Первый, случайный, единственный - Берсенева Анна. Страница 18

– Правда? – спросила она. – Знаешь, а мне до сих пор не верится, что меня можно любить, особенно здесь не верится – здесь так мрачно…

– Ничего не мрачно, – пожала плечами Полина. – Обыкновенная больница, не Кремлевская, конечно, но ничего особенного. Что он, дурак, больниц бояться?

– Все-таки ты мне пообещай, а? – жалобно попросила Ева. – Может быть, это просто оттого, что я упала и головой, наверное, ударилась, но… Ты знаешь, мне как-то странно, и мне хочется… хочется уплыть, не быть… Я сопротивляюсь, потому что он же здесь, но у меня нет сил… Пообещай…

– Да обещаю, обещаю, – решительно сказала Полина. – Торжественно клянусь, что будешь ты живая-здоровая, и будет твой Темка тебя любить, как Иван-царевич свою Царевну-лягушку, и жить вы будете долго и счастливо и умрете в один день. Подходит клятва, рыбка?

– Подходит… – Евины глаза закрывались, ресницы вздрагивали. – Как Царевну-лягушку… Я что, такая же страшная?

– Ты такая же необыкновенная, – усмехнулась Полина.

– Хорошо как, что ты пришла. – Ева улыбнулась уже с закрытыми глазами. – Это ты необыкновенная, Полиночка, от тебя какой-то силой так и веет. Видишь, я сразу расслабилась и сплю, а все время ведь так боялась, что и спать не могла…

– Ну и спи, рыбка, что тебе еще делать? Юрка тебя вылечит, – добавила она – кажется, больше для себя, чем для сестры.

– Уснула? – спросил Юра у нее за спиной. И как он так вошел, что она не слышала? – Давно пора, а то совсем она измучилась.

– Она что, правда головой ударилась? – шепнула Полина.

– Правда, – нехотя ответил Юра. – Сотрясение легкое, но ей сейчас, конечно, и легкое ни к чему. И без того хватает…

– Юр, а она не умрет? – чуть не плача, спросила Полина. – Почему она так говорит, как будто…

– Потому что головой ударилась. А если все глупости слушать, которые больные говорят, то никакого сердца не хватит, – сердито сказал он.

Полина отлично знала, когда Юрка сердится: когда происходит что-нибудь такое, чему он хотел бы помешать, но не может.

– Может, я ночью здесь побуду? – спросила она.

– С Артемом решите. Кто-нибудь должен побыть обязательно, но только один.

– А почему обязательно? – тут же переспросила она.

– Потому что сейчас за ней надо наблюдать постоянно.

– Почему постоянно? – не унималась Полина.

– Потому что могут произойти отрицательные изменения. – Юра смотрел ей прямо в глаза, и глаза у него были совсем темные. – Их нельзя упустить, но без присмотра это вполне возможно, потому что возможно все. А у меня дежурство, и на ночь я остаться не могу. Утром опять приеду.

– Я останусь, Юра. – Оказывается, Артем тоже вошел в палату и стоял у двери. – Ты иди пока домой, Полинка.

– Логичнее было бы, чтобы осталась она, – пожал плечами Юра. – Все-таки здесь гинекология.

– Я останусь, – повторил Артем, и Юра не стал спорить.

Они вышли в коридор. Юра давал Артему какие-то наставления, он слушал и кивал, а Полина смотрела на него и думала: «Странно как… Сознание теряет – и только о нем… О чужом, в общем-то, человеке. Как это получилось, и так быстро, за год какой-нибудь всего? И что это вообще такое?»

– Юра, ты не беспокойся, – сказал Артем. – Хоть ты-то не думаешь, что за меня беспокоиться надо?

– Не думаю, – улыбнулся Юра.

– А она вот думает, – вздохнул Артем. – И как ее переубедить? Ну что мне, бороду отпустить для солидности? – усмехнулся он и добавил: – Она особенно насчет больниц почему-то волнуется. Смешно даже! Тем более у меня мама очень болела, когда мне лет пятнадцать было, а мы же с ней одни жили, и я тогда еще ко всему этому привык.

– Мне пора, Артем, – сказал Юра. – Значит, чуть что – сразу к дежурному, а если его на месте не будет, пусть из-под земли достанут.

– Не беспокойся, – повторил Артем.

Глава 7

Когда они вышли из больницы, было уже темно. Но в ноябре ведь темнело очень рано, а часов Полина никогда не носила, поэтому время определить не могла.

