Тотальное преследование - Басов Николай Владленович. Страница 68

А вот для Тома это не было запредельной задачей. Он подумал и вдруг решил, что почти все понимает. По крайней мере, у него не было сомнений, что сумеет во всем разобраться чуть позже, по ходу работы.

Скафандр стоял в специальной нише в «предбаннике» огромной, превосходно оборудованной палаты этого Магиса. И, как Том сразу понял, мекаф мог отлично следить за всем, что в этой… приемной происходило. Это обеспечивали и камеры, и микрофоны, и прочие датчики. Зачем нужны были такие сложности, Том не стал раздумывать, просто решил – пусть так и останется.

С тем же интересом, как о своих «левых» лодированиях, он стал размышлять об этом скафандре, потому что ему показалось, это помогло бы понять о захватчиках что-то важное и в любом случае интересное. А потом довольно неожиданно Магис с ним заговорил.

Как-то раз Том возился с креплением пластины, закрывающей коленные суставы тех многих ног «губки», которая могли бы в этот скафандр поместиться, и вдруг из невидимого динамика, установленного в помещении, раздались механические слова на английском:

– Ты и есть тот самый… – дальше шло неразборчивое, – о котором мне сказали, что ты можешь выполнить эту работу, не так ли?

– Не понимаю вас, – вежливо отозвался Том, оглядываясь по сторонам и пробуя установить, откуда же исходит звук.

– Не притворяйся… человек. Про тебя уже по нашей кабельной системе рассказывали, – оповестил его Магис. – Мы тоже местными… неформальными сведениями интересуемся.

– У нас они сплетнями называются, – отозвался Том. И тут же с интересом спросил: – Подсматриваете за нами?

Механический переводчик, который, вероятно, и транслировал эти переговоры, вдруг стал захлебываться, и динамик принялся перегонять звуки, которые испускал Магис, без перевода. Совершенно отчетливо для Тома мекаф проговорил по-своему:

– Много чести – подсматривать!.. Просто мы видим, но как это объяснить костистому?..

Тогда Том неожиданно осознал, что эта речь – что-то среднее между гортанными, как в арабском, и мелодичными, как в греческом, звуками, – ему понятна. То есть, конечно, ему приходилось напрягаться, чтобы перевести эти слова во что-то пригодное для понимания, но все же, все же!.. Это было доступно его разумению. А еще с большим изумлением он вдруг понял, что и сам может… на том же языке… ответить! Пусть неправильно, коряво, распознавая свои же ошибки в произношении, но… кажется, особого красноречия и чистоты фонетики от него не ждали. Он и произнес:

– Костистыми вы, завоеватели, называете людей? Любопытно… А разве у вас костей нет?

Наступила тишина, и Том пожалел, что фраза эта у него все же получилась до такой степени внятно. «Может быть, – мельком подумал он, – следовало маскировать свое знание этого языка?»

– Ты… – голос Магиса отчетливо изменился. – Ты умеешь говорить?!

Транслятор ожил и попробовал эту реплику перевести, но тут же последовал щелчок, и механический голос смолк окончательно.

– Чего же тут не уметь? – отозвался Том. Деваться было некуда, если уж он заговорил на языке захватчиков, следовало продолжать в том же духе.

– Говори громче, – приказал Магис. – С той стороны микрофоны не очень сильные… Я прикажу, чтобы тебя впустили сюда – вымыли как следует и впустили. Хочу посмотреть вблизи. – Мекаф помолчал и уже тише добавил: – И поговорить, если ты действительно можешь.

Так между Магисом и Томазом завязались эти странные отношения. Теперь у Извекова почти не осталось времени, чтобы заниматься своими прямыми, рабочими обязанностями. Его и домой не всегда отпускали, а отправляли в санобработку, иногда довольно жестокую, и Магис принимал его в своей палате.

