Разоблаченная Изида. Том II - Блаватская Елена Петровна. Страница 33
«Никогда», – говорит он, – «нам не удавалось ни одного из них уличить в обмане».
Один факт следует отметить всем, кто, не побывавши в Индии, все еще воображают, что они достаточно умны, чтобы разоблачить обман притворных магов. Этот ловкий и хладнокровный наблюдатель, этот несомненный материалист после своего долгого пребывания в Индии подтверждает:
«Мы, не колеблясь, открыто признаем, что мы не встречали ни в Индии, ни в Цейлоне ни единого европейца, даже среди самых давнишних постоянных жителей, который был бы в состоянии указать средства, какими пользуются эти чудотворцы при производстве своих феноменов!»
А как бы они узнали? Разве этот рьяный востоковед не признается, что даже он, имея под рукой все имеющиеся средства чтобы изучать многие их ритуалы и доктрины из первых рук, – потерпел неудачу в своих попытках уговорить брахманов раскрыть свои секреты.
«Все, что наши наиболее усердные расспросы могли вытянуть у этих пурохитов по поводу деятельности их глав (невидимых посвященных храмов), – почти ничего не дало».
И опять, говоря об одной из книг, он признается, что, претендуя на раскрытие всего, что желательно знать, она «вдруг прибегает к таинственным формулам, к комбинациям из магических и оккультных букв, в секретное значение которых мы проникнуть не могли», и т. д.
Факиры, хотя они никогда не могут подняться выше первой степени посвящения, являются, тем не менее, единственными посредниками между живым миром и «молчаливыми братьями» или теми посвященными, которые никогда не преступают порога своих священных обиталищ. Фукара-йоги принадлежат храмам, и кто знает, не имеют ли эти иноки святилищ значительно больше отношения к психологическим феноменам, которые сопровождают факиров и которые так красочно описаны Жаколио, чем сами питри? Кто может сказать, не есть ли флюидический призрак древнего брахмана, которого видел Жаколио, – Scinlecca, духовный двойник одного из этих таинственных санньяси?
Хотя это повествование было переведено и прокомментировано профессором Перти из Женевы, все же мы отважимся изложить его собственными словами Жаколио:
«Спустя мгновение после того как исчезли руки, и факир серьезнее чем когда-либо продолжал свои вызывания (мантры), облако, похожее на первое, но более опаловое и более светонепроницаемое начало формироваться в воздухе около небольшой жаровни, в которую, по просьбе индуса, я все время подбрасывал горящие угли. Мало-помалу облако приняло совсем человеческую форму, и я различил в этом призраке – ибо иначе я его не могу назвать – старого брахмана – жертвоприносителя, падающего на колени около этой жаровни.
На лбу у него были знаки, посвященные Вишну, а вокруг тела – тройной шнур, знак посвященных жреческой касты. Он соединил руки над своей головой, как при жертвованиях, и губы его шевелились как бы произнося молитву. В какой-то миг он взял щепоточку пахучего порошка и бросил ее на уголья; должно быть, это был какой-то сильный состав, ибо мгновенно поднялся густой дым и заполнил обе комнаты.
Когда дым рассеялся, я увидел призрака стоящим в двух шагах от меня – он протягивал мне свою бесплотную руку; я взял ее в свою руку, приветствуя, и был удивлен, найдя ее хотя и костлявой и жесткой, но теплой и живой.
Действительно ли ты являешься древним обитателем земли» – сказал я в этот момент громким голосом.
Я еще не закончил вопроса, как слово «да» вспыхнуло огненными буквами и исчезло на груди старого брахмана, оставив впечатление, точно его написали фосфорной палочкой в темноте.
«Не оставите ли вы мне что-нибудь на память в знак вашего посещения?» – продолжал я.
Дух разорвал свой тройной шнур, скрученный из трех прядей хлопка, которым были опоясаны его бедра, дал его мне и исчез у моих ног» [380].
