Стильная жизнь - Берсенева Анна. Страница 61

Как будто представить ее адвокатом было легче, чем актрисой! Совсем наоборот…

Бася Львовна говорила помногу и с удовольствием. Чаще всего Аля, правда, понимала, что едва ли может воспользоваться ее бесчисленными советами: очень уж разная у них была жизнь.

Но вместе с тем Бася действовала на нее просто магически – даже непонятно, каким таким непостижимым образом. Аля сама не успевала заметить, как подпадает под влияние ее потрясающего темперамента, веселеет, начинает расспрашивать о чем-нибудь, что пять минут назад ей и в голову не приходило. Например, о том, как это Бася защищала преступников.

– А что преступники? – удивлялась Бася Львовна. – Тоже люди, жизнь есть жизнь. И то сказать, иной преступник получше будет, чем потерпевший.

Она помнила все до единого случаи из своей огромной практики и рассказывать могла часами. Але иногда не удавалось ее остановить, да на счастье приходил Мишенька и уводил супругу домой.

– Зима в Оренбургской области – мы там в эвакуации были – у-у, вот это зима! – рассказывала Бася. – Бывало, еду в трибунал на станцию Новосергеевку, Гальку с собой везу – а куда девать? Мне возчик тулуп даст, я ее спрячу, его и не видно, этого ребенка – ей же полгода не было! Пока я на заседании, она за стеной в комнате спит, а как проснется, ее солдаты нянчат, пока я кормить прибегу. Крупная была станция, на фронт шли войска… Какие времена были, детка, какие времена! Но у меня, – гордо говорила она, – ни один высшей меры не получал, хоть я и начинающий адвокат была, еще училась даже заочно.

– За что – высшей меры? – недоуменно переспрашивала Аля.

– Как это за что? Трибунал ведь, дезертиров судили… А я защищала. Разве можно? Что взять с мальчишки, если он испугался? Винтовки у половины деревянные были, на верную смерть гнали их. Как такого дать засудить? А у меня у самой муж на фронте, не захочешь, а подумаешь… Если б знать, что он, блядун такой, пэпэжэ заведет, мне б было не про него думать, а хорошего мужика себе искать!

Аля уже знала, что необыкновенная Бася была замужем четвертый раз. Первый муж нашел себе на фронте походно-полевую жену и оставил ее с маленькой дочкой; от второго она ушла сама, забрав с собою четверых детей, потому что он унижал ее достоинство; третий умер у нее на руках, пролежав три года в параличе. А четвертый, старый хрен Мишенька, был, оказывается, ее первой любовью, с ним она росла в родном городе Балакове и встретилась через сорок лет в московском колумбарии, куда Мишенька пришел проведать покойную жену, а Бася – третьего мужа.

У кого хочешь голова могла кругом пойти от такой феерической биографии! Только не у самой Баси Львовны.

– А что такого, Алечка? – говорила она. – Жизнь есть жизнь.

– А как же справедливость, Бася Львовна? – спрашивала Аля. – Вы же государственный были человек, а они дезертиры…

– Э-э, деточка, какая справедливость? – возмущенно взмахивала руками Бася. – Справедливость – когда мальчик живой остался, вот это, я понимаю, справедливость! А так, вместо бога решать… Я, правда, атеистка, – тут же уточняла она.

У Али дух захватывало, когда она слушала эту женщину, – и вместе с тем ей было весело, и она смеялась до слез.

Илья вот-вот должен был прийти, когда позвонили в дверь.

«Бася? – удивленно подумала Аля. – Полчаса всего, как ушла. Забыла, наверное, что-нибудь».

Она открыла дверь, даже не глянув в «глазок», – и отшатнулась от порога. В дверях стояла Светлана.

Вообще-то Аля видела ее довольно часто: все-таки они крутились в одном кругу, и странно было бы, если бы их пути не пересекались. Сначала Аля внутренне сжималась, завидев ее издали, а потом перестала обращать на нее внимание. Она давно уже поняла, что представляет собою жена Ильи – бывшая, правда, жена, но по паспорту даже и настоящая.

Светлана была самой обыкновенной тусовочной алкоголичкой, ничем не отличающейся от тех, которые десятками клубились по ночной Москве, переходя из кабака в кабак, из дома в дом, меняя компании, мужчин, просыпаясь каждый раз на новом месте. Это была особая разновидность бомжизма: эти люди все-таки имели дом и не спали в подъездах, но жизнь их и отдаленно нельзя было считать нормальной.