– Ты совсем торопишься? – спросила она Юру. – Совсем-совсем?

– Полчаса у меня есть. Можем через парк пройти, – предложил он. – Здесь Лефортовский парк рядом. Пойдем?

– Я с тобой давным-давно не гуляла, – сказала Полина, идя рядом с братом по засыпанной листьями широкой аллее. – И даже, кажется, вообще никогда с тобой не гуляла. Точно, Юр! Может, ты меня в коляске только возил, и то вряд ли.

– По-моему, все-таки не возил. – Ей показалось, что он улыбнулся и синева проступила в его глазах, хотя в темноте, конечно, ничего этого нельзя было разглядеть. – Я же всегда собой был занят.

– Ты – собой? – засмеялась Полина. – Это когда это, интересно? Когда в Армению на землетрясение летал или, может, в Абхазию?

– Ладно-ладно, не преувеличивай мой героизм. Ничего особенного я там не делал – то же, что и все.

– Она правда не умрет? – помолчав, спросила Полина. – Что с ней все-таки, а, Юр? Объясни!

– Умереть не умрет, но я же не гинеколог, как я тебе объясню? – Он пожал плечами. – Могу только повторить то, что мне сказали: у нее угроза выкидыша. Говорит это тебе о чем-нибудь?

– А тебе? – тут же переспросила Полина.

– Вообще-то да, – тем же недовольным тоном, что и в палате, словно нехотя, сказал он. – У меня однажды такой случай был, как раз в Абхазии, в Ткварчели, когда мы там во время блокады работали. Сотрясение мозга и угроза выкидыша.

– И что?

– Что… Там у нас из медикаментов одна зеленка была, так что сравнение некорректное. И вообще, надо посмотреть динамику. Обещаю держать тебя в курсе дела, – улыбнулся он. – Расскажи хоть, как ты-то живешь? И почему ты, в самом деле, родителей со своим этим Игорем не познакомишь? Зачем их обижать?

– Никого я не обижаю, – пожала плечами Полина. – Это что, честь великая, с ним познакомиться? Зачем им это надо?

– Хотя бы затем, что он близкий тебе человек.

– Он – близкий? – усмехнулась она. – Кто тебе сказал?

– Но живешь же ты с ним почему-то, и…

– Брось ты, Юр, – перебила его Полина. – Живу я с ним не почему-то, а потому, что мне это во всех отношениях удобно. И потому что… Потому что мне его жалко, – неожиданно для себя добавила она.

Этого Полина вообще-то говорить не собиралась. Это и была та глубокая, чересчур сентиментальная составляющая ее отношения к Игорю, которой она стыдилась.

Но она так любила Юру, что с ним не стыдилась даже того, чего стыдилась наедине с собою.

– Понимаешь, – стала она объяснять, хотя Юра молча шел рядом и никаких объяснений не требовал, – жить с ним, спать с ним – это же такая малость, которой смешно для него жалеть. Конечно, он существо вообще-то странное, ему что я, что дерево под окном, что божья коровка, разницы мало. По первости-то меня это дико раздражало. И что он как-то… непосредственно, напрямую ничего не чувствует, и что для него вне его схемы жизнь вообще не существует – это еще больше раздражало. Это меня, положим, и сейчас раздражает. Я от него потому в первый раз и сбежала, но сейчас… Сейчас я стараюсь на это внимания не обращать. Ну, он такой, а не другой. Ему тридцать пять лет, а его даже мальчишкой не назовешь, просто человек без возраста. И что теперь? Зато с ним не напряжно. И молчит в основном, тоже, знаешь, большое дело, – улыбнулась она.

– А другие что, слишком болтливые? – спросил Юра.

– Ого! У меня, Юр, у самой язык без костей, ты же знаешь, но и мне последний примерно год как-то стало чересчур. Тут ко мне недавно один мальчонка клеился. Зовут, представь себе, Псой Пушкин – ударение на последнем слоге, смотри не перепутай. Роман в стихах написал, просил проиллюстрировать.

– И что ты? – Полина видела, что Юра еле сдерживает смех. – Проиллюстрировала? А про что роман-то?

– Роман про голубую Атлантиду, – объяснила она. – В которой живут братья Кол и Кал с мужем их Поносом.

Тут Юра наконец расхохотался.

– Да-а, мадемуазель Полин, – сказал он, вытирая глаза, на которых от смеха выступили слезы, – с тобой не соскучишься!