«О, Брахма! что это за тайна, которая совершается каждую ночь?.. Когда лежишь с закрытыми глазами на подстилке, то тело не видишь, и душа улетает, чтобы вступить в беседу с питри… Охрани ее, о, Брахма, когда, покинув покоящееся тело, она уходит, чтобы носиться над водами, бродить по огромным просторам неба и проникать в темные и таинственные уголки долин и великих лесов Химавата!» [«Агручада Парикшай»].
Факиры, когда они принадлежат к какому-либо отдельному храму никогда не действуют иначе, как только по приказу. Ни один из них, если только он не достиг степени чрезвычайной святости, не освобождается от влияния и руководства своего гуру, учителя, который первый посвятил его и научил тайнам оккультных наук. Подобно «субъекту» европейского месмеризатора, обычный средний факир никогда не может целиком избавиться от психологического влияния, оказываемого на него его гуру. Проведя два или три часа в тишине и уединении внутреннего храма в молитве и медитации, факир, когда снова появляется оттуда, месмерически подготовлен и окрепший: он творит гораздо более разнообразные и мощные чудеса, чем до того, как туда вошел. «Учитель» возложил на него руки, и факир чувствует себя сильным.
Можно доказать на основании многих брахманистских и буддийских священных книг, что всегда существовала большая разница между адептами высшего порядка и чисто психологическими субъектами – подобно многим из этих факиров, которые являются медиумами в определенном значении этого слова. Правда, факир всегда говорит о питри, и это естественно, ибо они являются покровительствующими ему божествами. Но являются ли питри развоплощенными человеческими существами нашей расы? Это вопрос, и мы его сейчас же будем обсуждать.
Мы говорим, что факир может рассматриваться в какой-то степени, как медиум, ибо он – что не всем известно – находится под непосредственным месмерическим влиянием живого адепта, своего санньяси или гуру. Когда последний умирает, то сила первого, если он не получил последней передачи духовных сил, угасает и часто даже исчезает. Если бы это было иначе, зачем же тогда факирам не дают права на посвящение второй и третьей степени? Жизни многих из них являют пример такой степени самопожертвования и святости, которые незнакомы и совершенно непостижимы европейцам, содрогающимся при одной мысли о таких самоистязаниях. Но как бы они ни были защищены от власти грубых, привязанных к земле духов, как широка бы ни была бездна между совращающими влияниями и их полными самообладания душами; и как бы хорошо ни защищал их семиузловый магический бамбуковый посох, который он получает от гуру, – все же факир живет во внешнем мире греха и материи, и возможно, что его душа будет запятнана магнетическими эманациями мирских предметов личностей и тем откроет доступ чужим духам и богам. Допустить человека в таком положении, человека, за самообладание которого при любых и всяких обстоятельствах нет полной уверенности, к познанию страшных тайн и бесценных секретов посвящения было бы неразумным. Это поставило бы под угрозу не только то, что должно любою ценою охраняться от профанации, но и было бы согласием допустить за занавес существо, чья медиумистическая безответственность могла бы в любой момент причинить ему смерть через невольное неблагоразумие. Тот же самый закон, который существовал в элевсинских мистериях до нашей эры, имеет силу ныне в Индии.
Адепт должен уметь управлять не только самим собою, но и управлять низшими ступенями духовных существ, духами природы и привязанными к земле душами, короче говоря, теми самими, от которых факир способен пострадать.
Если возражатель скажет, что адепты-брахманы и сами факиры признаются, что сами по себе они бессильны и могут действовать только с помощью развоплощенных человеческих духов, то это равносильно утверждению, что эти индусы незнакомы с законами своих священных книг и даже со значением слова питри. «Законы Ману», «Атхарваведа» и другие книги доказывают то, что мы теперь говорим.
«Все, что существует», – говорит «Атхарваведа», – «находится во власти богов. Боги находятся под властью магических заклинаний. Магические заклинания находятся во власти брахманов. Следовательно, боги находятся во власти брахманов».