Мост бриллиантовых грез - Арсеньева Елена. Страница 28

Впрочем, откуда ей знать о постельных талантах Романа? Скорее всего, это чисто женское желание непременно завладеть тем, что принадлежит заклятой подруге. Интересно, откуда у нее такая ненависть к Фанни, что нужно второй раз вмешиваться в ее жизнь, второй раз ее разрушать?

С другой стороны, мужиков же никто не заставляет кидаться на Катрин. И этого… Лорана… не заставлял. И его, Романа, никто силком не тащит в объятия этой красивой и жадной сучки.

И все же ему без нее не обойтись, вот в чем вся штука. Она ему нужна гораздо больше, чем он ей, а потому… а потому разглядывание хромированной и кожаной отделки автомобиля что-то затянулось!

Кажется, Катрин тоже так решила, потому что наконец заговорила:

– Ты тоже очень хорошо смотришься в этой машинке. Такая игрушечка в золотистой шелковой коробочке. Шоколадная куколка, которую дарят маленьким девочкам на Рождество или к первому причастию, и они мучаются, бедняжки, от восхищения и не могут решить, что делать: отгрызть ли у куколки шоколадную головку или сохранить ее красоту нетронутой?

Ох, как любил Роман такие разговоры… такие тонкие разговоры с женщинами! Еще не флирт, еще подступы к нему, словно бы тонкий ледок ногой пробуешь… Нет, это похоже на то, как в переполненном троллейбусе будто невзначай касаешься женской груди или переднего места… летом, в жару, когда платья такие тонкие, словно их и вовсе нет… У тебя каменное выражение лица, у нее каменное выражение лица, оба вы делаете вид, будто совершенно ничего не происходит, а между тем в ваших головах молниеносно проносятся картины того, как бы вы сейчас… и тебе тесны становятся брюки, а она приоткрывает губы, пересохшие от внезапного желания.

Давнее впечатление, еще российское, фром Раша, ныне не актуальное: в Париже тесноты в троллейбусах не бывает хотя бы потому, что троллейбусов в Париже элементарно нет, а автобусы идут один за другим, так же, как и поезда метро, даже в час пик. Тут о давке, о тесноте можно только мечтать…

Роману стало неловко сидеть, и он слегка переменил позу, закинул ногу на ногу: совсем ни к чему Катрин до поры до времени знать, что происходит у него в штанах.

Еще одно облако черного тумана было выпущено, и оно довершило начатое.

– Да, ты красивый мальчик, нечего и говорить, – вздохнула Катрин со странным выражением, как будто бы красота Романа не восхищала ее, а раздражала. – Красавчиков много, но ты… но в тебе есть что-то такое… – Она запнулась, тронула золотистую прядь у виска, накрутила ее на длинный палец, увенчанный невероятно длинным, нежно-розовым ногтем и украшенный огромным перстнем с прозрачным розоватым камнем. «Не бриллиант, какой-то полудрагоценный, – подумал Роман, – но смотрится невероятно благодаря отделке и форме».

Чудилось, это задумчивое движение помогло Катрин найти нужные слова, потому что она отпустила весело закрутившийся локон и заговорила вновь:

– Я поняла, что в тебе такое особенное. У тебя внешность романтическая, вот что. Ты похож на того мальчика, о котором, как об объекте для первой любви, мечтают все девочки лет в пятнадцать-семнадцать. Очень, очень печально, когда жизнь такой девочки проходит среди совсем других мальчиков, а потом и среди других мужчин. Вообще плохо, когда мечты не сбываются вовремя, потому что рано или поздно этот красавец ей все-таки встречается… вот как ты мне встретился, к примеру… и тогда она сходит с ума, бросает ему под ноги свою жизнь или превращает его в свою забаву, в свою игрушку, которую ей очень хочется и потискать, и… сломать.

На миг Роман оторопел: во-первых, оказывается, непременное желание насолить Фанни тут ни при чем, а во-вторых, эта Катрин далеко не такая дура, какой кажется из-за своих невероятных грудей и сияющих глазок. Впрочем, как говорит Эмма, с возрастом женщины хотят не хотят, а все-таки умнеют, только беда, что они уже не знают, что с этим умом делать.

Ладно, эти мысли лишние. Теперь его ход.

– Понятно… – протянул Роман. – Я правильно понял, что похож на вашу несбывшуюся девичью мечту? Ну и что вы намерены теперь со мной сделать?

