Концепция лжи - Бессонов Алексей Игоревич. Страница 17

Подсознательно, практически не отдавая себе в этом отчета, Леон был уверен в том, что чужаки, пришедшие сюда на черных звездолетах, не могут быть враждебны своим братьям с молодой Земли.

Он помнил, он не мог забыть сильную ладонь, появившуюся из золотого сияния…

– Если я что-то узнаю, – произнес Леон, хитро улыбаясь, – я тут же дам знать тебе.

– Заметано! Надеюсь, ты сможешь завтра подойти ко мне в студию? Нам нужно нормальное, большое интервью. Вопросы я тебе набросал, вот…

Леон покидал Париж с двойственным чувством.

С одной стороны, он хотел задержаться во Франции на больший срок – его очень тянуло побродить по старинным городкам, насладиться суровой красотой замков и соборов, но, в то же время, его тяготила необходимость постоянно врать Юберу, который ходил за ним по пятам, словно чуя, что Леон знает ответ на его вопросы. Врать, юлить, уходить от них или резко менять тему разговора.

Леон знал ответ.

Собственно, он сложился в его голове в ту минуту, когда дотошный репортер заговорил о своей встрече со странноватым обитателем Мунтауна, сорок лет не ступавшим по Земле. Старый астронавт знал некую истину – если не целиком, то, по крайней мере, весьма значительную ее часть. Это шокировало.

Да все они все знали, сказал себе Леон, когда «Боинг» пошел на посадку в Риме. И уж Стэн, сука, он-то точно все знал. И все те склизкие типы, которые мучили меня после комиссии. Они одного не знают – видел я или нет?

И, если я хочу остаться при своих, они этого не узнают. А вот, Антоха-то, Мельник, он, наверное, не в курсе. И вся его «Зеленая Книга» – тоже, потому что сейчас у них совсем другая проблематика. А, биса йому в душу…

Перед Леоном вставал новый вопрос: как вести себя при «официальной» вербовке в секретный проект? В том, что эта вербовка состоится практически сразу же после его возвращения в Киев, он нисколько не сомневался. Им нужно будет какое-то время до моего вылета, говорил он себе. Скорее всего, время довольно значительное. И, раз уж они там все для себя решили – а речи Мельника тому прямое подтверждение, – все это кино начнется очень скоро. Что делать, молчать и перед ними?

Леона пугало только одно обстоятельство. Одно, но стоило оно всех остальных. Если он, скромный капитан Леон Макрицкий, станет тем человеком, который соединит воедино две цепочки весьма странных событий, «при своих» ему не остаться. С гарантией.

Колеса лайнера почти неощутимо коснулись полосы аэродрома. Пускай они сами соединяют, решил Леон и отстегнул ремни. Его лицо было столь саркастичным, что соседка, сидевшая в кресле под иллюминатором, не удержалась от удивленной гримаски. Леон подмигнул ей и впервые за все время полета посмотрел, что там делается снаружи.

В Риме было солнечно, и это обстоятельство немного подняло его настроение.

– Фори Империали, – сказал Леон таксисту, кряжистому седому дядьке в мокро блестящей пластиковой куртке.

Кар потолкался в толчее машин на развязке аэропорта и вскоре уже мчался в сторону Старого Города. Леон, как правило, всегда останавливался в одном и том же месте – в Риме он предпочитал район, в котором перемешались строения эпохи Муссолини и респектабельные здания более ранних времен. Современные отели, выросшие после Депрессии вокруг старого центра, были и комфортабельнее, и дешевле, но Леон всегда предпочитал им дух старинных стен и мостовых, самая плоть которых была пропитана древностью, а уж сейчас, после года, проведенного в заточении среди металла и пластика, ему и думать не хотелось о возвращении в сталь и стекло.

Высадив клиента у скромного на вид шестиэтажного здания в полутемном закоулке, таксист развернулся и исчез в потоке машин. Леон не спешил входить в холл отеля. Посасывая сигарету, он лениво скользил взглядом по фасаду стопятидесятилетнего строения, отмечая облупленную местами штукатурку и не слишком чистые окна ресторанчика на первом этаже.

