Твой враг во тьме - Арсеньева Елена. Страница 80

– Вездеход, например, дойдет, – сухо проговорил Дмитрий, кляня себя за то, что не поддался первому побуждению. – А ты что, здешний мент, что с вопросами пристаешь?

– Мент не мент… – загадочно пробормотал рыжий. – А право имею. Я здешний староста.

– Староста? – усмехнулся Дмитрий ветхозаветному словцу. – Это по-прежнему будет что – председатель колхоза? Или секретарь парторганизации? Староста! Ну, погляди, староста, какие непорядки в твоем хозяйстве! – И он порывисто зашагал обратно к болотцу.

Никак, ну никак не мог староста, даже в самом буйном охотничьем азарте, не заметить торчащей среди топкой грязи мертвой фигуры! Но выходило, что не заметил, в такой столбняк он впал при виде ее.

– Мать честная… – пробормотал ошеломленно. – Да кто ж это? Неужели баба Дуня? Ах, старая ты дура, ну куда ж тебя занесло?

– Знаешь ее? – спросил Дмитрий.

– А кто ж ее не знает! – все с тем же обалделым выражением пробормотал староста. – Самогонщица, пьянчужка – сущая бомжиха, если по-вашему, по-городскому сказать. Дочка у нее в городе в подвале каком-то от бормотухи померла, теперь вот… допилась, старая! Царство небесное, конечно, – пробормотал, как бы спохватившись. – Неужели по пьяному делу вперлась в болотину да и померла?

– Протрите глаза, господин староста, – неприязненно посоветовал Андрей. – Ее туда уже мертвую засунули. Тело окоченелое, поэтому и торчит над водой.

Староста задумчиво оглянулся и вдруг вскинул ружье.

– А ну, документы ваши предъявите, – недобро прищурился, поводя стволом от одного к другому. – Туристы, значит? Видели мы таких туристов! Пошли в деревню!

– Чего это вдруг тебя разобрало? – поинтересовался Дмитрий, не трогаясь с места. – Хочешь поиграть в сыщиков и разбойников? Ты погляди на свою бабу Дуню: она уже закоченела, солнце грязь высушило. Мы что, по-твоему, привал тут разбили, чтобы на дело своих рук полюбоваться? Мы же сами только что с холма вон того сошли и уперлись в болото.

– Ну, это вы так говорите, – с охотничьим азартом в глазах пробормотал староста. – А кто знает, может, вы уже ночь здесь ночевали и день дневали. Пошли, говорю!

Крестьянская, мужицкая сметка так и посверкивала в каждом взгляде, в каждом движении этого рыжего. Не мог, не мог он быть так прост, чтобы принять их за идиотов! Вся эта суета была хорошо рассчитанной издевкой. На что же он рассчитывал, интересно знать? Что незнакомцы покорно, как телята, побредут в деревню под ружьем? Или что ввяжутся в открытую свару? Вон конопатые пальцы так и пляшут на курках. У мужика явно чешутся руки их спустить. Одно неосторожное движение… Кто мешает старосте шлепнуть «туристов» так же преспокойно, как он только что пристрелил отличную собаку? А здесь трупы спрятать – нет проблем. Завалил валежником – и спите, милые, на шкурах росомаховых… То-то желтый глаз огнем горит на тяжелый рюкзак Дмитрия. В крестьянском хозяйстве, дело известное, все сгодится!.. Кстати, еще не факт, что капитуляция избавит их от жакана в спину. Может, для старосты еще и лучше, если они побредут в деревню. Через несколько шагов он и почешет пальчики!

– Ну ладно, – сказал Дмитрий, – пошли в деревню, раз ты такой упертый. Не драться же с тобой. Нас там, кстати, уже ждут, заодно и проводишь.

На заросшем буйной рыжей растительностью лице выразилось мгновенное усилие мысли. Староста быстро соображал, правду ли говорит «турист», а если да, то чем это может быть чревато…

Впрочем, больше чем мгновение Дмитрию и не требовалось. Со стоном: «Ох, нога!» – начал заваливаться в сторону, сбивая старосте прицел. Одной рукой схватившись за его плечо, другой вонзил «орлиный клюв» между ключиц – и через мгновение осторожно опустил обмякшее тело в траву.

Долго радоваться победе, впрочем, не было времени: ударил-то вполсилы, так, лишь бы дух перехватило у рыжего. Приподнял, прислонил к ближней осине. Тот все еще хватал ртом воздух, в закатившихся глазах копились слезы. Самое время закрепить успех. Андрей уже открыл свой рюкзак, подал маленькую бухточку веревки. Дмитрий сноровисто примотал старосту к дереву. Ноги у того подгибались, конечно, ну что же, тем лучше – в полуприседе недолго вытерпит, волком взвоет!

