Причуды богов - Арсеньева Елена. Страница 73

И все-таки, что это означает: Ванда из Могилы? Ну Могила – тот городишко под Краковом, откуда Ванда родом, – тут все просто. Но пани Зофья произносила это имя, как титул архиепископа. Ванда, Ванда… а, вот, вспомнила! Юлия когда-то читала о Ванде. Это не то мифическое, не то историческое лицо, польская королева незапамятных времен, которая царствовала в Кракове – городе, основанном ее отцом, легендарным Краком. Кроме нее, у Крака было два сына, но после смерти отца они перессорились, один брат убил другого и в наказание отправился в изгнание. Тогда польский народ пригласил на царство прекрасную и добрую Ванду. За нее сватался немецкий князь Ридигер. Ванда, не желая выходить замуж за иноземца, дала послам решительный отказ. Ридигер снарядил поход против Ванды, которая со своим войском вышла ему навстречу. Немцы при виде Ванды, окруженной небесным всепобеждающим светом, обратились в бегство. Ридигер в отчаянии бросился на свой меч и погиб. Тогда Ванда, исполняя обет, данный богам: принести им в жертву свою жизнь за победу, утопилась в Висле. Тело ее было найдено и похоронено на берегу, а на могиле насыпан курган, который до сих пор называется горою Ванды, но чаще могилою Ванды, а потому городок, выросший вокруг кургана, тоже называется Могила.

«В ней душа Ванды…» – что-то такое сказала пани Зофья, кажется? А, так они сочли Ванду, эту Ванду, новым воплощением той – древней, легендарной, отважной?! Хороша же новая легендарная, новая отважная! Отравила хитро, подло убила замечательного человека – и была такова! Скрылась на своей мельнице – вот она, уже виднеется на том берегу Нарева!

Юлия пошла по плотине. Когда-то это был отличный мост, но теперь доски кое-где уже прогнили, между ними виднелись камни, нагроможденные меж сваями.

Юлия опасливо поглядела вниз. Колесо еле крутилось, вода медленно, бессильно падала на лопасти: верно, запруда была где-то пробита или проточена временем, вот напор и ослаб.

Был еще день, но казалось, что близок вечер: яркий солнечный свет померк. Дубы стояли высотой до неба, слитно, ровно шумя листвой. Да и вода, падая на лопасти колеса в пене и брызгах, поворачивала его с протяжным гулом.

Юлия дошла до мельницы, замерла у притворенной двери.

Ни звука, ни шороха – впрочем, все заглушает гул воды. Здесь ли Ванда, или ее уже и след простыл? Ну, узнать есть лишь один способ: надо позвать ее.

Как это было? Как ее звали эти бедные, запуганные женщины: Зофья, Баська, все другие? Приходили и вызывали, воздев руки, словно древние волхвы, привлекающие злое божество:

«Ванда! Ванда! Ванда из Могилы!»

И она являлась к ним, подобно оракулу… со своей страстью к сценическим эффектам, конечно, в блеске адского пламени? В облаках серного пара? Или… подрагивая ножкой и напевая: «Помнишь ли, ма шери, душку-колонеля?..»

Юлия прыснула, потом, не сдержавшись, рассмеялась – и громко позвала:

– Ружа! Ружа! Выходи!

– Я так и знала, что ты меня найдешь, Незапоминайка! – раздался тихий смешок над самым ее ухом, и Юлия с невольным криком шарахнулась в сторону.

Все-таки Ванда не может без эффектов! Юлия ждала, что она выйдет из двери мельницы, а она-то подкралась откуда-то сзади.

– Знала, что догадаешься, что найдешь. Впрочем, я приложила немало усилий, чтобы даже такая глупышка, как ты, могла пройти по оставленным мною следам.

Юлия не обратила внимания на откровенную издевку в ее голосе: она глаз не могла оторвать от черного платья, кое-где перепачканного чем-то белым, но все-таки вполне узнаваемого, знакомого до тошноты!

– А, узнала, узнала платьице! – с детской радостью захлопала в ладоши Ванда. – Теперь-то веришь: тебе не почудилось, именно я была с Зигмундом!

Чертовка! Она насквозь видела Юлию! Нет, нельзя ей подчиняться, как прежде, нельзя дать сбить себя с толку!