Том садился в очень удобное, красивое кресло, и они просто болтали. Порой Магиса эти разговоры так увлекали, что он даже мониторы, помешенные напротив его кровати, очень сложной и избыточно навороченной конструкции, с водяным матрацем, с растяжками и манипуляторами, назначения которых не понимал ни Том, ни, похоже, сам Магис… В общем, все экраны как-то сами собой гасли. Должно быть, мекаф глушил их с пульта управления, которого Том никак не мог заметить.

Обычно Магис принимался поучать. Любил он это дело, особенно в разговорах с «костистым». Мекафы так называли людей за многое – за то, что форма их тела была жестко задана скелетом; за то, что зубы, например, у людей – «кости в чистом виде», как заметил Магис – торчали вперед и считались существенным украшением человеческого облика; за то, что люди имели странные хитиновые образования – волосы, ногти, и не только функциональные, на руках, например, но и на ногах… Почему ногти на руках имели смысл, по мнению мекафов, а на ногах нет – этого Том так и не понял.

Он вообще многого не понимал в отношении Магиса к людям, чаше всего мекаф высказывался грубо и жестко и почти всегда с откровенным презрением к ним. Но и из этого Тому следовало понять их, мекафскую, психологию и их, если так можно выразиться, философию жизни.

А тут, опять же, было много неясностей. Получалось, например, что «губки» почти все свое время проводили в поисках удовольствий, что многие из них были… ну, по человеческому определению, пьяницами. Как-то раз, со многими предосторожностями, Магис потребовал, вероятно будучи навеселе, чтобы и Том отведал его пойла. По вкусу оно было похоже на грейпфрутовый сок, с приятной горчинкой и тонким ароматом, но… по мозгам ударило так сильно, что Тома пришлось уводить каким-то незнакомым сестрам, которые почти целиком были закрыты странными цветными плащами, похожими на общевойсковой комплект химзащиты, каким Том его помнил по временам недолгой службы в русской армии.

Еще Магис любил яркие краски и обычные, земные цветы. Помещение, где он обитал, было сплошь уставлено горшочками, кадками и порой необычными гидропонными системами с разными цветущими растениями. Но было ли это общим свойством «губок» или являлось характерной особенностью только Магиса – Том, как ни старался, так и не разобрал.

Еще захватчики очень любили лодироваться. Только не знаниями, не программами, повышающими объем сведений о мире, а чем-то, что вызывало удовольствия, и, как понял Том, не всегда даже разрешенным в их обществе. Как это было на Земле с порнографическими фильмами во времена до сексуальной революции. Но мекафы в целом обходили эти законы, не обращали на них внимания, потому что привыкли считаться только со своими желаниями и прихотями. Они были созданы, как полагали, именно для этого – повелевать и наслаждаться. Больше их ничего не интересовало. Работали они только по необходимости и по обязательствам, которые были чем-то сходны с ощущением стыда, свойственного, кажется, для восточных религий в прежние времена, еще до Завоевания.

О сложных культурных или социальных идеях, присущих захватчикам, они почти не разговаривали, потому что у Тома не хватало ни знаний языка, ни концепций, чтобы их адекватно усваивать. Но все же Магис пару раз оговорился, что их стремление к наслаждениям в целом сделало из них очень скверных бойцов. А теперь, когда почему-то в способности воевать у них возникла настоятельная нужда, даже необходимость, потому что они придумали для себя какие-то новые цели, это сказалось. И тогда, пояснил Магис, они решили захватить людей, которые постоянно занимаются войной, у которых это едва ли не главное занятие.

– Так вы знали о нас, о нашей цивилизации? – уточнил Том, услышав эту новость и сделав свои выводы.

– Конечно, знали, – отозвался Магис самодовольно. – О вас трудно было не знать. Вы и ваша планета чрезвычайно заметны, создаете очень ощутимые изменения на сотни светолет вокруг себя.

– Что же вы раньше-то… не приходили, не захватили нас? – спросил Том.

– А зачем? – удивился, кажется, Магис. – Разве это помогло бы нам наслаждаться? – Он даже подумал, прежде чем пояснить: – Это даже не развлекло бы нас, только породило бы проблемы, которые нам неизбежно пришло бы решать.

– Но сейчас-то вы их пробуете решить? – сказал Томаз.