Мурка, Маруся Климова - Берсенева Анна. Страница 29

Предложенный ею «пристойный план» был составлен так ловко, что она оставалась в выигрыше. Ей-то ведь тоже надо было как-то добраться после работы до Зябликов. И, судя по всему, она привыкла ездить сама на своей алой «Мазде», а не с шофером на безликом представительском авто.

За три года Матвей совсем отвык от таких женщин, как эта. Но она нисколько не раздражала его. Наоборот, ему хотелось смеяться, когда он слышал ее хрипловатый голос. Он вырос среди таких женщин – из маминых искусствоведш таких была половина, если не больше, – и теперь ему казалось, что он вернулся в детство. За все время после армии у него ни разу не возникло чувство, что он вернулся – не то что в детство, а вообще вернулся, хоть куда-нибудь, – и потому он прислушивался к голосу этой женщины с радостной жадностью.

– Ну так как? – нетерпеливо переспросила она. – Подходит мой вариант?

– Подходит. Я давно не был в Москве.

– В каком смысле? – удивилась она. – Не найдете Вспольный переулок?

– Найду, – засмеялся Матвей. – Это я так просто. Не обращайте внимания.

– Рассаживайтеь, сейчас начнем, – донеслось из трубки. – Это я не вам. А вас жду в двадцать два ноль-ноль. Вспольный, пятнадцать.

Матвей еще раз улыбнулся ее деловитости и отдал Никитке телефон.

Глава 3

– Поверишь, только сейчас в себя пришла. А то целый день такая депрессуха была, что хоть об стенку головой.

Рита поставила пустой бокал рядом с широкой вазой, в которой плавала свечка, и прищурилась. В ее желтых глазах плескалось абсолютное, как у кошки, удовольствие. Сразу же, как только они оказались за ресторанным столиком, она предложила перейти на «ты», и Матвей сделал это без затруднений. Заодно они наконец представились друг другу. Рита не придавала значения церемониям, так что некоторое запоздание этой процедуры ее не шокировало; Матвея тоже.

Ресторан, в который они приехали, назывался «Денди». Видно было, что хозяева внимательно ознакомились с историей дендизма и постарались не упустить в оформлении своего заведения ни одной приметы этого эстетского понятия. В небольших застекленных витринах были выставлены сигары, портсигары, лорнеты, трости со вделанными в них моноклями. За несколькими столиками сидели в небрежных позах манекены, на которые были надеты костюмы в тонкую красную или в двойную синюю полоску и франтовские жилетки. На стене красовался портрет знаменитого лондонского денди Джорджа Браммела. Венцом интерьера являлась большая, почти в натуральную величину, модель джеймс-бондовского автомобиля «Астон-Мартин», стоящая в центре зала.

– Так сильно испугалась? – удивился Матвей. – Ты что, за пятнадцать лет бизнеса бандитов никогда не видела?

– Ну, положим, таких, как сегодня, в самом деле никогда. Где я могла таких видеть? Я же не с киоска на рынке начинала, все с самого начала было сравнительно цивильно. Но дело даже не в них. То есть сразу-то я, конечно, просто испугалась. Как животное, нутром. Чуть матка в трусы не упала! – Она засмеялась своим прекрасным хриплым смехом. – А потом, когда интеллект включился... Умом-то всегда понимаешь, в каком дерьме мы все живем. Бедные, богатые, неважно – на всех хватает. Но когда персонально тебя в это дерьмо мордой ткнут... Работай, расти ребенка, домик строй – и что? Придет вор, прокурор, еще какой-нибудь урод завистливый и все у тебя отнимет. В лучшем случае отнимет, – уточнила она. – А в худшем заодно и тебя самого пригробит, чтоб не раздражал своим существованием.

– Против лома есть прием, – пожал плечами Матвей. – Еще больший лом. Это на крайний случай. А лучше заранее другие приемы поискать.

– Молодой ты еще, – усмехнулась Рита. – Хотя братец мой постарше тебя, а тоже приемы выискивал. Облагораживал одну шестую – или какую там теперь? – часть суши. Думал, бабло побеждает зло. И где он сейчас со своим благородством? Получил десятку, как карманник-рецидивист какой-нибудь, и ни великие планы не помогли, ни великие капиталы.

– За что получил? – с интересом спросил Матвей.

– Какая разница, что в приговоре написали? – хмыкнула Рита. – У нас любого на улице останови, через полчаса найдется, за что сажать. Ну, ему оптимизацию налогов впаяли, незаконную приватизацию. Да ты и сам слышал, наверное. Процесс Лесновского.

– Это твой брат? – удивился Матвей. – Ничего себе!