Глаза Катрин загадочно мерцали.

– Пока не знаю, – проговорила она неторопливо. – Нет, честное слово, не знаю. Нужно время, чтобы понять. Время и… место.

Она протянула руку к приборной доске.

– Куда вы меня повезете? – с индифферентным видом спросил Роман.

– Зачем везти? В этой машине поднимается не только верх. Вот, видишь?

Катрин нажала на кнопку, и в то же мгновение из паза с легким шелестом выползли тончайшие темные фильтры и закрыли окна.

– Вообще-то, можно было поставить стекла-хамелеоны, которые сами делаются непроницаемыми, но это отражается на их качестве, они немного искажают изображение, а это опасно. Поэтому я попросила поставить цейсовские стекла и их же фильтры, – с тем несколько высокомерным видом, с каким обычно говорят на темы научные или технические все женщины (особенно если ни черта в этом не соображают!), пояснила Катрин. – А впрочем, это детали. Главное, что теперь нас с улицы не видно, даже если кому-то взбредет в голову прижаться носом к стеклу. Поэтому… – Она на миг умолкла, облизнула губы и продолжила чуть охрипшим голосом: – Поэтому я хотела бы знать, в этой машине поднялись только крыша и фильтры или что-то еще?

Роман сбросил ногу с ноги, и Катрин обнаружила ответ на свой вопрос.

– Ага… – промурлыкала она, глядя на натянутую ткань его джинсов. – А у тебя тут какая застежка? Пуговицы? Вот хорошо, я люблю джинсы с пуговицами.

Она его чуть с ума не свела, пока расстегнула эти тугие (джинсы были куплены всего три дня назад, как раз перед приснопамятным посещением Лувра, и петли еще не растянулись) «болты». Страшная сила таилась в ее мягоньких, цепких пальчиках!

С нескрываемым удовольствием Катрин оглядела то, что наконец-то открылось ее взору. Потом сказала:

– Ну, теперь можно кое-что и опустить! – нажала еще на какую-то кнопку, и сиденье Романа медленно откинулось назад. Как только оно окончательно утвердилось горизонтально, Катрин ловко вспрыгнула на Романа верхом, повыше поддернув юбку с разрезами по бокам.

Он схватил Катрин за обнажившееся тугие бедра и с изумлением обнаружил, что на ней надеты не колготки, а чулки и пояс с резинками. На ней были не трусики, а стринги, поэтому пыльцы Романа мигом проникли в ее лоно… Ух ты, как там было тесно, как влажно, как жарко!

– Я сразу понял, что ты шлюха, – пробормотал он, стаскивая с нее курточку и пуловер (на сей раз голубой, но с таким же глубочайшим вырезом, как тот, розовый, в котором она была в прошлый раз). Гладкое, налитое тело… Застежка черного кружевного бюстгальтера была спереди. Потрясающе удобно, разок нажал – и вот оно, почти ненатуральное бело-розовое богатство. Ну и буфера, в ладонях не умещаются!

Стиснул пальцами коралловые соски, начал их поглаживать. Катрин запрокинула голову, охнула. И когда заговорила, голос ее был осипшим:

– Почему это я шлюха?

– Потому что ты не носишь колготки, а носишь чулки и эти трусишки. Чтобы можно было сразу, не теряя времени, тебе пальчик засунуть.

Она вздрогнула, начала нервно гладить его.

Да куда еще, он и так на последнем издыхании!

Роман рывком задрал ей юбку и увидел, что стринги на ней тоже кружевные, тоже черные.

– Сними это, – пробормотал, мучительно закидывая голову и трогая кончиками пальцев кружево, уже повлажневшее спереди. – Сними, а то я сейчас кончу прямо на тебя, черные трусики беленьким запачкаю…

Она взвыла, резко отодвинула перегородку стрингов и насадила себя на Романа так стремительно, что он на какой-то миг испугался, что продырявит ее. Катрин сильно наклонилась вперед, так что один из сосков оказался возле его рта. Только Роман примерился ухватить его губами, как она выдохнула:

– Скажи, быстро! Что-нибудь еще скажи!

Он понял, что ей нужно. Сразу понял.

– Ну погоди…. Я боюсь тебя… Я не знаю, как… я не умею это делать… я в первый раз… О, все, не могу больше, не могу!