Путь, исполненный отваги - Беразинский Дмитрий Вячеславович. Страница 19

Втихаря показав дуче кулак, посол поспешил за мажордомом, но на предпоследней площадке остановился, узрев в лике очередного сфинкса знакомые черты отца.

– Вот, блин! – чертыхнулся он. Дворецкий обернулся. Понимающе промолчав, он через некоторое время двинулся дальше, жестом призвав Волкова проследовать за ним.

У парадного входа их поджидал Хранитель собственной персоной – верзила двух с половиной метрового роста, а в плечах подобный статуе Свободы. Волков, уже однажды видевший его, все равно ощутил какое-то неудобство, а уж о спутниках его и говорить не приходилось.

– Ага! – воскликнул великан густым басом. – Добрались наконец! А где мой добрый друг Густаво?

– На полпути между сансарой и нирваной, – пожал плечами Андрей, – добрый вечер, Хранитель.

– Для вас он и вправду добрый, а вот для Густаво и его свиты не слишком, – мягко пожурил Хранитель посла, – ну, да ладно! Все же не из гранатометов их покоцали.

Хранитель объяснялся на современном русском языке с непринужденным изяществом интеллигентного ханыги. Андрею даже показалось, будто он заявился в гости к товарищу Мухину, командно-матерный язык которого был изрядно разбавлен словарем имени Ожегова. Хранитель, словно подслушав мысли подполковника, ухмыльнулся.

– Ну что, ребятушки! Сначала в баньку, а потом за стол. Дела вершить будем завтра.

Глава 8. Земля. 1988.

МАТЕМА

Словно стремительный торнадо, маленький бородатый человечек с оригинальной проплешиной ворвался в поточку и, старательно начертив на доске мбфемб, с видом победителя глянул вверх на аудиторию.

– Ну и что эта фигня значит? – озабоченно спросила у Ростислава соседка.

– «Математика» на греческом, – ответил парень, озабоченно глядя на преподавателя. С таким нетрадиционным началом занятий по математическому анализу он сталкивался впервые, хотя сам провел их немало.

– Ты что, знаешь греческий? – удивилась соседка.

Ростислав знал древнегреческий, но на всякий случай осторожно ответил:

– Тут и знать нечего. Ты ведь знаешь буквы греческого алфавита. Читай, просто произнося первый звук: мю, альфа, тау, эпсилон, мю, альфа. Получается «матема». Ясно?

– Меня зовут Инга, – представилась собеседница, – можно, я с тобой буду сидеть?

Разговор этот происходил первого сентября одна тысяча девятьсот ажно восемьдесят восьмого года в двести семьдесят четвертой аудитории физфака БГУ, куда Ростислав Каманин поступил после досрочного окончания школы. Поговорив с отцом, профессором кафедры ядерной физики того же университета, парень подал документы в приемную комиссию.

Стесняясь своего гренадерского роста, он явился на экзамен пораньше. Группа медалистов сдавала отдельно, в конце длиннющего коридора на третьем этаже. Там уже находилось человек десять мандражирующих абитуриентов. Своим появлением Ростислав произвел, мягко говоря, фурор. Первым к нему подошел плечистый прыщавый парень и отрекомендовался:

– Анатолий. Ну у тебя, блин, и рост! Два метра есть?

– Ростислав! – отрекомендовался парень. – Два ноль три.

– Ни фига себе! – присвистнула одна из девчонок. – А если тебя какая девчонка поцеловать захочет? Лесенку приставлять, что ли?

– Мал я еще, чтобы целоваться! – смущенно пояснил Ростик, а профессор внутри его радостно потер руки. – Мне всего четырнадцать.

– Так ты вундеркинд? – не отставала девочка.

– Акселерат, – поправил ее Анатолий, – мы первую пятерку набираем. Не желаешь присоединиться?

Экзамен он сдал до смешного легко. Решил задачу на плотность электрического тока, а затем побеседовал с приятелем отца на предмет теории относительности. Получив в свой актив «отлично», он вышел в коридор и флегматично брякнул:

– Следующий!

– Ну как? – бросились к нему все.

– Hochst erfolgreich, Herren! [3] – Поднял он вверх пять пальцев и хмуро подумал: «Всю жизнь мечтал быть студентом БГУ».

