Ловец мелкого жемчуга - Берсенева Анна. Страница 50

Георгий улыбнулся бекасам и торопливо перелистал несколько страниц: «Лень писать с подробностями, хотелось бы все писать огненными чертами».

Он медленно обвел глазами кухню, словно тоже не понимая, куда попал и зачем. Был где-то огромный мир, который хотелось изобразить огненными чертами, который и нельзя было изобразить иначе, а он, Георгий, не имел к этому миру никакого отношения. Это было так странно, так мучительно, в этом была такая глубокая неправильность его нынешней жизни, что он обхватил голову руками, как от боли, и едва сдержал рвущийся из горла стон.

Глава 5

Мальту пришлось отложить – сначала на месяц, а потом и вовсе на неопределенный срок.

Уже через неделю после того, как отпраздновали Ордынку, Федька влетел в чертановскую квартиру, чмокнул открывшую ему дверь Нину и объявил:

– Пруха покатила, Рыжий!

– Заказ, что ли, новый? – поинтересовался Георгий.

– А чего так безрадостно? – удивился Казенав. – Или ты заказы гроздьями с деревьев снимаешь?

– Да нет, – по-прежнему без энтузиазма промямлил Георгий. – Но я думал…

– Пусть лошадь думает, у нее голова большая, – сказал Федька. – А нам надо птицу счастья хватать, пока не улетела. Тащи, Нинок, рюмки! Нет, подожди, я сам возьму – ополосну хоть… Пожрать есть у вас? А то я принес.

Через пять минут он вкатил в комнату резной деревянный столик на колесиках, свой же подарок на новоселье. По ассортименту закусок было понятно, что Федька совершил щедрый набег на супермаркет: краснела и чернела икра, прозрачно алело копченое мясо, фрукты на пирожных выглядели так, словно их только что сорвали с дерева. Нинка уселась на пол в любимой своей позе – ноги по-турецки – и ожидающе взглянула на Федьку.

– Кушай, Нино, набирай объем, сексуальней будешь, – разрешил тот. – А мы с твоим властителем пока перетрем кое-что.

– Я и так – сексуальней некуда! – отбрила Нинка. – С властителем он, видишь ли…

– А с кем? – усмехнулся Казенав. – Или скажешь, у вас деловое партнерство? Ладно, пиратка, не злись. Дивчина ты вообще-то гарна, при тебе только домработницу надо держать, а лучше двух. Вот заработает твой Жорик кучу бабок… – И, не обращая больше на нее внимания, он обернулся к Георгию: – Есть заказ – дарю, владей. Есть клиент, и есть под него квартирка в Николопесковском переулке. Знаешь, маленький такой переулочек, в полтора дома, между Старым и Новым Арбатом? Вахтанговское училище рядом, актрисульки стаями бегают, – подмигнул он и ущипнул сердито фыркнувшую Нинку. – В квартирке всего две семьи – мамаши одинокие с детьми-малолетками. Сестры, кажется. Ну, видно, так друг друга достали по-родственному, что по разным краям Москвы хотят разбежаться. Подробности на месте узнаешь, можешь хоть завтра идти. И вот еще что, Рыжий. – Казенав внимательно взглянул на него. – Ты молчишь, а зря, давно пора бы тебе высказаться… С заказчиком я сведу, за это процент мне заплатишь, а дальше – твоя работа, твоя и прибыль. Я тебе не акула капитализма, чтоб ты на меня всю жизнь пахал.

Если бы не эти последние слова, Георгий, пожалуй, готов был бы и отказаться от Федькиного предложения: настроение у него сейчас было такое, что работа и вправду была «не в кайф», как верно подметила однажды Нинка. Но когда Федька так честно высказал то, что он давно уже понял…

Окунувшись в маклерскую деятельность, Георгий быстро догадался, что разница между теми деньгами, что платит заказчик, и теми, что фактически тратятся на расселение, может быть гораздо более внушительной, чем стоимость чертановской квартиры, которой Федька расплатился с ним за работу по ордынской коммуналке. Среди маклеров были роскошные девочки с глазами-пуговицами, которые ничего не понимали ни в каких документах и никого не умели расселять, но зато умели найти денежных заказчиков – вероятно, среди тех, кого обслуживали в качестве элитных проституток. Эти девочки нанимали «негров», и те за смешные деньги выполняли за них черную работу по расселению. Георгию совсем не хотелось быть при Федьке таким «негром», но сам-то он денежных клиентов не знал… Поэтому он посмотрел на друга с благодарностью.

