Ядовитые цветы - Берсенева Анна. Страница 25

Действительно, музыканты вскоре появились, и одновременно с их выходом принесли паэлью. Лиза просто не знала, на что смотреть раньше. Виктор забавлялся ее нерешительностью.

– Смотрите, смотрите, милая, на своих музыкантов, еда подождет! Но учтите, холодная паэлья теряет половину своей прелести.

Пока музыканты усаживались, Лиза успела разглядеть и паэлью – такую же яркую, разноцветную, как одежда на девушке с кастаньетами, поднявшейся на подиум. В паэлье видны были креветки, мидии, еще какие-то экзотические ломтики, и Лиза принялась за нее с таким удовольствием, что даже забыла на минуту о музыкантах, так было вкусно. В темно-розовой искрящейся сангрии плавали фрукты и лед, она была прохладной и приятной.

Виктор и на этот раз оказался прав: испанская музыка, которую с необыкновенным темпераментом – то скрытым, то рвущимся наружу – исполняли музыканты на подиуме, была удивительно ненавязчивой. Она создавала прекрасный фон для разговора, незаметно улучшая настроение.

– Итак, вы, Лиза, непременно хотели знать, с кем имеете дело? – начал Виктор. – И что же вас интересует прежде всего – женат ли я?

Лиза смутилась. В самом деле, чего это вдруг ей пришло в голову приставать к нему с расспросами?

– Нет, я совсем не о том хотела спросить, – попыталась она оправдываться. – Это совершенно неважно для меня, женаты ли вы. А почему вы всегда говорите мне «вы»? – перевела она разговор.

– Но ведь вы едва ли станете называть меня на «ты»? – спросил Виктор, и Лиза утвердительно кивнула. – Ну а я не привык «тыкать» собеседнику, который не отвечает мне тем же. И потом, разве вам неприятно мое обращение?

– Конечно, приятно!

– Вот видите. Но вернемся к волнующему вопросу, хотя ничего особо волнующего в нем нет: я просто разведен. Моя жена живет теперь в Бразилии – вовремя успела воспользоваться своей увядающей красотой и выскочила замуж за французского дипломата, с которым и пребывает ныне по месту его службы.

– А она там работает? – заинтересовалась Лиза; ей почему-то было интересно все, что касалось Викторовой семьи.

– Ну кем она там может работать! Она и здесь-то не работала, после того как мы поженились. Когда-то, сто лет назад, она варила кофе в «Кулинарии» на улице Горького, и это осталось ее единственной специальностью.

– А дети у вас есть? – спросила Лиза.

– Есть сын.

– И он остался с мамой?

Лизе жаль стало Виктора: каково ему жить в постоянной разлуке с ребенком!

– Формально – да, но фактически он живет вообще отдельно – учится в частном пансионе в Швейцарии.

– Как, совсем один?!

– А что тут такого? Там все совсем одни, даже дети из весьма благополучных семей. Это один из лучших пансионов Европы. А вообще-то он у меня довольно взрослый, ему семнадцать уже.

Лиза и представить не могла, что у Виктора может быть такой взрослый сын. Сколько же ему, в таком случае, лет? Она-то думала, нет и сорока…

– Да-да, Лизонька, – ответил на ее безмолвный вопрос Виктор. – Я гораздо старше, чем вы, вероятно, думали. Я и вашим отцом мог бы быть – по возрасту, разумеется. Но, как видите, стараюсь держаться в форме. А это, поверьте, не так просто при моем напряженном жизненном ритме.

– А вы не скучаете без сына? – спросила Лиза, чтобы уйти от разговора о возрасте, который почему-то был ей не слишком приятен.

– Да я его вижу довольно часто: всегда заезжаю, когда бываю где-нибудь в Европе. И, кстати, гораздо чаще, чем мне удавалось бы его видеть, живи он со своей мамашей, например, в Крылатском.

– Но ведь он, наверное, скоро окончит пансион и вернется?