Отчего-то ему хотелось причинить этому человеку боль. Точно такое же оглушительное желание чужого страдания владело им, когда выламывал руки Виталику Кабакову. Теперь чуть ли не каждый незнакомый человек, встреченный на этом многотрудном пути к Лёле, отчего-то казался врагом, способным причинить или уже причинившим ей зло. Он действовал не раздумывая, не рассуждая – инстинкт кричал, предупреждал: цель близка, не сбейся с пути, сейчас все средства хороши!

Дмитрий вязал узлы молча, сосредоточенно, но от глаз постепенно отступала злая темнота, бесцветное пятно превращалось в сумрачное лицо Андрея, твердившего:

– Спокойно. Спокойнее!

– Ничего, – сквозь зубы процедил Дмитрий. – Я бы ему мешок полиэтиленовый сейчас на голову надел, если бы не был спокоен. А что? Знаешь, как развязывает языки? – И бесцеремонно двинул под ребро застонавшего старосту: – Эй, ты! Не приходилось мешок на голове носить? Интересно, как тебе покажется?

Если даже Андрей, видящий его насквозь, поверил, что он способен учинить рыжему самую жестокую пытку, то уж староста непременно должен был в это уверовать. И уверовал, похоже: уже пришел в себя, открыл помутневшие глаза, а краски жизни никак не хотели возвращаться в обесцвеченное страхом лицо.

– Мужики… – прошептал наконец побелевшими губами. – Вы чего? Это… простите, коли что не так сказано. Мы люди простые, темные. Что это вы… как с печки упали? За что? Отпустите, ради Христа.

– Хорошо, – почти миролюбиво сказал Дмитрий, открывая рюкзак Андрея и вытаскивая оттуда большой, плотный полиэтиленовый мешок, в который был завернут батон. – Отпустим. – С этими словами он подкрутил края пакета, обошел рыжего, как бы примеряясь, с какой стороны сподручнее будет насунуть пакет. – На два вопроса ответишь – и отпустим.

– Да я ж… да мы ж… – как бы не владея собой, пробормотал староста, истово водя глазами то за руками Дмитрия, сжимающими края пакета, то прилипая к его глазам. – Все, что пожелаете… Святой истинный…

– Вопрос первый. Кому принадлежит черный «Дюранго»? Где находится его хозяин? Вопрос второй: примерно неделю назад в этом автомобиле была привезена девушка. Высокая, волосы очень светлые, глаза серые, одета в голубые джинсы, белую футболку и кроссовки. Зовут Лёля, Ольга Нечаева. Где она сейчас?

Рыжий ел глазами своего мучителя, и просто-таки видно было, как крутятся колесики в его напряженном мозгу. Раз спрашивают – значит, доподлинно не знают. Раз не знают – можно и приврать… Вся эта посконная хитрость запросто читалась на мохнатой физиономии.

Однако быстро он собрался! Заблажил было:

– Какая машина? Какой марки? Да я ничего такого и знать не знал, мы деревенские…

Услышав про деревенских, Дмитрий с чистой совестью вздернул на него пакет и сосчитал до пятидесяти. На всякого мудреца довольно простоты, к тому же его сегодня уже притомили эти деревенские мудрецы-хитрецы.

Староста, позеленев, со всхлипом хватая ртом воздух, жмурил глаза, пытаясь остановить слезы животного ужаса, вдруг хлынувшие по щекам.

– Знаю, вспомнил. Черная машина, стекла черные? Ну, это Асана машина. Есть тут у нас черный такой. Асан, кавказец. Хотя нет, почему есть? Был. Умер вчера.

– Умер? А девушка? – подался вперед Дмитрий.

Староста смотрел боязливо, как бы раздумывая: сказать, не сказать?

– Не знаю… была тут одна, только вроде как не с Асаном, а с доктором. Она еще в мае померла. Юля звали.

– Юля? Юля Королева?

Неизвестно, почему вдруг выскочило из памяти это имя. Но староста только беспомощно передернул накрепко примотанными к осине плечами:

– Да кто ж ее знает, чья она была, та Юля? Пожила в усадьбе, а потом померла.

– Нет. Другая девушка! Светловолосая, в белой футболке! – нервно повторил Дмитрий и был потрясен спокойствием, с каким на него уставились желтые слезящиеся глаза.