нет, память отказывала мне… Я мучился от невозможности вспомнить, кажется, больше, чем от той страшной пропасти, к которой вдруг приблизился наш разговор, начавшийся столь невинно.

– Твоя мать отдала мне тебя! – вдруг выкрикнул он страстно. – Она завещала мне душу твою, а ведь тело – не более чем прах, тленная оболочка души.

– Ну так отриньте этот прах! – вскричал я наконец. – Вы и так знаете, что душа моя принадлежит вам всецело, зачем вам еще моя жалкая плоть?

– Увы, сын мой, враг рода человеческого поставил на пути чистейших помыслов божиих неодолимую преграду, устроив так, что только плотское познание друг друга дает возможность осознать высшую степень духовной близости. Ты думал, несчастный, что речь идет о плотском познании женщины? Ты уже вкусил этого греха, читаю в сердце твоем. Но ты забыл главное: женщина погубила наш мир – мужчинам суждено восстановить его, но только в том случае, если они будут объединены этой высшей формой союза. Союз духа и плоти… Так суждено, и все великие мира сего изведали это. Ты отрекаешься от того, чего не испытал, уподобляясь невеждам, которые не верили божьему слову, хотя никогда не слышали его. Ты уподобляешься слепцу, который идет проторенной дорогою к гибельной пропасти, не ведая, что совсем рядом пролегает узкая тропинка, решившись ступить на которую, он выйдет к источнику животворной воды, омоет в ней очи свои и прозреет.

Я не постигаю… А что, если его убили потому, что он отверг?.. Нет, это не может быть то, о чем я подумал! Не может быть!

Глава 30

ДВОЙНОЙ ЛОКК-СТЕП

Россия, Нижний Новгород, ноябрь 2000 года

– Завтра танцы, – проныла Катерина. – Дядя Сережа обещал, что мы будем новое движение в самбе разучивать. А у меня туфелек тут нету. И юбочки не-ету-у…

На ее ресницах повисли слезы и посыпались на тугие румяные щеки. Они скатывались со щек подобно прозрачным камушкам, и казалось, если хоть одна слезинка долетит до пола, послышится хрустальный звон.

Дочкина способность плакать столь сказочно-красиво не раз восхищала Тоню, которая от слез резко дурнела, а оттого старалась воспитывать в себе сдержанность. Катерине же не приходилось ужиматься в столь любимом каждой женщиной деле, как слезопускание, и, конечно, со временем Тоня попривыкла и уже вполне спокойно взирала на этот процесс. Но на свежего человека Катькин плач производил сокрушительное действие!

Какое-то мгновение Федор и Людмила Михайловна смотрели на нее как завороженные, потом тетушкины глаза тоже повлажнели, она присела перед девочкой на корточки, начала что-то успокаивающе щебетать, шмыгая в то же время носом. А Федор отвернулся. Может, чтобы скрыть скупую мужскую слезу? Вон, и его плечи вдруг дрогнули… Тоня с некоторым испугом пригляделась и вдруг обнаружила, что он едва сдерживает смех. Итак, он видел насквозь ее дочку! А вот интересно, ее саму он тоже видит насквозь? Ну, если так, может рассмотреть, что Тоня сейчас – сплошное сплетение недоверия, страха, любопытства… и нетерпеливого ожидания.

Однако Катя продолжала плакать, и количество ее слез постепенно переходило в качество: носик начал краснеть. Пора успокоить эту ревушку. Однако Федор ее опередил.

Он опустился на колени, чуть подвинув расчувствовавшуюся тетушку, и, взяв Катю за плечи, негромко спросил:

– А что, разве для танцев нужны какие-то особенные туфельки? И юбочка особенная? По-моему, та юбочка, что на тебе, очень красивая.

Катерина вытаращила на него глаза с тем выражением, с каким она когда-нибудь взглянет на своего будущего мужа, задавшего какой-нибудь дурацкий вопрос, например: «Зачем тебе четвертая шуба?!» И ответ был соответствующий – чисто женски-обстоятельный:

– Конечно, особенные! Они мяконькие! И скользят хорошо. Потому что если туфельки жесткие и не скользят, танцевать будешь плохо. А та юбочка – легонькая. В этой жарко будет танцевать, она ведь теплая. А у нас в зале жарко, и когда растанцуешься, эта юбка колется. А та колокольчиком кружится! И еще я забыла, у меня новенькая маечка там, ну, которую мама из Фр-ранции пр-ривезла!

Иногда Катерина вдруг вспоминала, что только недавно научилась наконец-то выговаривать толком «р» и начинала рычать, надо или не надо.

– Там – это где? – продолжал расспрашивать Федор.

– До-ома! Я домой хочу, за туфельками и юбочкой! – снова захныкала Катерина.

– И за маечкой, – проявил удивительное понимание Федор.

– Ну да! И за ма-аечкой!

Удивительно, конечно, что Катюха так долго продержалась. Еще когда сели в такси, Федор вскользь предупредил Тоню, что дочка может внезапно расплакаться. Все-таки драка, которую она видела, явный испуг матери не могли пройти даром. Но Катя вела себя отлично, только немножко слишком громко рассказывала, что им в садике начали читать «Волшебника Изумрудного города», но прочитали совсем немножко, всего до тех пор, пока ураган унес Элли в фургоне, а хочется знать, что дальше, и она, Катерина, теперь желает такую книжку.

Тоня чуть не ляпнула, что дома эта книжка есть – она и в самом деле была, ее Тоня в свое время (она была на год постарше Катьки, когда всей душой прикипела к «Волшебнику») зачитала чуть ли не до дыр, вдобавок все страницы изрисовала собственными версиями оформления. Но поймала предостерегающий взгляд Федора, вспомнила, как он говорил: «Ну поверь же мне!», какая откровенная опаска звучала у него в голосе только при намеке на какие-то фантастические дела, – и осеклась.