Творческое саморазвитие, или Как написать роман - Басов Николай Владленович. Страница 44

Разумеется, это были героические редакторы, готовые признать правоту автора, или так – это были ребята, которые серьёзно уступали мне в комплекции и физических кондициях… Но факт остаётся фактом – они согласились. Хотя я почти не прибегал к мерам устрашения, физического воздействия, подкупа или другого ущемления нрав личности.

Почти во всех случаях, когда я одерживал эти эпохальные победы, я доказывал и предлагал всего-навсего один приём – краткость. Я предлагал метод изложения той же идеи, может быть, на одно слово или даже на пару букв, но короче. Каким-то образом это в самом деле всегда оказывались лучше.

Сейчас я научился сокращать почти все. Даже вполне нормальные романы, вроде «Потопа» Сенкевича, я взялся сократить до очень небольшой книжки и почти преуспел в этом. В общем, текст действительно стал более экспрессивным, чуть менее плавным, но в целом – более ярким, потому что ушли полутона, появилась некая плакатность, а временами даже графическая обнажённость, а не привычная нам, славянам, воспитанным на Льве Толстом, «мямливость» и бесконечная повторяемость одних и тех же перепадов.

Но я очень хорошо понимаю, что при этом текст в конце концов деформируется, даже начинает разрушаться, а при дальнейшем сокращении превращается в протокол, который на русском «не звучит». Почему-то протокольная запись событий иногда звучит на английском, например иные новеллы Сарояна написаны очень кратко. Иногда протокол даже великолепен, как в повестях Хэммета, а по-нашему – «не звучит». Но чтобы определить эту черту, за которую не следует переступать, я последовательно разрушил отличный роман и лишь после этого остановился.

И всё-таки я считаю, и рекомендую принять к рассмотрению это мнение, что краткость – в самом деле сестра. Правда, это сказал автор, академическое собрание которого переваливает за два десятка томов, что совсем уж эталоном краткости никак не назовёшь, но в главном он прав. Только, разумеется, отнюдь не в том, что якобы – таланта, а в всего лишь – лёгкости прочтения, живости стиля, ясности письма. Поэтому, чтобы самому было понятно, что же написалось твоими руками, учись вычёркивать, сокращать, делать текст коротким. Может, и не так, как в этом упражнялся я, не до дайджеста, но всё-таки достаточно, чтобы руки зачесались, когда глаз спотыкается о перлы типа «подняться вверх по лестнице» или «закричать в голос».

Следует признать, что главный совет я подцепил у Моэма. В своём эссе «Подводя итоги», которое, по моему разумению, должен прочитать каждый, кто хочет написать что-то дельное, он утверждает: «После долгих размышлений я решил, что мне следует стремиться к ясности, простоте и благозвучию». Бесподобный совет, ради такого не грех и банк ограбить. К счастью, у нас нет такой необходимости, мистер Моэм уже отлил его в эффективную формулу.

Итак, ясность, которую уважаемый мэтр, написавший несколько горячо любимых мной романов, поставил на первое место. С приоритетом согласны почти все, по крайней мере, на словах. В самом деле, откуда же взять столько умных людей, которые смогли бы расшифровать периоды иных литераторов, если те не начтут писать ясно?

С первого взгляда тут все понятно – чем проще, короче и однозначнее, тем лучше. Но дело в том, что проще – уже совсем не однозначно, а короче сплошь и рядом совсем не яснее. Иногда короткая фраза имеет такую уйму возможных смыслов и толкований, что только диву даёшься. К тому же как быть с довольно известным в прежние времена утверждением, которое приписывалось, кажется, Марксу: «У меня не так много времени, чтобы писать коротко»

Ну, с последним утверждением мы можем расправиться во вполне пристойном ныне ревизионистском духе, тем более что герр Маркс всего лишь перефразировал известную английскую поговорку о богатстве и дешёвых вещах, как он часто делал, впрочем. (Было дело, я учился на философа, и Маркса нам давали не то что вместо хлеба – пожалуй, вместо воды, а иногда и вместо воздуха, так что я знаю, что говорю.) То есть следует обозначить пограничные условия действия данного постулата, и тогда станет ясно, насколько он не абсолютен.