Чем Светлана занималась, было совершенно непонятно. Да и трудно было представить, что она чем-то могла заниматься… На что жила – это как раз было ясно, Аля прекрасно помнила сцену с выдачей денег, которую украдкой наблюдала на даче у Федора Телепнева.

Ей почему-то казалось, что во внешности Светланы, сквозь нынешнюю потасканность, должны угадываться следы былой красоты. Иначе невозможно было представить, что привлекло в ней Илью. Но ничего подобного она угадать не могла, и этот брак оставался для нее загадкой. Впрочем, мало ли совершенно необъяснимых, непонятно на чем основанных браков ей приходилось наблюдать в среде новой богемы! Одни Варя с Венькой чего стоили…

Она испытывала к Светлане легкую брезгливость, а та к ней, кажется, полное равнодушие. Поэтому Аля так удивилась, увидев ее на пороге.

Еще удивительнее было то, что во второй половине дня Светлана выглядела совершенно трезвой, не нанюхавшейся и не обкуренной.

– Ты… что? – спросила Аля. – А Ильи еще нет.

– А я его на дому и не посещаю, – криво усмехнулась Светлана. – Мы на нейтральной территории встречаемся. А без него не впустишь?

– Заходи, – отступая на шаг в сторону, ответила Аля. – Только я не понимаю…

– Да к тебе, к тебе пришла, – разматывая длинный, слегка свалявшийся синий шарф, сказала Светлана. – Знаю, что его нет, я его полчаса назад в одной компашке видела. Бизнесменской, – уточнила она. – В «Экипаже» беседуют, только по делу, без баб.

– А зачем ты мне это рассказываешь? – спросила Аля. – Я у него отчета не требую.

– Дело семейное, – усмехнулась Светлана. – Может, и в комнату позовешь, раз уж пустила?

Аля молча пошла в комнату. Конечно, она ничуть не боялась неожиданной гостьи, но ее приход все-таки был неприятен. Хочет же она от нее чего-то. А чего хорошего она может хотеть?

Нет, никаких следов былой красоты не было заметно на этом лице! Как и показалось Але при первой встрече, лицо у Светланы было какое-то узкое, вытянутое, и даже если бы добавить красок в эти блеклые черты, оно наверняка не выглядело бы более привлекательным.

– Ничего не изменилось… – обводя глазами комнату, сказала Светлана. – Кровать новую купил… Мы же здесь жили когда-то, – объяснила она. – Свекры на дачу переехали, а мы здесь, и Антошка здесь родился. Книг только почти не осталось, – заметила она. – Иван Антонович забрал, наверное, у него хорошая библиотека была: ничего лишнего.

– Ты на квартиру пришла посмотреть? – не выдержала ее элегического тона Аля.

– И верно, зачем тебе это слушать, – кивнула Светлана. – Пошли на кухню, покурим.

– Выпьешь? – спросила Аля, когда они уселись на кухне и Светлана закурила.

– Нет, – покачала головой та. – Потом… Думаешь, я бы не выпила где-нибудь, если б хотела? Гигантское усилие воли пришлось приложить… Не говорит он тебе, что жизнь требует волевых усилий?

– А разве он не прав? – усмехнулась Аля.

– Прав. Я – наилучшее доказательство.

– Света, скажи, чего ты хочешь? – поморщилась Аля. – Мне с тобой за жизнь разговаривать неинтересно.

– А с кем интересно? С ним, что ли? Так он этого не любит. Потому и театр бросил: чтоб зря нервную систему не напрягать.

Аля насторожилась при этих словах. Наверняка она имела в виду тот самый Арбатский театр, о котором упоминал и Венька Есаулов.

– Слушай, налей все-таки, а? – попросила Светлана. – А то совсем тошно стало. Как увидела все здесь… Не ожидала, что так будет. Я же отсюда пробкой вылетела, с такой ненавистью, что думала, взорву все это, если еще раз увидеть доведется. Я его так любила, что до сих пор страшно вспоминать, – вдруг, совершенно неожиданно, сказала она.

Аля открыла холодильник, поставила на стол начатую бутылку водки. Светлана дотянулась до дверцы буфета, не глядя достала оттуда рюмку и, мгновенно наполнив ее, выпила залпом. Она сидела, сжимая пустую рюмку длинными, узловатыми пальцами. На ее руках проступили красные пятна – наверное, нервная экзема.