Портрет второй жены (Единственная женщина) - Берсенева Анна. Страница 33

Лизе всегда становилось легко и весело, когда она оказывалась на этих улицах. Точно пузырьки искристого вина покалывали ее кожу, и даже перед подозрительными типами она не испытывала страха.

– Ты, наверное, любишь Москву? – спросил Юра, взглянув на нее.

– Да. Я ее сразу полюбила, мне даже не верится сейчас, что я всего три года как приехала. Да еще ведь год в Германии… А ты разве не любишь?

– Люблю, конечно, – ответил он. – Но мы выросли не в городе, и я этому очень рад. Почти в деревне, хотя, конечно, дача не деревня.

– Мы – это кто?

– Ну я, Сережа и… И Юля, моя жена, – закончил он. И словно для того, чтобы говорить дальше, добавил: – И Саша Неделин. Но он позже появился, нам тогда уже по шестнадцать было.

– А кто это – Саша Неделин? – спросила Лиза; она тоже не хотела упоминать о Юриной жене. – Он в Москве сейчас?

– Нет. Наверное, уехал. Не знаю.

Она поразилась тому, каким замкнутым стало Юрино лицо. Но из-за чего? Из-за того, что разговор зашел об этом Саше Неделине? Или о Юле?..

Лизе всегда было легко говорить с Юрой, но сейчас она чувствовала, что их разговор все ближе подходит к тому моменту, когда больше не скрыться будет за ничего не значащими темами, – и она боялась этого момента. Она не произнесла этого вслух, но Юра спросил:

– Ты устала, Лиза?

Она ничуть не устала, но его вопрос показался ей спасительным.

– Наверное, пора домой, – ответила она. – Я думаю, ты устал больше, чем я.

– Я редко устаю, – возразил Юра. – То есть я устаю, конечно, но только тогда, когда делаю не то, что хочу.

– А разве такое бывает?

– К сожалению. Хотя я стараюсь этого избегать. Как же я мог сегодня устать? Сейчас я тебя отвезу.

Он говорил отрывистыми фразами, потом подошел к обочине и остановил машину.

До Лизиного дома доехали быстро. Перед тем как выйти из машины, Юра попросил водителя:

– Минутку подожди, сейчас поедем на Котельническую.

Они остановились у самого подъезда. Лиза чувствовала, что не прерывается между ними та нить, которая связывает их мгновенным пониманием, – но сейчас именно это мучило ее.

По Юриному лицу она видела, что он чувствует то же самое. Они понимали друг друга, и это мешало им расстаться сейчас и не позволяло не расставаться…

– Лиза, я… – Он замолчал, точно споткнулся.

– Не надо, Юра, – сказала она. – Тебе не надо растравлять свою душу.

– А тебе? Я виноват перед тобой, и я это понимаю.

– Но в чем же, Юра? Оставь это, тебе ли в чем-то себя винить!

– Ты понимаешь, о чем я говорю… Но я не могу сказать больше ничего.

– Эй, командир, так едем или остаемся? – крикнул водитель. – Ты быстрей давай думай, время – деньги!

Не оборачиваясь к водителю, Юра взял Лизину руку, поднес к губам.

– Все, – решительно сказал он. – Больше не буду. Спасибо тебе!..

Он пошел к машине стремительной своей походкой. Лиза вошла в подъезд, собрав все силы, чтобы не обернуться.

Глава 11

Единственное, чего боялся в своей жизни Сергей Псковитин, было смятение. Он и сам не определил бы точно, что называет этим словом. Это было какое-то непонятное состояние души, из-за которого люди совершают необъяснимые и неадекватные поступки, ломают собственные жизни и перестают себя контролировать.

С ним такого почти не случалось – во всяком случае, в последние пятнадцать лет. И Сергей знал: он сам сделал все для того, чтобы волна необъяснимого не могла сбить его с ног. Знал он и то, что многим ради этого пожертвовал, ограничив свою жизнь определенным кругом занятий и желаний. И он дорожил собственной душевной и житейской устойчивостью.

И в общем-то это было не так уж трудно – особенно в последние пять лет, когда он снова был рядом с Юрой и ежедневно чувствовал ту живую, подхватывающую волну, которая исходила от его друга.