Этот переулок ему нравился. Здесь не было остервенелого движения площадей и проспектов, под ногами безмятежно лежала сухая зимняя пыль, солнце отражалось в широких окнах верхних этажей. К тому же, Леон еще ни разу не бывал в этом отеле – а значит, можно было не очень опасаться назойливого внимания со стороны прессы.

Разглядев его, из дверей выбрался швейцар.

– Синьору угодно остановиться у нас? – любезно поинтересовался он и зевнул.

– Да, – кивнул Леон, протягивая ему свой дорожный кофр. – У вас есть хороший номер на верхнем этаже?

– Конечно, конечно, – засуетился швейцар. – У нас есть отличные номера, все самое лучшее, гораздо лучше, чем в этих новомодных коробках вдоль побережья. У нас даже есть живая прислуга…

– Я не сомневался, – величественно отозвался Леон.

Он зарегистрировался под вымышленной немецкой фамилией, поднялся в поскрипывающем старинном лифте на самый верх и, едва войдя в номер, понял, что не ошибся в своем выборе. Собственно, он даже и не думал, что ему так повезет: интерьер трехкомнатных апартаментов выглядел так, словно его не меняли с пятидесятых годов двадцатого столетия. Разумеется, почти вся мебель была искусно выполненной стилизацией, но Леон был рад и этому – исключение из общего правила составлял лишь современный проектор-коммутатор в углу гостиной.

– Вам нравится? – спросил сопровождавший Леона паренек-менеджер.

В его голосе прозвучала ревнивая гордость. Макрицкий подошел к окну, отдернул штору и несколько мгновений всматривался в серое здание напротив – скорее всего, многоквартирный дом для респектабельных буржуа.

– Это лучше, чем я мог рассчитывать, – улыбнулся Леон, оборачиваясь. – Думаю, что смогу порекомендовать ваше заведение своим друзьям…

После душа он заказал в номер бутылку вина и сыры, завернулся в плотный гостиничный халат и включил проектор. Чуть кисловатый «сухарь» оказался ожидаемо превосходным; млея в кресле, Леон щелкал бесчисленными каналами Евросети и прикидывал, какие достопримечательности посмотреть и где поужинать.

– …доктор Артур Чизвик, профессор ряда европейских университетов, провел вчера дискуссию в Римском Гуманитарном Клубе, чем, как всегда, вызвал немалое оживление среди научной общественности Вечного Города…

Леон встрепенулся, но поздно – миловидная дикторша уже плела ахинею о каком-то форуме любительских театров Южной Европы. Макрицкий досадливо поморщился, вырубил проектор и пару минут задумчиво потягивал вино, замерев в кресле. Затем он поднялся, достал из кармана пальто свой индивидуальный коннектер и принялся рыться в его памяти.

– Сэр Артур? – почтительно произнес он. – Рад вас слышать… это Макрицкий, астронавт из Киева, вы меня еще не забыли?

– О, Леонид! – в ухо ему ударил журчащий басок, – Почему же я должен вас забыть?.. Как ваше здоровье, юноша?.. надеюсь, ваша ужасная авария не выбила вас из колеи?

Три часа спустя Леон сидел перед огромным затемненным окном дорогого ресторана на побережье, и смотрел, как к недалекому причалу подходит зализанный, полупрозрачный катер с туристами. Вечный Город давно дорос до моря. В Штатах рождественские каникулы начинались с первых чисел декабря, и в Рим уже ударила волна туристов – возбужденных, увешанных видеотехникой и традиционно жующих. По обилию темнокожих лиц Леон сразу понял, что на катере в основном американцы. Его передернуло, и тут он в очередной раз подумал о том, что по крайней мере здесь, в золоченой пятизвездочной «Виченце», ему не придется терпеть соседство чавкающих люмпенов.

К его изумлению, среду туристов оказался и Чизвик. Леон сразу узнал его невысокую коренастую фигуру в распахнутом, коротеньком пальто, уверенно поднимающуюся по лестнице к ресторану.

– Мне нравится ваш выбор, мой мальчик, – сообщил профессор, сбрасывая пальто на руки подбежавшему гардеробщику, – впрочем, вы можете себе это позволить, не так ли? Х-ха-ха… ну, что у нас тут с картой вин? Не поверите, но Италию я люблю даже больше, чем Францию – и все из-за вин, юноша. Вы, конечно, в этом ни черта не соображаете, но поверьте мне, пройдет время…