А что касается ясности – тут придётся признать следующее. В состав этого такого непритязательного, но весьма загадочного качества надлежит привнести точность каждого слова как непременное условие. К точности следует добавить естественность речи, и обязательно с учётом обыденной, привычной интонации, которая понятна каждому человеку. И в третьих, пожалуй, здесь вполне к месту придётся фраза Шопенгауэра: «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает». То есть давайте считать хорошо «поставленное», мышление пишущего ещё одним компонентом искомой ясности.

Вот и получается, что не простота, краткость и однозначность, а нестандартные точность, естественность и отточенность мыслительного процесса – вот ключи, которыми открывается первое условие из триединства Моэма.

Впрочем, простоту он тоже включил, но лишь из боязни усложнённых периодов, что было свойственно для тогдашней британской модели письма. А сделал это, по-моему, из желания поддержать стиль речи, выработанный статьями из дешёвых газетных листков, который на поверку оказался не чужд самых сложных проблем бытия, как его понимало все большее число читателей, что бы там ни говорили литературные снобы.

Ну, а по поводу благозвучия я ничего не знаю. Апеллировать к какому-то литературному суду – дело почти безнадёжное. Он у каждого свой, а гаммы, по которой можно было бы выставить отношение к литературе, слава богу, не изобрели, и никогда не изобретут. За отсутствием камертонов с этим покончим. Надеюсь, я был достаточно ясен в своих рассуждениях о ясности.

Итак, рукопись, в соответствии с моими скромными рекомендациями, отредактирована. Все основные идеи, пришедшие после окончания романа, внесены в текст. Требуемая краткость соблюдена, ясность наведена почти запредельная, а все остальное переписало для верности ещё раз. Итак, текст готов, а стало быть, его нужно как-то оформить, чтобы с ним ознакомились хоть какие-то читатели.

Надо сказать, что для этой книжки, то есть для сборника наиболее общих рекомендаций по психологической самопомощи, оформление не очень важно. Это следует отметить, потому что даже если ты писал только для себя, то редактирование необходимо. Но при этом вовсе не нужно тратиться на оформление. Поэтому тут, в этой подглавке, и пролегает этап последней обороны, где ты должен решить – так «для себя» или уже не очень? Если для себя, дальше можно не читать или читать невнимательно, а если… Тогда читай дальше, хотя честно предупреждаю, там ничего хорошего тебя не ждёт.

Итак, в противовес довольно распространённому взгляду на вещи, оформление так же важно, как аккуратно сервированный стол, как дружелюбие при общении с редактором, как вежливость в разговор с бандитами и милицией. То есть если ты хочешь, чтобы тебя прочитали и даже высказали своё мнение, рукописи нужно распечатать. И обязательно на приличной бумаге, постоянно обновляя чернильную ленту, а ещё лучше на струйном или лазерном принтере. Но последнее можно сделать, только если ты имеешь возможность перевести текст в цифровой вид, или с самого начала работал на компьютере, или достаточно богат, чтобы взяты газету «из рук в руки», найти кого-то по объявлению и заказать ему набор текста с последующей распечаткой.

Если рукопись получилась очень толстой, тогда последний путь тебе заказан, проще те же деньги истратить на собственный, купленный по той же газете подержанный компьютер и перенабрать роман самому. А вот распечатать можно уже на стороне, за деньги, к счастью, это будет не очень дорого.

Вверху каждого листка, вместо колонтитула, оставь номер своего телефона или другие координаты, по которым тебя можно будет легко найти, правое поле оставь побольше, среди читающих немало людей с острым взглядом, они могут указать тебе на ошибки, а левое оставь на случай, если тебе придётся отсылать рукопись куда-то ещё.