– Верю, верю, – махнула рукой Юлия. – Однако какая жалость, что у тебя осталось всего одно платье и ты гоняешь его и в хвост и в гриву! Неужто в одной рубашонке где-нибудь сидела, зубами клацая, пока Баська отнимала у твоих же подручных это платье?

Если Юлия надеялась уязвить Ванду своей догадливостью, то ничего не вышло. Та с удовольствием расхохоталась:

– Зачем же в рубашонке? Я была одета вполне прилично, чисто… да разве ты не помнишь мое платье? Серенькое такое, миткалевое… и передничек при нем.

И, комкая край воображаемого передника, скособочив голову, она косноязычно проблеяла:

– Ой, пани, ясная пани! Ой, пани! А кабы вы… кабы вы…

Юлия стояла, онемев от изумления, и Ванда сердито крикнула ей своим звонким голосом:

– Реплику! Ну!

– Да полно тебе солому жевать! – слово в слово, как тогда, в тот вечер, воскликнула Юлия. – Если бы да кабы – во рту бы выросли грибы! Говори толком!

Ванда несколько раз перекрестилась, с ужасом глядя на Юлию, и та отчетливо вспомнила, как думала тогда, а что могло бы случиться, если бы она и впрямь отведала сего вина…

Покачала сокрушенно головой:

– Значит, ты? Ты – Баська?

– Конечно, я! – радостно согласилась Ванда. – Разве я могла кому-то другому доставить удовольствие тебя дурачить!

– И убить фельдмаршала, – добавила Юлия.

– Ну да, высокопоставленные лица не могут умирать скоропостижно, подобно другим смертным, – криво усмехнулась Ванда. – А если это случается, то все стараются непременно отыскать совершенно невероятные причины!

– Невероятные?! – с издевкой повторила Юлия. – Чего ж невероятного в нечистой, зараженной воде, которую ты подсунула фельдмаршалу?

– О! – с искренним изумлением воскликнула Ванда. – Кто же это такой догадливый?

– Граф Толь.

– Голова-астый, пся крев! – с отвращением пробормотала Ванда. – Ну и что там, с этой водой? Ее ведь мог налить кто угодно, а вовсе даже не Баська.

– Конечно, – согласилась Юлия. – Но из всей прислуги почему-то сбежала только Баська.

– Послушай, – печально шепнула Ванда, – неужто ты пришла только из-за смерти Дибича?

Юлия глянула непонимающе.

– Неужели только это событие, которое не имеет к тебе никакого отношения, заставило тебя наконец-то связать концы с концами? Я-то думала, ты бросишься на розыски еще вчера ночью, в крайнем случае – утром. Я же знала, что ты увидела платье!

Юлия только и могла, что зубами скрипнуть.

– Я намеревалась побеседовать с тобой здесь при лунном свете. Мельница ночью – очень эффектная сценическая площадка! А какой таинственной сделал бы нашу мизансцену бледный звездный свет… Впрочем, если я не ошибаюсь, гроза – тоже прекрасный фон для нашего спектакля.

Ванда воздела руки к небу, и Юлия невольно подняла глаза.

Только что царил душный день, жаркое небо полыхало солнцем, но теперь надвинулись густые облака. Последний луч, прорвавшись меж ними, осветил самую страшную тучу, набрякшую ливнем до черноты, и скрылся за нею.

Дубы внезапно зашумели, заскрипели сучьями – и стихли. Тишина сделалась такая, что слышен стал шелест травы. И тут над головой ударило – Юлия невольно пригнулась, – и в то же мгновение с новым страшным треском пробежала по небу зигзагом огненная стрела, озарила стоящий на самом берегу столетний дуб и ударила в него. В небесах так грохотало, что треск расколотого дерева был не слышен… видно было только, как дуб внезапно запылал. И первые тяжелые капли дождя медленно упали на землю.

– Бежим! – крикнула Ванда, хватая Юлию за руку. – Сейчас грянет ливень! – И потащила ее за собой так стремительно, что оглушенная, потрясенная Юлия только через минуту сообразила, что надо бежать не с Вандой, а от нее.

Они успели заскочить на мельницу и стали, запыхавшись, а дождь все медлил, и только редкие капли били в крошечное окошко.

– Пойдем лучше наверх, – сказала Ванда, – там окна, там светлее.

И снова Юлия пошла за ней как пришитая, стыдясь показать смутный страх, зародившийся в душе.

Наверху и впрямь было светлее. В открытое окно вливались потоки свежего воздуха; дуб пылал, озаряя окрестности.