Кенигсмарк - Бенуа Пьер. Страница 19

В архивах мне довелось найти большую часть смет, составленных французскими художниками и архитекторами, работавшими не только для герцогов лаутенбургских и детмольдских, но также и для герцогов люнебургских и курфюрстов ганноверских. Так, большинство мраморных групп, украшающих сады, принадлежат резцу скульптора Эрну. Гурвиль, ученик Ла-Кинтини, сделал рисунки для этих статуй. Лезинь, ученик Лебрена, получил поручение написать все панно каталонцу Жиру, выполнял всякого рода железные украшения и замочные работы. Зейер, лакировщик, учитель принцессы Софии-Доротеи, украсил великолепным орнаментом двери Герренгаузена в Ганновере и дворца в Лаутенбурге.

Их счета встречали суровые протесты со стороны герцогских управляющих; да и сами герцоги не стеснялись собственноручно урезывать сметы художников, оставляя таким образом на этих сметах свои автографы. С большим любопытством просмотрел я пространную докладную записку Жиру, которую этот художник представил ганноверскому суду, в 1690 году, в защиту своего счёта за устройство секретных замков в Герренгаузене. Великому герцогу Эрнесту-Августу, будущему курфюрсту, было отказано в требуемой им скидке со счёта. Были судьи в Ганновере, по крайней мере в ту эпоху.

В принципе, я решил ограничиться в своих исследованиях французским влиянием на немецкие дворы XVII века. В моем распоряжении была целая масса документов, вполне достаточных, чтобы удовлетворить профессора Тьерри и чтобы дать мне самому материал для книги.

Но мне пришлось расширить рамки моего первоначального замысла, и этим я обязан Зейеру, художнику-лакировщику, учителю Софии-Доротеи. Я нашел, вместе с его счётами, протокол его свидетельского показания перед следственной комиссией, которая судила злосчастную ганноверскую принцессу. Он несёт таким образом ответственность за события, о которых я расскажу ниже.

Виньерт остановился, подумал немного и задал мне следующий неожиданный вопрос:

— Вы знаете драматическую повесть графа Филиппа-Кристофа фон Кенигсмарка?

Вместо ответа я продекламировал ему следующие две строфы:

Граф Кенигсмарк влюблён и во дворце бессменно.

Он королевы «друг», так слухи говорят,

В покое царственном, где курится вербена,

Когда встаёт заря, когда горит закат.

Кто может перечесть причуды все и шутки,

Которыми всегда вас развлекала та,

В чьих косах золотых мелькали незабудки,

Как небо в прорезях осеннего листа.

— Автор этих стихов, — сказал Виньерт, — очевидно, читал книгу Блаза де Бюри. Это единственная порядочная французская книга об этой драме. Вы её помните?

— Признаюсь, — сказал я, — что многие детали её исчезли у меня из памяти.

— Хорошо, в таком случае я должен напомнить вам эту историю. Она не объяснит вам моего приключения; напротив, оно покажется вам ещё более странным.

Вы, конечно, помните, в каком положении находилось государство Ганноверское в 1680 году. Во главе его стоял Эрнест-Август, человек весьма распущенный, но в то же время большой политик, бывший последовательно епископом Оснабрюкским, герцогом и затем курфюрстом Ганноверским.

Брат его, Георг-Вильгельм, был герцогом Брауншвейг-Люнебургским.

У Эрнеста-Августа был сын Георг; у Георга-Вильгельма дочь — София-Доротея.

Честолюбие Эрнеста-Августа было направлено на две цели.

Во-первых, на сосредоточение в руках своей семьи владений своего брата. Для этого было одно только средство — женить Георга на Софии-Доротее. Брак этот произошёл в 1682 году. Герцогине Брауншвейг-Люнебургской было тогда всего 16 лет.

Другая цель была более высокая. Он стремился к английской короне. Счастье работало на него: смерть скосила, одного за другим, двенадцать детей королевы Анны. Эрнесту-Августу не суждено было увидеть торжество своей политики, — он умер в 1698 году; но плоды её пожал его сын Георг, который в 1714 году, по смерти королевы Анны, вступил на престол Великобритании под именем Георга I. Он вступил на этот трон один, так как, за восемнадцать лет до того, он, под влиянием злостных интриг, развёлся со своей женой, и в то время, когда супруг её надел на себя английскую корону, злосчастная София-Доротея умирала в Альдском замке, более похожем на тюрьму, чем на замок.