– Боже упаси! Зачем это ему возвращаться? – удивился Виктор. – Поступит в университет где-нибудь в Европе или в Штатах. Мы с ним сейчас как раз решаем, в какой. А потом будет там работать, как всякий нормальный человек, которому судьба предоставила хорошие стартовые условия. И, знаете, я от всей души надеюсь, что он будет абсолютно избавлен от той дурацкой тяги на родину, которой мы все неизлечимо больны. Да он уже и сейчас совершенно европейский мальчик, это так быстро произошло…

Лиза была ошеломлена этой семейной историей, которую Виктор рассказывал так просто, как будто подобные описывают в журнале «Работница». Она понимала, что Виктор действительно открывает перед нею какую-то жизнь, о которой она и представления не имела. И это была не просто богатая жизнь, атрибутами которой являлись дорогие рестораны, престижные театры и шикарные машины, – это была жизнь, обстоятельства которой соответствовали душевным обстоятельствам человека. Ей трудно было вообразить, чтобы люди, подобные Виктору, страдали оттого, что им приходится прозябать где-нибудь в глуши, чтобы они не могли по собственной воле переменить свое настроение, – наверное, для этого достаточно съездить на выходные куда-нибудь в Швейцарию, и не похоже, чтобы для Виктора это было проблемой. Он живет так, как должен жить нормальный человек – да-да, в этом все дело! – не какой-нибудь даже выдающийся, а просто нормальный! И это нормально, чтобы сын учился в хорошем пансионе, если родители разошлись, а не метался между ними из комнаты в комнату убогой малометражки. И его спокойная, вежливая манера держаться – тоже нормальна. Не зря ей казалось, что Виктор совсем не влюблен в нее. Скорее всего это так и есть, но разве она чувствует себя из-за этого хуже с ним, чем с каким-нибудь Валентином Казимировичем, который, будучи влюблен, постоянно ноет и требует спасения от жизненных тягот?

Но откуда берется все это? Понятно, что он работает, и много. Но ведь и ее мать работает, и их сосед Борис, и Коля, но живут-то они совсем иначе?

Этот вопрос Лиза, путаясь и сбиваясь, и задала Виктору.

– Да вы философ, Лиза, – улыбнулся тот. – Если бы люди могли ответить на этот вопрос – а главное как-то разрешить эту ситуацию, – не было бы ни войн, ни революций. Но, если оставить в стороне философию, в моей жизни все получилось довольно последовательно. Папа работал в нефтяной отрасли, сделал хорошую советскую карьеру: от рабочего на Тюменском месторождении до… В общем, до более высокой должности. И я пошел по его стопам – разумеется, минуя месторождение и высокую должность. Окончил институт, аспирантуру, вдоволь поработал при развитом социализме – да что я вам рассказываю, как в отделе кадров! Едва ли вам это интересно. Мы, кстати, выпускной институтский вечер праздновали в «Центральном» – как раз там, где мы с вами так приятно посидели. Как сейчас помню, скинулись все по стипендии и гудели до упаду, пока нас официанты не выгнали, потом ко мне пошли, я тогда за новым МХАТом с родителями жил – пешком недалеко…

Музыканты заиграли какую-то печальную, пронзительную мелодию, в ней слышался высокий женский голос во всем его живом однообразии.

– Слышите? Это кастильская – лучшая музыка Испании, – заметил Виктор.

– А говорили, что не очень любите серьезное, – напомнила ему Лиза.

– Когда говорил? А, в Ленкоме! Ну, это ведь и не серьезное – то действо, которое там происходило. Так, Гамлет для бедных – дискотека.

Лиза не переставала удивляться: откуда он знает все это – про Гамлета, например? Ведь это не достигается одним только чтением. Она перечитала довольно много книг, но ей так не хватало трезвости суждений, способности связать любую жизненную ситуацию с теми, которые были ей знакомы по книгам…

– Вы так хорошо все понимаете! – сказала она.

– Ничего особенного я не понимаю, – ответил он без тени кокетства. – Это просто жизненный опыт, и ничего больше. Повзрослеете – и вы поймете. А вообще-то у меня действительно нет времени на все это, как вы говорите, «серьезное». А значит, и интереса большого нет. Все дело в вас, Лиза. Когда вы сидите рядом, невольно хочется думать о возвышенном. Такая уж вы серьезная девушка! – улыбнулся он.

– Вы смеетесь надо мной? – попыталась обидеться Лиза.

– Вовсе нет. Вы ведь – как зеркало какое-то необыкновенное. Что в человеке есть, то и в вас отражается. Он и знать не знал, что собою представляет, а встретился с вами – и увидел себя, как будто в особенное такое зеркало посмотрел. А чего нет, того и не увидишь, как ни старайся. Неужели вы никогда не думали, Лиза, – он заглянул ей в глаза, – что являетесь идеальной спутницей для мужчины – конечно, такого, который в состоянии это оценить?