– И с огоньком, Рыжий, с огоньком! – ответил на его взгляд Казенав. – А то что-то глаз у тебя не горит. А работа-то для подвижных мозгов интересная. Или ты лучше имеешь? – прищурился он.

– Лучше не имею, – вздохнул Георгий. – Спасибо, Федот.

– То-то, – усмехнулся Казенав. – Эх, дурная твоя башка рыжая! Да забыть же пора все это, ты не въехал еще, что ли? Кино… Какое теперь кино?

Федька, как всегда, был прав. Где он, этот мир, который описывают огненными чертами, существует ли он вообще?

– Ну, голубки, прощевайте. – Федька встал с матраса, отряхнул штаны от нацеплявшихся на них подушечных перьев. – Нет, Нинок, водки больше не буду. Нажрусь, а машину что, автопилот поведет? Слушай, – вдруг заметил он, обернувшись, – а это что за произведение искусства у вас тут висит?

Казенав впервые увидел картину, висевшую на облезлой стене над матрасом. Да Георгий и повесил ее только вчера, когда наконец разобрал коробки со своими книгами и вещами. Это был тот самый портрет, который на прощание подарила ему Марфа.

Нинка, кажется, тоже заметила картину только сейчас, вместе с Федькой. В ней вообще не было ни капли того внимания ко всему внешнему, той цепкой приметливости, которая, как замечал Георгий, и составляет женскую сущность. Она обращала внимание только на него, и даже не на него, то есть не на то, что на нем надето или что он читает и говорит, – а только на то, хорошо ему или плохо, какое у него настроение, хочет он ее или нет. Он не понимал, нравится ли ему это, но… Георгий, как и Федька, тоже не слишком верил во всякие энергетические штучки, но он с самого начала заметил: пять минут, проведенные с безоглядной Ниной, наполняют его силой на целый день.

Привстав на цыпочки, Казенав разглядывал картину.

– Ох, ну ни фига себе! – вдруг воскликнул он и повернулся к Нинке: – Твоя картинка, что ли?

– Это мне Марфа подарила, – объяснил Георгий, – когда в Англию уезжала. На память.

– Не слабый такой подарочек! – расхохотался Федька. – А ты еще удивлялся, чего это на тебя Мария Самойловна волком смотрит! Да ты знаешь, сколько такая картинка стоит? Это ж Зверев, не видишь, что ли? Вон, подписано.

Кто такой Зверев, Георгий слышал от студентов художественного факультета. Знал, что художник он был сумасшедший и гениальный, что раздавал свои картины собутыльникам да и просто всем, у кого хватало наглости попросить, и что несколько лет назад он умер в психушке… Картина действительно была подписана инициалами А.З., но Георгий только теперь обратил на них внимание.

– А ничего, похожа Марфутка… Да-а, Рыжий, ишь как тебя девушки любят! А может, еще назад попросит, – подмигнул Федька. – Вернется – будет повод встретиться… Ты бы ее лучше продал за хорошие баксы, – посоветовал он. – Хоть мебель купил бы приличную, а то спите на матрасе, как молодожены в «Двенадцати стульях». Ладно, это дело хозяйское. Пошел я, Жорик!

– Погоди, я тебя хоть до машины провожу. – Георгий надевал в прихожей кроссовки. – А то я, знаешь, уже и забыл, когда выходил дальше мусоропровода. Пройдусь немного.

Это он сказал уже Нине, но она почему-то не отреагировала на его слова: не выразила желания прогуляться тоже, не попросила купить сигарет… Она даже не обернулась, когда Георгий вышел из квартиры, – так и сидела по-турецки на полу, глядя перед собою прищуренными глазами.

Когда он вернулся, в квартире было темно.

– Ты спать легла, что ли? – удивленно спросил Георгий еще с порога. – Рано же, да и проснулись черт знает во сколько… Нин! – позвал он уже почти встревоженно. – Ты где?

Он не сразу разглядел ее в темноте. Нина стояла в дальнем углу длинной комнаты, у окна, и глаза ее темно блестели от лунного света. Она молчала и была совершенно неподвижна, как статуя на могиле.

Георгий нащупал выключатель, вспыхнула голая яркая лампочка – и тут же он понял, почему Нина молчит и что произошло…