Извините меня, что я так сухо излагаю эти факты: самое главное изложить их ясно.

История развода Софии-Доротеи — это история убийства графа Филиппа-Кристофа фон Кенигсмарка.

Принадлежавший к одной из самых знатных шведских фамилий, друг принца-курфюрста Саксонского, столь же прекрасный, как и София-Доротея (он был брюнет, она — блондинка), граф Филипп познакомился с герцогиней в Целле, когда оба были ещё детьми; они по-детски обручились, жизнь разлучила их.

Филипп отправился бродить по свету; он служил при дворе Якова II, при дворе Людовика XIV, был в Дрездене и в Венеции; и повсюду этот красавец вёл полную приключений жизнь шведского кондотьера.

Разбудил ли его старую любовь брак Софии-Доротеи, задел ли он его самолюбие — неизвестно. Известно только, что в одно прекрасное утро Ганновер увидел графа Филиппа фон Кенигсмарка в своих стенах.

Двор курфюрста был ареною всякого рода оргий; это была навозная куча, на которой медленно увядала прекрасная лилия, София-Доротея.

Обманутая своим мужем, которого она всегда презирала, принуждаемая быть приветливой с ужасной графиней фон Платен, отвратительной фавориткой Эрнеста-Августа, она устроилась, как умела, в своем уединении, занятая исключительно воспитанием своих двоих детей: сына, который должен был сделаться королём Англии, и дочери, которой предстояло стать королевой Пруссии.

Но в Ганновер явился Кенигсмарк, и началась драма.

Граф Филипп явился, чтобы отомстить и снова завоевать себе сердце Софии-Доротеи. Но, прежде чем он её увидел, в него влюбилась графиня Платен. Он считает политичным не раздражать всемогущую фаворитку, но не раздражать эту женщину значило зайти с ней слишком далеко. Это была Мессалина и леди Макбет вместе. Граф Филипп заходит так далеко, как только можно; если она окажется скомпрометированной, она будет в его власти. А пока что он в её руках.

И вот начинается прелестная идиллия Филиппа Кенигсмарка и Софии-Доротеи. Мрачный дворец Герренгаузен является свидетелем их эфемерного счастья. София-Доротея сначала была уверена, что прекрасный граф явился в Ганновер только для того, чтобы увидеть несчастной и брошенной ту, которую отцовская воля заставила выйти замуж за другого. Связь, почти открытая, Филиппа с графиней фон Платен только увеличивает её страдания. Но однажды утром, когда она проходила со своей придворной дамой по парку, направляясь к боскету, в котором она любила сидеть, она заметила графа, выскочившего при её приближении из беседки. На скамье остался листок бумаги со следующим стихотворением в духе Бенсерада:

Когда-то я был пастушок разбитной,

И ушки держал на макушке.

От пастушки я бегал к пастушке,

И без счёту измены за мной!

Но Сильвией милой, цветком драгоценным

Был вдруг я пленён навсегда,

И сам изменился тогда —

Изменил своей страсти к изменам. 2

Была ли София-Доротея любовницей Кенигсмарка? Даже после того, как я прочитал их корреспонденцию в архивах де Ла Гарди, я не перестаю в этом сомневаться. Но, конечно, при дворе, столь испорченном, как ганноверский, в этом не сомневались. Там хорошо знали, что жена наследного герцога каждую ночь принимает у себя красивого шведского искателя приключений.

Мстительная графиня фон Платен узнала последняя, что она сделалась посмешищем всего замка. И в этот день была решена участь графа и герцогини.

В субботу вечером, 1 июля 1694 года, Кенигсмарк, возвратившись к себе, нашёл у себя на столе записку, на которой торопливым почерком было написано карандашом: «Сегодня вечером, после десяти часов, принцесса София-Доротея будет ждать графа Кенигсмарка».

Эта записка, — этот подлог, имитация почерка Софии-Доротеи, — была делом рук графини фон Платен.