Полуночный лихач - Арсеньева Елена. Страница 62
Остановившись перед дверью на четвертом этаже – без номера, конечно, – «Вениамин Белинский» стукнул особым образом.
Дверь распахнулась мгновенно, словно кто-то только и ждал этого стука. А что, очень может быть!
«Белинский» пропустил даму вперед, однако она запнулась, испуганно уставившись на высокого, очень худого, лысоватого человека с изможденным лицом, который стоял на пороге. Он удивленно всмотрелся в черты гостьи, а потом перевел взгляд на «Вениамина Белинского» и спросил:
– Ну и кого это ты привез?
У «Белинского» мгновенно пересохло в горле так, что не смог издать ни звука.
Шеф снова поглядел на незнакомку:
– Вы кто такая? Вас как зовут?
– Нина…
Нина бежала вперед, одной рукой заслоняя лицо от веток, а другой машинально придерживая спадающую с плеч куртку. Только начав задыхаться, она сообразила, что пластырь все еще зажимает ей рот. Приостановилась и, согнувшись, чтобы не свалилась куртка, начала цеплять его ногтями. Она не удержалась от стона, когда показалось, что вместе с пластырем срывается кожа, и слезы выступили на глазах, но вот Нина брезгливо отшвырнула липкий комок, сердито утерлась локтем и машинально сунула руки в рукава.
Сразу стало теплее, однако Нина едва не сбросила куртку снова, такое омерзение охватило ее. Показалось, будто сам Кисель вцепился в плечи, к горлу подкатил спазм. Внезапно вспыхнуло совершенно чуждое этой ночи, этому паническому бегству воспоминание: в телепередаче «Ключи от форта Байяр» по условиям игры девчонка должна переложить с места на место большую змею, пусть не ядовитую, но такую скользкую и беспрестанно извивающуюся. Она никак не может решиться, команда рискует проиграть, и вдруг кто-то из ее товарищей заорал: «Не бойся! Представь, что она засолена!»
Нина подавила приступ истерического хохота и не только не стала снимать куртку Киселя, но даже застегнула на ней «молнию». Хоть и отвратительный, но боевой трофей. Пошарила по карманам. Мобильник, бумажки какие-то. Деньги? Ого, складной нож! Жаль, нету пистолета, с пистолетом бы она…
Ну что, что бы она? Ей бы только и оставалось, что застрелиться из этого пистолета, а больше ничего.
Нина оглянулась. Шоссе осталось далеко позади. Прислушалась – нет, только ветер посвистывает в оголенных вершинах, перебирает ветви. Вряд ли милиционеры бросятся за ней в погоню. Она им ничего плохого не сделала, и хотя подозрительно, почему невинная жертва похищения вдруг растворилась в ночи, они не могли заметить, в какую сторону рванулась Нина. Логично, что они будут искать ее именно со стороны поста, где лес гуще. А Нина успела перебежать дорогу и теперь то перелесками, то полями держала путь к Горьковскому морю.
Через плотину идти опасно. Вряд ли Жека с Киселем ее где-то подстерегают: ну кому придет в голову, что она удерет от своих спасителей-милиционеров?! Однако эти самые милиционеры уже определенно передали по всем постам информацию о случившемся, и ее непременно перехватят на мосту. Если она его не обойдет, конечно. Это на машине не спуститься в котловину, Жеке и Киселю придется мотаться по проселочным объездным дорогам, чтобы вернуться в Нижний, но рано или поздно им придется бросить машину. А у Нины машины нет, ей бросать нечего, она спокойно обойдет милицейский пост, войдет в Заволжье, дождется первой электрички на Нижний и…
И что?
Зачем ехать в Нижний? Почему бы не вернуться к деду, не вызвать милицию, не сообщить об убийстве Гоши-памятника, о собственном похищении, вернее, попытке его, которая, к счастью, провалилась благодаря бдительности автоинспекции? И заодно попытаться объяснить, почему спасенная так панически сбежала от своих спасителей – вопреки всякой логике и здравому смыслу.
Она хрипло расхохоталась – и метнулась вперед, до дрожи перепуганная собственным хриплым хохотом. Чудилось, ночная птица каркнула за спиной, пророча беду, – ночная птица-смерть.