Если бы кто-нибудь осмелился сказать Псковитину, что за каких-нибудь несколько месяцев обрушится здание, в надежности которого он был совершенно уверен, – он в лучшем случае посмеялся бы над этим нахалом. Особенно если бы тот еще добавил, что это произойдет из-за зеленых женских глаз.

Отношения Псковитина с женщинами складывались так просто, что о них не стоило и говорить. Когда-то, в ранней юности, он был уверен, что женится. Ведь все женятся, значит, и он, тем более что его, не по возрасту сильного пацана, давно уже распирало от властных мужских желаний.

Но время шло, его отношения с женщинами давно уже не были целомудренными, а женитьба казалась чем-то нереальным и даже ненужным. Представить себе, что любая из девчонок, которых он катал на мотоцикле, а потом целовал в кустах или где-нибудь на сеновале, стремясь поскорее исполнить свое – да и их – жадное желание, – представить себе, что какая-нибудь из них будет жить с ним постоянно, он не мог даже в самом невообразимом сне.

Он не был с ними груб. Наоборот, в отличие от большинства мужчин всегда старался доставить удовольствие не только себе, но и женщине. Но то, что он испытывал после приятных любовных утех, можно было назвать только снисходительностью.

Сергей нравился женщинам – и даже опытным, замужним женщинам, – когда был совсем еще мальчишкой. Они сразу чувствовали, какое удовольствие обещается в благосклонности этого высокого крепкого парня, и наперебой брались обучить его хитрым плотским премудростям.

И Сергей был благодарен им – тем, первым, женщинам, давшим ему уверенность в себе в те самые годы, когда все его ровесники втайне боялись, что не смогут подтвердить свое мужское достоинство.

Особенно Катю Рослякову, свою первую, он вспоминал с непреходящей приязнью.

Катя была капитаншей – так она сама себя называла. Или говорила еще, лукаво посмеиваясь:

– Была я капитанская дочка, папаша-то повыше так и не поднялся, а стала вот теперь капитанская жена.

Надежд на то, что капитан Росляков, ее муж, поднимется выше, чем отец, было не слишком много. И так уж ему повезло, что его, недалекого, хотя и исполнительного взводного, перевели из дальневосточной глухомани в престижный Московский округ.

Одна Катя знала, чего это стоило. Не зря же она под видом поездок за шмотками в Москву посещала полковника Ревунко из самого Генштаба – на одной тихой квартирке в Чертанове, от которой у полковника имелись ключи.

Полковник Ревунко приезжал к ним в гарнизон с инспекцией и тогда еще глаз положил на красавицу Катю. Да и как было ее не заметить, когда она так и бросалась в глаза любому мужику – яркая, черноглазая и чернобровая, с неожиданно светлыми волосами, волнующе подобранными вверх, с пикантной родинкой на шее?

Конечно, полковнику Ревунко хотелось иметь такую завидную любовницу, как Катя, поближе к Москве, а не где-то в медвежьем углу на Дальнем Востоке. А что для этого пришлось перевести сюда ее мужа, повысив его заодно в звании, – так ведь сколько их, бессловесных пешек, перемещается по бескрайним просторам Родины!

Попав в вожделенный подмосковный гарнизон, Катя сохранила верность полковнику Ревунко и приезжала к нему в Москву по первому вызову – она была порядочной женщиной. Но ее пышное, цветущее тело требовало и более страстных услад, чем мог ей дать стареющий полковник, а уж тем более капитан Росляков, тихий пьяница.

Ничего удивительного, что ее внимание привлек Сергей Псковитин.

Катя любила приходить на боксерские тренировки, которые проводил в гарнизонном спортзале лейтенант Медведев. Мальчишек в его секцию ходило много. Каким же еще спортом мечтали заниматься деревенские пацаны? Тем более что Медведев обещал впоследствии организовать и секцию дзюдо.

Катя садилась на гимнастического «коня», отодвинутого к стене, и, болтая ногами в красных босоножках, с интересом смотрела, как машут кулаками мускулистые пареньки, яростно стараясь победить друг друга.

– Ты бы, Катерина, хоть полы тут мыла, что ли, – говорил Медведев. – За погляд денег берут, не знаешь?

Но Катя только отмахивалась от спортивного фаната Медведева. Что он понимает в жизни, кроме соревнований? Она сразу пригляделась к одному из парней – самому рослому и широкоплечему. Сергею было тогда пятнадцать лет, но выглядел он на все восемнадцать, и Катя с удовольствием это отметила.