Дома он обрадовал Машу и сестренок-близняшек (его старик специализировался исключительно на близнецах), которым шел уже десятый год. Отличающийся склонностью к более или менее русским именам, Алексей назвал их Светланой и Галиной. Итак, Маша, Света и Галка восторженно приняли весть, что «Дядя Степа» отныне студент БГУ, а вернувшийся вечером профессор покрутил пальцем у виска и сказал, что так раньше радовались разжалованные в простые рядовые полковники при получении очередного воинского звания «ефрейтор».

Относительно новыми предметами для Ростислава были Физкультура и история КПСС, часть которой Ростик помнил по прошлой жизни. Да еще университет закупил для физфака десяток «Ямах» – ПК принципиально нового типа с офигительными монохроматическими экранами. Собраны машины были на основе процессора Z-80 – восьмибитного крепыша, при помощи которого вся страна чуть позднее знакомилась с понятием компьютерных игр. В капиталистической Америке, правда, вовсю уже пользовались машинами типа AT 286, а у особенно передовых господ были последние достижения компьютерной индустрии – шестнадцатибитные гиганты мысли AT 386SX-25 с целым мегабайтом памяти, но Великая Страна не могла позволить собственным детям обучаться на передовых технологиях – несмотря на перестройку, было сильно убеждение, что кибернетика – наука гнилого империализма. К тому же много средств отнимали слаборазвитые страны: Куба, Индокитай и Великое Черное и Вечноголодное Братство, населяющее самый теплый континент.

Да еще некстати пятнадцать лет назад Леониду Красное Солнышко пришло в голову превратить Казахстан во Всероссийскую житницу. Как ни крути, а все правители России двадцатого века были одержимыми: Николай Второй – гуманизмом, Ильич Первый Самозванец – мировой революцией, Иосиф Грозный – синдромом Ильича, Никита Шут Гороховый – остатками этого синдрома, Ильич Второй Цицерон – наследственностью, Юрий Долгорукий и Константин Тишайший – старостью, а последний – Михайло Меченый – гласностью. Сравнивая начало и конец двадцатого века, Ростислав, как ни старался, не мог усмотреть удачного финала в матче Россия против Истории.

Поэтому, сидя на лекциях профессора Кириллова, он едва сдерживал смех. Профессор, почти его ровесник (где-то 1908 года рождения), нес несусветную чушь про какие-то Коминтерны, съезды РКП и РКП(б), отступления от истинной веры господ Троцкого и Плеханова. Когда-то Переплут лично был знаком с Львом Давидовичем и искренне жалел, что не он, а Иося занял трон советского государства.

Согласно программе обучения студентам пока еще рано было знать, что Ульянов-Ленин тоже был парнем не промах. Вот с этим Ростислав был согласен. Если при Брежневе был застой, при Хрущеве – всеобщая кукуризация, при Сталине – культ личности, то сказать, что при Ленине – всеобщий террор, это заставить людей круто задуматься: в какой же сволочной стране им довелось родиться! Нельзя так пугать народ. Он, чего доброго, смуту устроить может. Правда, отбили за время советской власти людям охоту дурить, а современные Степаны Разины, Емельяны Пугачевы, Степаны Болотниковы и прочие с детства содержатся в спецприемниках. Кто в СИЗО, кто на вольном поселении, кто в психушке. Вся же остальная протоплазма, являясь глубоко пассивной, жадно смотрит в рот очередного поводыря и радостно пускает пузыри ностальгии. Виват, Хулио Иглесиас! Ностальжи!

Отец Иглесиас, хули вы?

– Как тебя зовут, эй?! – Шепот настойчивой соседки оторвал Ростислава от отнюдь не прокоммунистических размышлений.

– Чего тебе? – обернулся он к ней.

– Ты где витаешь, парень? – изумленно выдохнула Инга. – Я спрашиваю, как твое имя.

– Ростислав Каманин, – пожал плечами он, – можно просто Ростислав.

– Замечательно! – фыркнула девушка. – Так и до паралича языка недолго.

– Нонсенс! – парировал парень. – Особенно у женщин.

Инга обиженно отвернулась и принялась записывать кирилловскую белиберду. Ростислав прислушался к монотонному гудению профессора. Подружка с третьего курса шепнула, что этот мальчик – очень перспективен. Папа – профессор, а это что-то значит даже по нынешним смутным временам. И если Инга не собирается возвращаться после института в свой Бобруйск, то пусть делает выводы. Выводы же пока были неутешительны. Самодовольный маленький (не по внешним данным, а по возрасту) засранец не обращал на рядом сидящую красавицу внимания совершенно, витая где-то в облаках.