А ведь не только в ее поведении – во всей этой истории вообще нет никакой логики…
Внезапно что-то завыло рядом, и Нина опять шарахнулась в сторону. Ветка вцепилась в ее волосы и с силой рванула. Боль пронзила голову тысячью игл и, как ни странно, отрезвила. Да ведь это звонит мобильник Киселя! Звонок сегодня спас Нину, а сейчас может погубить ее. Если братья-разбойники уже бросили машину и пробираются к плотине пешком, они вполне могут услышать в ночном лесу эти призывные клики – и сообразить, что они означают. Все равно как если бы Нина вдруг начала аукать во весь голос!
Надо заткнуть эту звонилку. Она выхватила трубку из кармана куртки. У Антона была другая модель, там сброс производился нажатием на кнопку с горизонтальной чертой, а здесь нет ничего похожего. Нина наугад тыкала в кнопки, но звонки не унимались. Вдобавок по дисплею побежал поток цифр, потом какие-то слова.
Нина вгляделась… И в эту минуту звонки наконец прекратились. А может быть, она просто нажала туда, куда нужно? Постояла еще, при слабом свете луны всматриваясь в крохотные кнопочки, и наконец поняла, как действует эта техника. Прислушалась – нет, вроде тихо, никто не ломится к ней через лес, нет тут никаких Киселя и Жеки, нечего выдумывать глупости, – и набрала номер деда.
Он ответил мгновенно, словно трубка лежала под подушкой, однако в голосе не было и тени сна:
– Да, слушаю?
– Дед… – выдохнула Нина, и его голос сразу сел, стал хриплым:
– Ты?! Где ты?
– В лесу, – честно ответила она.
– Что такое? В чем дело? На кухне горит свет, окно настежь. Антон за тобой приехал и ты к нему лезла в окно? А что делать с Лапкой?
– Пусть она пока побудет у тебя, – сквозь зубы, чтобы не заплакать от внезапно проснувшейся тоски, выдавила Нина.
– Пока – это сколько? – спросил дед.
– Не знаю…
– Нина, что случилось? – Голос Константина Сергеевича стал строже.
– Погиб Гоша Замятин.
Да, может быть, из всего случившегося за эту ненормальную ночь гибель Гоши Замятина и была самым важным событием. Во всяком случае, в ней был хоть какой-то смысл. А вот во всем остальном…
– Ка-ак? – выдохнул дед. – Машиной сбило?
– Его застрелили.
– Кто? Ты видела? Кто это сделал?
Нина промолчала. Сейчас ей придется предать человека, который пожертвовал жизнью ради ее спасения. Нет, нельзя, нельзя же!.. Нельзя. Но придется, иначе никогда ничего не узнать и не понять во всем этом кошмаре. Утешает одно: в том счете, который Нина скоро предъявит убийцам – истинным убийцам, тем, кто направлял Жеку и Киселя, – первым будет стоять имя Гоши Замятина.
– Нина, алло? Что же ты молчишь? Кто в него стрелял?
– Не знаю. Я видела только его труп у дороги.
– Царство небесное, – шепнул Константин Сергеевич. – Земля ему пухом.
– Да.
Господи, как хотелось сказать ему все! Но нельзя, невозможно, он не поверит. Она и сама до сих пор не верит, если честно.
– Дед, послушай, – устало произнесла Нина. – Ты можешь мне помочь?
– А я что делаю? – отозвался он сердито.
– Ни-ко-му – ты понимаешь? – ни одной живой душе не говори, что я тебе звонила ночью. Для всех, для милиции и для всех остальных, версия такая: ты ночью встал, а меня нет. Очевидно, поехала домой, не дожидаясь Антона, как и собиралась.
– А ты собиралась? – осторожно поинтересовался Константин Сергеевич.
– Еще как.
– А, ну да, – неуверенно вымолвил он. – И Антону ничего не говорить? И… Инне?
– Им – в первую очередь. Ни за что. Ни под каким видом. Что бы тебе про меня ни врали: я исчезла, сошла с ума, вообще умерла, – ни-че-го не говори никому!
Тяжелый вздох деда больно отозвался в ее сердце, но спорить он не стал – только проворчал:
– Лапти подковырки не стоят, но если ты так хочешь – ладно.
– Дедуль, – шепнула Нина, с трудом унимая трясущиеся губы, – я тебя очень люблю.
– Взаимно! – буркнул он в ответ.
– А что такое подковырка?
– Это именно то, что ты пытаешься проделать, – сухо объяснил Константин Сергеевич. – Поясок, вплетенный в лапти для красоты. Иногда он бывает дороже самой работы, понимаешь?