Следствие по делу алюминиевого магната Лесновского длилось так долго и привлекло такое внимание всего мира, что не знали о нем, наверное, только грудные младенцы. Вернувшись из Таджикистана, Матвей неделю никуда не ходил, лежал на диване и тупо щелкал пультом от телевизора. В ту неделю он без труда разобрался в сути этого шумного процесса. Конечно, Лесновского судили не за недоплаченные налоги и не за огрехи приватизации алюминиевых заводов, а за то, что он вошел в клинч с властью.

Депутат Корочкин когда-то не уставал повторять:

– С нашим государством, Матюха, лучше за деньги дружить, чем бесплатно воевать. Все равно его не перевоюешь. Зря оно, что ли, восемьдесят лет особо борзых к ногтю прижимало? Набралось опыта. А мне жизнь один раз дана, и прожить ее желаю не на нарах, а чтоб сыто, пьяно и нос в табаке.

Корочкин без стеснения называл партию, в которой был не на последних ролях, партией быдла, в Думе выполнял любые указания высокого начальства и при этом ухитрялся числиться в оппозиции, то есть время от времени затевал драки на заседаниях. Если нужна была иллюстрация к тезису о том, что политика – это грязь, то можно было просто написать портрет Корочкина. Впрочем, все остальные политики, которых Матвей узнал за два года, когда краем глаза заглянул в коридоры власти, показались ему точно такими же иллюстрациями, только менее яркими.

– Непутевый у меня братец, – сказала Рита. – И вот ты скажи, откуда что взялось? Вроде нормальный мужик, с прививкой здорового цинизма. В комсомоле начинал, деньги сделал не в белых перчатках, как ты понимаешь. И здрасьте вам – то партия новой России, то какой-то еще фонд поддержки поэзии... Да зачем ее поддерживать! Чтоб людям жизни ломать?!

Она откинула упавшую на глаза темную, с мелированными дорожками, прядь; глаза сверкнули сердитыми сердоликовыми огоньками.

– За Никитку беспокоишься? – догадался Матвей.

– А кто бы не беспокоился? Был бы он хотя бы девчонкой – ладно, пусть стишками балуется. И то проблемы с замужеством возникли бы. А тут парень! Родила его, не подумав... Конечно, не подумав, – повторила она, видимо, заметив недоверие в глазах Матвея. – Думаешь, только школьницы дурами бывают? В сорок лет тоже идиотизм в наличии. Считала, при моих-то деньгах проблем не будет, не студентка же я одиночка, которой на полчаса ребенка оставить не с кем, фрукты купить не на что. А тут других проблем вагон... Что с ним делать, как воспитывать, понятия не имею. Надо было девчонку рожать, – усмехнулась она. – Жаль, денег не хватило.

– Как денег не хватило? – удивился Матвей. – Извини. – Он перехватил у Риты из руки бутылку и налил ей вина.

– Официант небось извиняться не прибежал, – зло сказала Рита. – Вот тоже – кабак весь на понтах, дизайнеру немерено отвалили за эти финтифлюшки. – Она кивнула на витрину с дендистскими моноклями. – Шеф-повар из Лондона. А обслуга лясы точит, как в советской столовке. Денег на девчонку не хватило очень просто, – объяснила она. – Никитка у меня пробирочный, от анонимного донора. Можно было любой пол сделать, только стоило слишком дорого. У нас десять лет назад ни специалистов таких не было, ни оборудования, надо было в Америку лететь. Лешка мне и сказал, нечего, мол, дурью маяться, кто зачнется, тот и хорош. Лешка – это братец мой, которого посадили. И вот что мне, скажи пожалуйста, с этим мальчиком теперь делать? Слабый, впечатлительный, перспективных интересов ноль. Только книжки читает, как будто на дворе совок и можно мужику в облаках витать! И ведь, главное, – улыбнулась Рита, – отца ему подбирала – сперму, в смысле, – чтоб никакой этой слюнявой гуманитарщины близко не было. Нормальный рабочий парень, тридцать лет, здоров как бык. Волосы, между прочим, в досье были указаны темные, как у меня. А Никитка белокурый, голубоглазый, еще вдобавок близорукий. Природа есть природа, – вздохнула она. – Черт знает что вытворяет, даже в пробирке. Уж что только ни делаю... Карате отдала заниматься, так он перед второй же тренировкой на пол лег и говорит: можешь меня отравить, я туда больше не пойду, они там все матом ругаются. Чтобы у меня – у меня! – такое чмо получилось! Лешка его хотел в свою школу забрать, но тут уж я категорически – нет. Пусть в нормальную ходит, нечего в теплице воспитываться.